Продана замуж (СИ) - Стар Дана - Страница 32

А ведь свобода была так близко…

Сейчас я остаюсь один на один с самым жутким в мире кошмаром.

Асадов выглядит сдержанным. Впрочем, как обычно. Но я точно знаю, что у него в его черной душе во всю орудует третья мировая. Не дай бог весь этот хаос на меня лавиной смертоносной выльется.

Проходит полминуты. Я сижу, прикусив язык, не смею шелохнуться, будто скульптура мраморная, жду вердикта. От страха превратилась в немую статую. Жизнь проносится перед глазами, когда Карим оживет, обнажая оскал, и приступает к наказанию.

За спиной мужа что-то гремит. Он руку вперёд выбрасывает, я холодею от ужаса. Пистолет… Асадов направляет на меня пистолет и собирается нажать на курок.

Мамочки!

— Больше всего на свете я ненавижу предателей, — режет черными глазами в мелкую стружку.

Зачем монстру пистолет?

Если он может убить одним лишь взглядом проклятых дьявольских глаз.

— Кто предаст один раз, предаст и второй.

Курок почти щелкает. Уронив одинокую слезу, я закрываю глаза, готовясь к боли, шепчу онемевшими губами:

— У-убьёте меня? Что ж, не медлите… Я не хочу больше быть вашей игрушкой! Лучше смерть. Жить с таким черствым, циничным тираном хуже, чем гореть в аду!

Я совсем теряю страх. Не слежу за речью. Бесстрашная глупышка! Да какая уже разница, если мои дни сочтены. Я предала мужа, сбежав с другим. Асадов — кровавый палач. Он ни за что не простит измены.

Что ж, перед смертью не надышишься. Судя по всему, его слова звучат слишком серьёзно. Он не шутит. Ни капли. Неужели нажмёт на курок?

— Вот значит, как?

Распахиваю глаза.

Карим нахмурился, прищурившись. Напряжение в его руке, сжимающей рукоять ствола, нарастает до предела. Будто он сейчас ручку раздавит, так сильно сжимает. Как бы сжал своей мощной ладонью мою тонкую шею.

Хрясь!

И нет больше Софии Асадовой.

Дыхание мужчины становится глубоким, частым. На суровом лице, изувеченным гневом, играют опасные желваки.

Я вижу, как палец мужчины дёргается… Секунда превращается в минуту по степени ожидания. Пора сказать прощай дурацкой жизни!

Внезапно в дверь стучат.

Бам!

Я дергаюсь, сердце быстро-быстро вбивается в грудь мощными толчками. Думала, это был выстрел, но в комнате появляется охранник.

— Извините, господин, можно вас на минуту. Дело очень срочное.

Выругавшись, напрягая челюсти, Асадов, опустив пистолет, быстрым шагом летит к двери.

Хлопок.

На короткий миг я остаюсь в комнате совершенно одна и выпускаю судорожный стон, вместе с глубоким выдохом. По щекам скатываются тонкие дорожки слёз.

Этот проклятый день я не забуду никогда! Даже, когда умру.

Муж не стал мучить меня ожиданием. Он влетел в комнату как одержимый. С грохотом выбил дверь с ноги, заревев похлеще сирены.

— Значит, ты беременна? Отвечай!

Бах!

— А-а!

Вскрикиваю. Дёргаюсь. Судорожно дышу, широко открыв рот.

Мне конец? Да?

Колени трясутся, пол уходит из-под ног.

Но я не чувствую боли. Лишь убийственный страх.

А потом понимаю, что он промазал. Пуля попала в вазу, которая стояла на тумбе, позади меня. Дорогой фарфор со звоном превратился в осколки.

Нет, не промазал. Намеренно так сделал. Демон играет, потешается над брошенной ему на растерзание жертвой. Ему в удовольствие упиваться чужим страхом и чувствовать, что он вправе управлять человеческими судьбами. Ведь для него люди — всего лишь игрушки.

Кому жить, кому червей в могиле кормить… решает лишь он.

— От меня беременна, а?

Карим становится таким разъярённым, что даст фору любому озверевшему медведю.

— От вас.

Узнал. Чёрт!

Охранники сдали. Тест наверно нашли.

Молиться бесполезно. Варвар всю шкуру с меня живём срежет.

— Я же сказал пить таблетки! Сука!

Бах!

Поднимает руку вверх и выпускает в потолок несколько пуль.

Я опять жмусь в комок, немо кричу, но крик горло с болью вспарывают.

— Я п-пила. Но так получилось.

— Ты доигралась!

Два шага вперёд.

Он хватает меня за шиворот, отрывает от стула, встряхивая в воздухе.

— Я тебя в пыль превращу, ты глупая, мерзкая девчонка! Ненавижу тебя! Всех вас удушу, опозорю, всё отберу… отродье, дно болота, ошибка приро…

Безумный! Сумасшедший!

Осыпает с головы до ног ругательствами. А я… Я на его губы смотрю. Не понимаю, что в моей голове творится. Там всё гудит и пылает, не могу сосредоточиться, не могу слов его гадких понять. Голова сильно кружится, раскалывается как орех, комната в глазах плывёт.

Шок? Аффект?

Да мне уже всё равно.

Я скоро умру, однозначно.

Так чёрту всё!

И будь, что будет

Я резко подаюсь вперёд и… без предупреждения нападаю.

Я целую Асадова. Целую жадно и дико. Прямо в губы. Прижимаюсь с такой силой, что у самой губа от напора трескается, вкус крови на языке ощущается очень сильно. И в глаза дьявольские смотрю, когда целую.

Насыщенные, как смола зрачки, напитанные ядом, расширяются до самого края радужки, демонстрируя удивление.

Карим резко отталкивает меня от себя.

— Какого хера… Ты… Ты…

Он выглядит шокированным, сбитым с толку. Выпучив глаза таращится на моё не менее удивлённое лицо. Даже забывает, какую грязь ещё хотел выплеснуть на меня и на мою семью, почему-то.

Я не даю Кариму опомниться. Бью на поражение вторым залпом.

Ещё один раз жестко и сильно целую его в губы.

Более настойчиво. Более глубоко. Максимально страстно. С ноткой грубости. В этот раз он не упирается. Наоборот! Мощное тело в миг расслабляется, словно могущественный авторитет сдаётся, уступая напору головокружительных чувств.

Бам.

Пистолет на пол с грохотом падает. Карим невольно размыкает пальцы, что удерживали оружие с пулями внутри, которые предназначались мне.

— Давай же. Убей! Накажи! Чего медлишь? — шепчу в горячий мужской рот, с бесстрашием глядя в чёрные омуты, как в колодец смерти.

Не боюсь его. Не боюсь! Пусть видит это! Пусть знает!

Ему меня не сломать.

— Сука хитрая!

Быстро на руки меня подхватывает, подбрасывая в воздухе как пушинку, к кровати несёт. Бросок. Я падаю животом на матрас, так и лежу беспомощным мешком, связанная, уткнувшись носом в подушку.

Слышу звук молнии. Шорох одежды. Тяжелое, частое дыхание. Карим со звериной дикостью набрасывается на моё тело и начинает рвать одежду.

Пульс пропускает удары. По коже несется волна жара, а в трусиках разливается настоящее озеро горячей лавы.

Дура!

Ненавижу его! Терпеть не могу!

Но хочу до безумия…

Глава 21.

Как с цепи сорвался. Животное дикое!

Мне это… слишком нравится, чтобы сопротивляться. Кровь в теле горит, превращаясь в пылающее топливо. Складочки, что трутся о трусики, которые слишком намокли, покалывает мучительным желанием, мечтая получить разрядку.

Он быстро избавляет меня от штанов и с треском разрывает на груди блузку, обнажая грудь с ажурным белоснежным лифчиком. Ближе к моему лицу наклоняется. Я взвизгиваю, когда он с рыком кусает меня за ушко, одновременно отвешивая хлёсткий шлепок по попке.

— На куски разорву! Как же сильно я тебя хочу и ненавижу! Соня…

Что?

Соня…

Дыхание перехватывает.

Никто и никогда меня так не называл.

Кроме Миши.

А от Асадова я вообще не ожидала.

Он угрожающе рычит мне в ухо, наваливаясь всем своим мощным весом, опаляя горячим и бешеным потоком дыхания нежную кожу спину. Лавина мурашек проносится от макушки до самых пяток, даже пальчики на ногах поджимаются от того, что Карим вжался в мои бёдра уже твёрдой, как кол эрекцией.

Как он так быстро успел снять с нас обоих штаны?

Жёсткие и горячие пальцы мужчины вонзаются в мои бёдра, как когти, оставляя послевкусие сладкой боли. Он трогает меня везде. Щедро ощупывает свою добычу, свою любимую игрушку, дорогостоящую вещь. А я не могу сопротивляться. Связанная, прижатая им. Покорная добыча.