Сестры. Дом мертвеца - Белов Александр Иванович - Страница 13

– А воры для чего? – спросила Дина.

– Чтобы ты рот не разевала, – пояснил Слава. – Хотел унести мою память: часы, кольцо, лупу, барометр и на этом нажиться. Но это моя жизнь, мой дом, все тут крепко сцеплено одно с другим, я все контролирую. Весь мой мир подконтролен. Вор бы никогда не попал в этот дом, если бы не две доверчивые девочки, которые его впустили.

– Жалко было, – пояснила Света.

– Это эмоции, – строго заметил Слава. – Жить надо разумом. Завтра я снова уеду в Октябрьск. Еще кого-нибудь жалеть будем?

Они поняли, что так он их отругал, это была выволочка, и больше ничего не последует. Так что можно было сказать, что конфликт разрешился ко всеобщему удовольствию, а виновный наказан. Но когда, по команде раздевшись, легли спать и Дине в лицо снова стала светить луна, она почему-то вспомнила этого Максима. Как он сидел на земле, держась за горло, с серо-синим лицом, и волосы у него тоже были серые. Он был похож на маленького волка, случайно забежавшего во двор, спасаясь от собак. И лицо у него было тупое и испуганное. Конечно, такой злой и умный, как Слава, всех победит. Только все равно ей бы не хотелось иметь такого папу. И где его жена, дети, друзья? Вон сколько пустых диванов, а ни одного друга что-то не видно.

Засыпая, Дина старалась представить себе что-нибудь хорошее, так ее научила мама, чтобы не приходили страшные сны. Сейчас она придумала, что они со Светой уехали далеко-далеко, например, в Индию, где всегда солнце. Они живут вдвоем на берегу океана в маленьком домике. У них только две кровати, стол и телевизор с магнитофоном, белые занавески, и вовсю гуляет прохладный ветер. Весь день они плавают, загорают и репетируют танцы, а вечером за ними приезжает огромный белый автомобиль, как у Аллы Пугачевой, и везет в большой и яркий город, где они выступают, исполняя танец живота. А после концерта сидят в зале, пьют сок со льдом, потягивая из трубочки, и слушают музыку, а потом автомобиль отвозит их назад, в маленький домик у моря, и они снова спят и спят под шелест океана. И никто им больше не нужен.

В этот день, полный событий, они вообще забыли позвонить родителям.

Утром, когда хозяин очень рано, не устроив обычной побудки, уехал в Октябрьск, они опять остались одни. Вначале обсудили вчерашнее поведение Славы. Дина уверяла, что он псих, маньяк и пьяница. Водку бузгает, людей душит и рисует нечеловеческие картины. А Света возразила, что он надежный, с таким не пропадешь. Просто у него был стресс на почве работы, поэтому он пил и дрался. Максиму этому не повезло, но что ж поделать, сам нарвался и поделом. Если б все были такими, как Слава, воры бы давно повывелись.

Но Света, хоть и защищала хозяина, тоже не могла забыть свирепых Славиных пинков и как он хватал женщину в фиолетовых тапках за горло, а она, побагровев, как помидор, хрипела и вертелась в его руках. И главное, виноваты были они с Динкой. Им было скучно, одиноко, вот и пустили первого встречного. И не очень удобно было оставаться у Славы после случившегося. Чувствуешь себя виноватой, даже если тебя простили. «Я не буду ругать вас за доверчивость, – сказал вчера Слава, – потому что это свойство порядочных людей».

Света позвонила домой, но телефон упорно молчал. Тогда они, посоветовавшись, оделись и решили туда наведаться. Вышли, сели на трамвай и поехали. К дому подходили осторожно. Света приказала Дине спрятаться в соседнем дворе. Присесть на лавку со старушками и ждать ее, а сама приблизилась к дому, но заходить во двор не стала. Во-первых, стало понятно, что нужно было прийти вечером, так хотя бы можно сразу определить, есть кто-нибудь дома или нет. Во-вторых, во дворе стояла незнакомая вишневая «мазда», которой Света раньше никогда не видела. В-третьих, возле ворот с внутренней стороны отирался какой-то тип.

Впрочем, не какой-то. Именно такой, какие обычно крутятся возле крутых: с лицом, не имеющим выражения. С бесчувственной рожей исполнителя чужих приказов. Он стоял, курил, сплевывал, поглядывал по сторонам и вдруг заметил за оградой Свету. Они обменялись взглядами. Мысль, промелькнувшую в ее глазах, он, несмотря на тупость, поймал мгновенно. Ей нестерпимо захотелось бежать, а он с той же силой внезапно захотел ее поймать. Он насторожился, как гончая, но Света, зная, что от собак бегать нельзя, сделала над собой усилие и, медленно отвернувшись, не спеша пошла вдоль ограды. Он, сразу потеряв интерес к дичи, сплюнул и остался на месте.

Засада, решила Света. Ждут, что они домой вернутся. Не дождутся.

Света свернула во двор, где довольная Дина сидела на лавке рядом со старушками. В кулаке у нее была горсть семечек, в кармане конфета, и она с интересом слушала, как одна из бабушек рассказывала, что сумасшедший в метро громко обзывал всех на эскалаторе мошенниками, проститутками и наркоманами. И никто даже милицию не позвал, как будто так и надо.

– Это потому, – вмешалась бабушка с кошкой, которую она вывела гулять на поводке, как собаку, – что теперь в психбольницу отправляют только с личного согласия. Потому им все можно, и воду ночью пустить из крана, чтоб весь дом залило, и костер в квартире на полу поджечь. Спасу не стало. Все психи на воле. А раньше сидели там, где им положено. И политические, кто несогласный, тоже сидели. А теперь они вместо больницы в телевизоре друг на дружку с кулаками напрыгивают, эти ненормальные. Даже в Думе их большинство.

Дина на это покивала и, поколебавшись, с чего начать – с конфеты или семечек, – решила, что лучше с конфеты.

В этот момент во дворе появилась Света.

– Поехали! – кивнула она сестре.

– Куда? – спросила Дина, не вставая с лавочки.

– На вокзал.

– Чего там делать-то?

– К родне поедем. Только Славе ключи вернем.

Дина с сожалением поднялась. Со старушками ей было интересно. Мама с папой при ней взрослых разговоров никогда не вели. Только бабушка. Но бабушку она видела редко...

Они вернулись в Славину квартиру, Света села и написала записку: «Спасибо Вам за все. Мы поехали к родственникам в Куровскую». Зачем она это приписала? Просто чтобы он на всякий случай знал, где они. Вдруг объявится Алик? Хотя на Алика она не слишком надеялась. Может быть, ей просто хотелось, чтобы хоть один человек знал, где они. Чтобы от них остались хоть какие-то следы, по которым их можно будет отыскать. Ведь даже макета птицефабрики, над которым она трудилась, и того нет. Его тоже сжег злосчастный таджик.

Дина, заглянув ей через плечо, спросила:

– Зачем ты написала, куда мы едем?

– Ну, так... Чтобы все было по-честному.

– Чтобы он нас выследил, как Максима? Вдруг ему не понравится, что мы ушли? Тогда он нас догонит и назад притащит. Коробки свои клеить.

– Хоть кому-то пригодимся, – вздохнула Света.

Она быстро уставала от ненужности. Не умела бездельничать, быть ничем не занятой, не иметь привычных забот, не думать о ком-то, о той же бабушке, например. Если бы можно было остановиться где-то на подольше, она бы была этому человеку благодарна просто за то, что для нее нашлось место. Место, где можно хоть чем-то заняться, а не чувствовать себя щепкой, которую несет течением.

Света вынула из Славиной коробки с мелками розовый, и они вышли на улицу. На темно-серой стене дома она нарисовала две фигурки в юбочках – одну побольше, другую поменьше. Дине рисунок понравился, но беспокоила мысль, что Слава отправится за ними в погоню. Он ведь любого выследит, если захочет. Вряд ли ему придется по вкусу их побег.

Славу и в самом деле огорчил их уход. Возвращаться домой, когда в окнах за занавесками горит свет, гораздо лучше, чем приходить в пустую и темную квартиру. Дом с детьми уютней и живее. Когда птички упорхнули, сразу стало грустно. Хорошие девочки: старшая – серьезная, будет красавицей. Да и маленькая гордячка прелесть.

Он побродил по опустевшей тихой квартире, пошуршал бумагой на столе. В бумагах обнаружил детский рисунок: зверек возле забора, то ли собака, то ли волк с серой шерстью на шее у него висела веревка. Неподалеку сидела женщина в фиолетовых тапках, широко разинув рот и выпучив глаза, у нее на шее тоже болтался обрывок веревки. В центре приплясывала рыба в очках и шляпе, широко разинувшая беззубый рот. В правом верхнем углу стояла маленькая принцесса в бальном платье и бриллиантовой короне. Картина называлась «Всех передушу». Слава повертел листок и усмехнулся...