Экстрасенс разбушевался - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 8

– Меньше ворон нужно было ловить, – буркнул он по-русски и спросил на английском: – Чем вы занимались в СССР?

– Мы с женой врачи, проходили стажировку в вашей клинике. Скли-фо-сов-ски, – выговорил я по слогам.

– Понял, – кивнул он и шлепнул штамп на страницу паспорта.

– У жены будет такой же, – сказал я, указав на стоявшую позади Вику. – Она не говорит по-английски. Не мучьте ее вопросами – жена плохо себя чувствует. Пятый месяц беременности.

– Донт ворри[7], – сказал он и протянул мне паспорт.

Вика получила штамп быстро. Дальше был таможенный контроль. Я предъявил доллары, таможенник их пересчитал и вернул, сделав отметку в декларации.

– Русские рубли? – спросил на корявом английском.

Я хлопнул себя по лбу и извлек из кармана несколько смятых купюр.

– За границу вывозить нельзя, – сказал он.

– Айн момент! – попросил я. Оглянувшись, обнаружил неподалеку ряд стульев, подошел и выложил деньги на сиденье. – Ай хэв ноу рублс, – объявил, вернувшись к таможеннику.

– Проходите! – улыбнулся он, протянув мне декларацию.

Я отошел в сторонку, подождал Вику. Денег у нее не было, и таможенник пропустил жену без вопросов. Выглядела любимая неважно: бледное лицо, неуверенная походка. Прохождение границы далось ей нелегко. Хорошо, что перед этим я велел жене расстегнуть шубку. Выпирающий живот стал заметен, потому и не захотели придираться. Будь иначе, непременно насторожились бы. У пограничников взгляд наметанный.

– Чуть не сказала пограничнику: «Но компрендо», – шепнула Вика, взяв меня под руку. – Он спросил: «Мисс Гомес?» Спохватилась в последний момент и ответила: «Йес!»

Меня тоже потряхивало. Я взял Вику за руку и отвел в валютный бар. Наплевав на цены, заказал ей бокал вина, а себе – армянский коньяк. Выпили, я выкурил сигарету. Здесь пока еще можно курить – как в аэропортах, так и в самолетах.

Объявили посадку. Пассажиры первого класса шли на нее первыми. Мы предъявили билеты стюардессе и вошли в «Боинг». Вторая бортпроводница проводила нас к местам в начале салона, помогла Вике снять шубку. Я стащил с себя дубленку, после чего мы заняли удобные сиденья перед столиком. Стали ждать. Обернувшись, я смотрел, как салон заполняется пассажирами. Побыстрей бы! Время тянулось медленно. Наконец, все расселись, и по громкой связи прозвучало приветствие командира корабля. Зашумели двигатели, самолет стал выруливать на взлетную полосу. Разгон, и земля ушла вниз.

– Все позади? – шепнула Вика мне на ухо.

– Да, любимая, – ответил я громко. – Можешь говорить по-русски, не стесняясь. Границу мы пересекли, это немецкий самолет – территория иностранного государства. Нам ничего не грозит.

Я ошибся…

Это случилось спустя час. По салону внезапно забегали стюардессы. Они что-то спрашивали у пассажиров. Я различил слово «доктор».

– Подожди меня! – сказал Вике и отправился на шум. Подойдя ближе, разглядел неприятную картину. В кресле, скрючившись и прижав руки к животу, сидел мужчина лет сорока. Бледное лицо, капли пота на лбу. Он стонал. Вокруг бестолково суетились стюардессы. Над мужчиной склонился подошедший пассажир лет шестидесяти. Я увидел розовую лысину в обрамлении коротко остриженных седых волос. Старик что-то спросил у больного по-немецки, выслушал ответ и покачал головой.

– Приступ язвенной болезни, возможно прободение, – объявил, распрямляясь. – Нужно возвращаться в Москву. Ему, – он указал на больного, – потребуется операция.

Этого только не хватало! Бэк ин юэсэса[8]?

– Погодите! – я оттер стюардесс от кресла и склонился над больным. – Сейчас все пройдет.

Я положил руку на живот мужчины поверх его ладоней. Еще подходя, рассмотрел проблему. Точно язва, да еще большая. Только прободения нет. Небольшой посыл, и изъязвленная стенка желудка стала зарастать. Восстановить слизистую… Вот теперь все. Пациент убрал руки с живота и изумленно посмотрел на меня.

– Не болит, – сказал по-немецки.

– И не будет, – улыбнулся я. – Язвы больше нет. Только впредь следите за желудком, посещайте врача. Нельзя столь беспечно относиться к здоровью.

– Не говорите чепухи! – возмутился стоявший рядом лысый старикан. – Невозможно зарастить язву наложением руки. Я доктор медицинских наук, профессор, четверть века служу в клинике «Шарите» в Берлине.

Ага, той самой, где лечили Навального. А еще Ющенко. У обоих обнаружили с-с-страшное отравление. На молекулах яда была надпись: «От Петрова и Боширова с любовью». На английском…

– Это невозможно! – заключил профессор.

– А спросите у него, – предложил я, указав на излеченного пациента. – Нет причины возвращаться, – объявил стюардессам. – Летим дальше.

Они заулыбались. Старикан, что-то сердито ворча, стал обследовать бывшего больного, я вернулся к жене. Рассказал ей о случившемся. Тем временем стюардессы стали разносить ужин. Водрузив на наш стол подносы с едой, поставили бокалы и бутылку шампанского в ведерке со льдом. А еще – бутылку армянского коньяка. Ни фига себе, кормят в первом классе!

– Это от капитана корабля, – приземлила меня стюардесса. – За то, что помогли больному пассажиру.

А еще «боингу» не пришлось возвращаться. Это дополнительные расходы. Немцы считать деньги умеют.

– Данке! – ответил я.

Не успел разлить, как явился лысый старикан.

– Меня зовут Пауль Майер, – сказал, встав у столика. – Мы могли бы поговорить?

– Присаживайтесь! – я указал на свободные кресла напротив – других желающих купить билеты в первый класс за валюту не нашлось. Подождал, пока Майер устроится и представился в свою очередь: – Михаил Мурашко, целитель. Это моя жена Виктория, врач-терапевт.

– Вы русские? – поднял он бровь.

– Да, – кивнул я и остановил пробегавшую мимо стюардессу. – Принесите, пожалуйста, бокал и ужин профессору.

– Айн момент! – улыбнулась стюардесса и убежала.

– Извините, что помешал, – сказал Майер. – Но меня мучит любопытство. Этот бедняга с язвой чувствует себя здоровым. Но у него явно был приступ!

– Разумеется! – кивнул я. – Но сначала поедим. Нет ничего хуже, чем беседовать на пустой желудок.

Бокал и поднос с ужином для немца принесли тут же. Я разлил напитки. Вика выбрала шампанское, я и немец предпочли коньяк. Выпили, поели. Курочка, салатик, фрукты. Вкусно. Майер ел, время от времени вопросительно поглядывая на меня. Я делал вид, что не замечаю этих взглядов. Наконец, подносы унесли.

– Прозит! – я поднял бокал с коньяком.

– Прозит, – отозвался он и пригубил. – А теперь могу спросить?

– Пожалуйста, – кивнул я.

– Вы действительно залечили язву этому бедняге?

– Натюрлих! – сообщил я.

– Как можно это сделать, не видя пораженного органа?

– Почему не видя? Вот возьмем вас. На левой голени старый шрам – видимо, ранение. Пострадала кость – оскольчатый перелом. Он зажил, но следы остались.

– Осколок, – буркнул он. – Нашу колонну в 1945-м разбомбили американцы. Вы могли это угадать – я слегка прихрамываю.

– Еще один шрам от операции на животе. Швы видны. А еще рубец на желудке – видимо, следствие резекции.

– Прободная язва, – потрясенно сказал он. – Герр Мурашко, это невозможно! Вы видите меня впервые.

А еще и насквозь!

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – процитировал я Шекспира в немецком переводе. – Я официально признанный в СССР целитель, герр Майер. Моя компетенция подтверждена Министерством здравоохранения Белоруссии. Практикую в трех клиниках в Минске. Основная специализация – детский церебральный паралич. Счет исцеленных мною детей пошел на тысячи. Среди них есть и немецкий мальчик – его привозили в Минск. В настоящее время в составе официальной делегации лечу во Франкфурт. Руководство клиники имени Гете пригласило меня продемонстрировать свое умение. Исцеление от язвы, свидетелем которого вы стали – мелочь. Церебральный паралич куда сложнее. Или слепота.