Боевой Топор [Искупление Путника] - Дуглас Сара - Страница 2

Женщина стиснула зубы и снова попыталась ускорить шаг. Она должна дойти до жилища. Она не собирается умирать. Внезапно она услышала странный, едва различимый шепот, прилетевший, казалось, с порывом ветра. Женщина вздрогнула, остановилась, откинула с лица разметавшиеся пряди волос, прислушалась. Так и есть: шепот, жуткий леденящий кровь шепот. Скрелинги, бесплотные духи!

Женщина застонала. От страха свело желудок. Однако надо идти. Скорее к деревьям! Скрелинги орудуют только на пустоши, деревьев они боятся. Она ускорила шаг, но от неосмотрительного движения вязанка неожиданно развязалась, и дрова рухнули в снег. Снова раздался шепот. Теперь уже не до дров. Женщина пошла дальше. Внезапно споткнулась, упала, ударившись животом. Ребенок отозвался болезненными толчками.

Снова шепот. Все ближе, ближе. Сердце женщины бешено застучало, она жадно глотала воздух, стараясь восстановить сбившееся дыхание. Постепенно пришла в себя. Биение сердца замедлилось, в глазах прояснилось.

Неожиданно ветер донес смешок, мерзкий и плотоядный. Она снова содрогнулась от ужаса, но собрав последние силы, уперлась руками в землю и поднялась на ноги. Только бы дойти до деревьев! Но тут шепот стал явственным:

— Сладкая, сладкая… аппетитная, аппетитная.

И стоило раздаться этому шепоту, как перед женщиной возникли призрачные видения: три пары глаз, светившихся серебром, над разинутыми хищными ртами, с которых капала омерзительная слюна. Женщина издала крик смертельного ужаса и шарахнулась в сторону. Немного придя в себя, она неуклюже двинулась дальше, размахивая руками в пустой надежде отогнать духов.

Как их отгонишь, если она смертельно напугана? Духи питаются страхом, исходящим от человека, а когда тот иссякнет — человеческой плотью. Женщина чувствовала: ей не уйти от духов. Что станет с ребенком? И, словно переняв этот страх, ребенок что есть мочи заколотил кулаками, локтями, пятками.

Женщина схватилась за живот, скорчилась и упала. Скрелинги остановились, озадаченно поглядывая на жертву. Женщина застонала. Она стонала все громче и громче и вдруг издала душераздирающий вопль, исторгнутый, казалось, невыносимой болью и ужасом. Духи заурчали от непомерного удовольствия. Женщина подняла голову, прошептала:

— Помогите! Помогите, пожалуйста!

Скрелинги недоуменно переглянулись. Их еще никогда не просили о помощи. Может, эта женщина перестала бояться их? Может, им самим надо опасаться ее?

Женщина содрогнулась. Из-под ее одежды пролилась струйка крови. Аппетитный привлекательный запах и манящий вид крови придали скрелингам смелости. И все же они терялись в догадках: почему эта женщина умирает, умирает сама по себе, не изведав ни острых клыков, ни когтистых лап? Не зная, что предпринять, духи замерли в ожидании.

Но вот дрожь потрясла члены женщины, ее глаза дико раскрылись, она испустила вздох, похожий на крик, побелела и замерла, разжав кулаки. Потом лицо ее посинело и лишь глаза остались открытыми.

Духи молчали и только слегка покачивались от пронзавшего их насквозь холодного ветра. Странная смерть женщины привела их в смятение. Наконец самый смелый из них подошел к бездыханному телу и склонился над ним. Запах крови придал ему храбрости и, вцепившись в одежду женщины, он рванул ее когтистыми лапами. Рванув, отпрянул от тела в великом недоумении.

Между ногами женщины в луже крови лежал младенец. Духи снова заурчали от удовольствия. Урчание прервал плач. Ребенка подняли на руки. Он замолчал. Духи заворковали. Они вскормят его, полюбят, а когда он вырастет, станут поклоняться ему. Но сейчас скрелинги были голодны и, бесцеремонно положив младенца в сугроб, они набросились на еще теплую плоть его матери.

По другую сторону Ледяных Альп и тоже утопая в снегу, другая женщина боролась за свою жизнь. Чтобы выжить, ей надо было подняться в горы. Она, только что оступившись, содрала с руки ноготь и теперь стояла, прислонившись к мерзлой скале, тяжко постанывая и обсасывая пораненный палец, оставшийся без ногтя, как и все пальцы рук, еще недавно нежных и шелковистых.

Вот уже сутки она сражалась с горами, хотя была не только ослаблена недавними родами, но и подавлена смертью ребенка, которого ей не дали даже оплакать, ибо повивальные бабки, успев лишь ахнуть над мертворожденным, унесли его тельце прочь, не показав потрясенной матери. Повивальных бабок сменили двое мужчин, которые с холодной жестокостью бросили ее в разбитую колымагу и привезли к подножию гор, где и оставили умирать, не обагрив свои руки кровью, безжалостно рассудив, что она падет жертвой населявших горы отверженных или умрет медленной мучительной смертью, проклиная тот час, когда решилась родить внебрачного ребенка.

Но женщина расставаться с жизнью не собиралась, хотя и посинела от холода. Ее ноги окоченели, и она их не чувствовала, застывшие руки были в ссадинах и порезах, оставшиеся без ногтей пальцы покрылись ледяной коркой, а губы так затвердели, что не сжимались. И все-таки женщина не сдавалась, присущее ей упорство не позволяло предаваться отчаянию, хотя она и осознавала, что шанс спастись невелик.

Сидя на высоком утесе, за женщиной с любопытством наблюдало крылатое существо, которое могло, не напрягая глаза, увидеть с расстояния пяти лиг такую мелочь, как мышиный помет. Рассудив, что пришелица непозволительно вторглась в его владения, существо расправило крылья и нехотя поднялось в воздух, недовольное тем, что его оторвали от важного и приятного занятия: чистить перья и прихорашиваться. Это было тщеславное существо.

Услышав шум крыльев, женщина подняла голову и посмотрела ввысь затуманенными глазами.

— Повелитель Звезд? — прошептала она с надеждой и, нерешительно подняв руку, добавила обескровленными губами: — Это ты?

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Башня Сенешаля

Голубой орел, распластав огромные крылья, лениво парил в восходящем потоке воздуха над серебристо-голубой гладью Чаши, большого и глубокого озера, разделявшего Нордру, главную реку Ахара, на две неравные части: большую, протекавшую почти через всю страну, и меньшую, катившую воды в Тиррское море. На берегу Чаши виднелся древний город Карлон, окруженный стеной из розоватого камня и расцвеченный тысячами флагов и стягов, под которыми поблескивали на солнце крыши домов, устланные листовым серебром и золотом.

Орел был сыт: он уже позавтракал, сначала закусив рыбой, пойманной в озере, а затем отведал объедков, выбрав самые лакомые куски из огромной свалки, устроенной на берегу озера. Покружив над водой, орел медленно полетел на восток к башне Сенешаля, белокаменной семистенной постройке, вздымавшейся к солнцу на добрую сотню пейсов. Долетев до башни, орел повернул на север, высматривая среди деревенских строений затененное место для отдыха. Заметив подходящий навес, орел пошел на снижение, недоумевая в который раз, почему жители этих мест так боятся деревьев, что еще в стародавние времена вырубили весь лес, и дивясь укладу жизни этих людей, избравших для себя Путь Топора и Плуга.

В то же время Джейм, Брат-Наставник религиозного братства Сенешаль и главный посредник между богом Артором-Пахарем и ахарами, в задумчивости расхаживал по комфортабельной комнате, расположенной на верхнем этаже башни.

— Час от часу не легче, — пробормотал он тревожно.

Долгие годы Джейм отказывался взвалить на себя тяжкую ношу: вступить в должность Брата-Наставника, однако пять лет назад все-таки уступил многочисленным просьбам братьев, в один голос заверявших его, что сам Артор желает видеть его на этом посту. И вот теперь Джейм опасался, что именно ему, а не Артору придется бороться с невзгодами, которые, похоже, обрушатся на Ахар после тысячелетия почти безмятежной жизни.

Он вздохнул, подошел к окну, машинально его подергал — закрыто: на дворе было холодно, хотя осень только вступала в свои права — шла первая неделя месяца Опавших Листьев. А вот в комнате было тепло — в камине потрескивали дрова, и на каминной полке и стенах языки пламени рисовали, казалось, золотом затейливые узоры.