Рыцарь в клетке (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 35

— Я подам жалобу! — взвыл старик, обнаруживший, что сумерки уже порядочно так сгустились, а партия едва начата, грозя затянуться на пару суток, — Ты меня убиваешь! Я подам жалобу Дзюродзину-ками! Сколько можно играть в го! Да еще и в такие времена!

— Подавай хоть самой госпоже Аматерасу, жулик, — благодушно вильнул серым пушистым хвостом Дзюбей, — Убиваю я его… Шестьдесят два года как убиваю, да, Джеро?

Тут же началась перебранка, старая и знакомая обоим как разношенные хакама. Маленький храм, как и сам Дзюбей, которого в народе величали Соранеко-но-ками, не пользовались популярностью как из-за кошачьей природы подчиненного одного из семи Богов Счастья, так и из-за очень длинной и крутой лестницы, на которой то и дело кто-нибудь помирал от сердечного приступа. Померев же, истовый верующий, точнее его бренное тело, начинало скатываться по ступенькам вниз, принося неудобство, ушибы и новые несчастные случаи.

Из-за этих несчастных случаев Дзюбей прослыл божеством вредным и нелюдимым, что его изредка печалило, как существо вредное и нелюдимое, но склонное иногда желать добра и обожания от простых смертных. Немудрено, что сжиться с таким покровителем смог лишь хитрый, склочный и пронырливый бывший якудза, скрывающийся от разъяренных конкурентов. Конкурентов потом сожрали другие, а сам Джиро прижился в храме, со временем став в нем настоятелем и бессменным партнером для игры в го с скучающим божеством.

— Иноземцы заполоняют город! — голосил тем временем старик, лишенный сладкой дрёмы в особо жестоком виде. Жреческое одеяние на худом теле немного распахнулось от размахивания руками, демонстрируя Дзюбею поблекшую от времени татуировку, — Волшба проклятая творится! Вон смотри, какая дрянь прямо над нами висит — сердце захватывает! Как можно играть в го в такие темные времена!

— Ты только что сладко дрых, — мяукнул кот, — и вид этой «дряни» тебе ни разу не мешал! И да — именно в такие времена и надо играть в го!

Складывалась забавная ситуация с этими пришельцами, деловито расползавшимися по столице империи. Последнее жутко волновало смертных, как крестьян, так и лордов, но совершенно не волновало божественные сущности. Лишь немного настораживало — а не примутся ли пришельцы уничтожать Иных? Нет? Тогда хорошо. Пусть исправляют совершенные аборигенами ошибки.

На висящую над головой громаду воздушного корабля божественный кот тоже поглядывал с одобрением. Приближалась Буря — время, когда Дзюбей тратит почти все свои силы, отгоняя от подконтрольной территории особо опасных йокаев и аякаши. Пришельцы на корабле должны были изрядно смягчить надвигающуюся беду. Ну а если смертных их власть и контроль не радуют, так и ничего страшного. Глядишь, через десять лет и забудут, раз сами ушами хлопали. Полчаса старый пень подождать не мог…

Дзюбей ужасно играл в го, но не терял надежды научиться.

— Так, старый болтун, прекрати истязать мои уши и сделай уже ход! — пушистый серый хвост толщиной с бедро взрослого человека мягко стукнул продолжавшего болтать жреца по пояснице.

— За что мне это?! — возопил старик, задирая лицо к небесам. Небо молчало, а его посланник терпеливо стукал когтем по доске с игрой, — У всех боги как боги, раз в год их видят, а мой живет здесь как у себя дом… ну да…

Старик горестно уронил голову.

— Тебе надо всего лишь передвинуть фишку, — заторопился Дзюбей, обоснованно предполагая, что печаль Кавагуры легко может перейти в здоровый сон, — Эй, Джер…

Внезапно развалившийся кот рывком вздел себя на лапы и настороженно принюхался к вечернему воздуху. А потом, неожиданно для старика и даже себя, взволнованно зашипел, топорща шерсть на всём теле. Его бледно-голубые глаза засветились жёлтым, хвост нервно мотнулся туда-сюда, а когти содрали стружку с отполированного пола, вызывая скорбный вопль из почти уже уснувшего старика.

— К нам гости, Джеро… — протянул Дзюбей с ворчащими нотками в голосе, — Они поднимаются по лестнице.

— Да опять Кавахана прётся! — отмахнулся подползший к идзигами на карачках старик, подслеповато оценивающий ущерб, причиненный кошачьими когтями, — Его старуха вновь небось пьяным домой не пустила! Зачем полы портишь!

— Не Кавахана это, — пробурчал напрягающий все свои чувства бог-покровитель, — И не Фуоку-баба, которая к тебе, дураку старому, клинья двадцать лет как подбивает… Пока не разберу, кто… Что-то странное.

— Фуоку-баба до сих пор жива потому, что бегает сюда регулярно, — вздел палец в воздух настоятель Соранеко-дзиндзя, — А взял бы замуж, давно бы уже преставилась! Упражняется!

— Она еще и твоих внуков переживет… — привычно ругнулся Дзюбей, но тут же зашипел на порядок громче, — Десяток чужеземцев идет. Сердитые.

Старик охнул и заметался по храму, не зная, за что ему хвататься. Дзюбей прыгнул, мягко приземляясь в центре небольшой площади перед храмом, а потом вновь замер, напрягая свои невеликие силы на предмет узнать больше о поднимающихся к ним сюда людях. На телодвижения своего главного жреца он внимания не обращал. Кроме старика Кавагуры в храме было лишь четверо молодых мико — по паре пацанов и девчонок, взятых Джеро из соседнего приюта. Весь молодняк, прекрасно знающий, что по вечерам Дзюбей терзает Кавагуру с помощью го, был сейчас сильно занят собой — сироты, ни грамма не желавшие провести свои дни в полузабытом храме, вовсю предавались похоти, дабы быть отсюда изгнанными за прелюбодеяние.

Дзюбей пренебрежительно фыркнул, решив не трогать молодежь. Пока идущие сюда поднимутся, мелкие успеют натешиться. Возможно даже и перед своей смертью.

Последнее было вполне вероятно потому, что божественный кот и подчиненный несравненного Дзюродзина отчетливо ощущал злобу и раздражение поднимающихся по лестнице людей. Обычно такие эмоции испытывал каждый, кто смог преодолеть 2120 ступенек к храму, вместе с изнурением, разумеется, но эта процессия уже на трехсотой ступеньке фонтанировала такими эмоциями, что Дзюбей едва не спутал людей с посланниками самого Эммы О!

— Ну что там?!! — заорал Джеро, заставляя своего бога, сосредоточенного совершенно на других вещах, подпрыгнуть и ошеломленно зашипеть. Разглядев своего жреца, Соранеко-ками не выдержал и прикрыл свою морду лапой — тощий старик обрядился в архаичный доспех, от тяжести которого неслабо пошатывался, но продолжал цепко сжимать в руках древнюю как он сам винтовку. Наконец, Джеро догадался упереть рассыпающийся от времени приклад в пол и тем самым стабилизировался, приняв гордую позу.

Потеря боеспособности жреца не особо смутила, а вот Дзюбей всерьез стал опасаться собственной безвременной кончины из-за неведомого, но очень хорошо им чувствующегося состояния под названием «испанский стыд».

— Идут, — промяукал кот, — Злые. Но там что-то еще. Кажется, они злятся не на нас.

— Эти бесстыдники что-то натворили?! — ахнул Джеро, подразумевая прелюбодействующую в храме молодежь.

— Нет, — отрезал бог. Он помолчал, прислушиваясь, а затем развернулся к своему жрецу, отдавая хорошо различимое стариком приказание, — Сними броню и убери ружье, Джеро. Все равно оно не заряжено. Надень лучшую одежду. Она в любом случае понадобится.

Бог и старик играли в свою игру много лет, досконально зная как правила игры, так и роли друг у друга. Сейчас игру требовалось прекратить.

Через десять минут на крыльце во всем своем сомнительном на вид, но совершенно откровенном по содержанию великолепии стоял высший жрец удзигами Соранеко-ками в лучших своих одеяниях. Джеро встал перед дверьми в главный молельный зал храма, гордо задрал голову на цыплячьей шее и скрестил руки на животе, перебирая невесть откуда добытые четки. Дзюбей подумал-подумал… а потом неспешно протрусил прямиком к своему жрецу, рядом с которым и уселся, приняв тот же невозмутимый вид. Это неслабо так ошарашило Кавагуру.

— Ты что, останешься в тварном мире при посторонних? — поразился он.

— Да, — кратко мяукнул удзигами, — Сюда идут не просто чужестранцы.