Лишённые родины - Глаголева Екатерина Владимировна - Страница 25

Тремо прибежал на шум и пытался утихомирить разошедшегося генерала, но только еще больше распалил его; растерянная хозяйка не понимала, что происходит; Домбровский был вынужден извиниться перед ней и поспешно уйти, а Гедройц еще продолжал кричать ему вслед, свесившись через перила лестницы. Расстроенный этой безобразной сценой, с пылающими от стыда щеками, Домбровский вскочил в седло и дал шпоры коню. Из-за углового дома в конце площади выехала карета; испуганный возница натянул поводья, генерал осадил коня, тот встал на дыбы — не удержавшись, Добровский грянулся на булыжную мостовую…

Добродушный врач-немец осмотрел пациента, заключил, что все кости целы, однако из-за общего сотрясения организма прописал постельный режим, посоветовав сохранять тело в покое, а дух, напротив, в бодрости и веселии. Домбровский не мог последовать этой рекомендации: встреча с Гедройцем повергла его в уныние. Она словно сдернула рогожу с соломенной подстилки, открыв взгляду кишащих в ней насекомых.

Польша всегда страдала от того, что ей не хватало единства, и вот теперь эмигранты в Париже вновь грызутся между собой, точно свора собак из-за кости… Красицкий говорил, что книги бесполезны, исторические примеры ничему не учат, а тут выходит, что люди не учатся и на собственных ошибках! Кого слушать? Кому верить?..

Освободить Польшу смогут только сами поляки; независимость, дарованная иноземной державой, будет новым видом зависимости. Генерал был уверен, что сможет собрать целый корпус из бывших повстанцев, эмигрантов и военнопленных, но этого всё равно слишком мало, поневоле придется просить о помощи и покровительстве. Кого же просить? Францию или Пруссию? Да, ему близки идеалы Республики, но цель — воссоздание Отчизны, какими средствами, с чьей помощью — неважно.

Кайяр объяснил ему, что, согласно французской Конституции, иностранцы не могут находиться на службе Республики, то есть поляки не могут вступить во французскую армию, не приняв французского гражданства. Однако он всячески старался отговорить Домбровского от перехода на службу прусскому королю, пока его намерения в отношении восстановления Польши не прояснились. Дипломат в очередной раз проповедовал терпение: «Вы можете быть полезны своей стране, умеряя пыл ваших сограждан: всё, что они предпримут без помощи Франции и Пруссии, обернется против них, — писал он. — Если русские, возбуждая храбрость и нетерпение поляков, заставят их выступить с оружием в руках, это ловушка! Их хотят настроить против Пруссии, а Пруссию — против них, чтобы императрица подчинила своей власти остальную Польшу; это худшее, что может произойти, поскольку им останется лишь склонить голову под игом восточного деспотизма». Тем не менее Кайяр прислал Домбровскому рекомендательное письмо к генералу Журдану, успешно сражавшемуся против австрийцев в долине Мааса. Взяв с собой тринадцатилетнего сына Яна Михала, Домбровский выехал в Париж.

Все предосторожности были соблюдены, но Михал всё равно зашел в несколько лавок и кофеен — без всякого дела, чтобы сбить соглядатаев с толку и сделать так, чтобы важная встреча затерялась среди множества пустых. Карман ему жгло письмо, переданное французским офицером, следующим в Персию через Константинополь. Дома Огинский заперся в своей комнате и принялся за чтение. Он так волновался, что ему пришлось несколько раз пробежать глазами узкие стремительные строчки, прежде чем до него дошел смысл послания. Два его письма получены; генерал Бонапарт поглощен разработкой военных планов и не станет в данный момент отвлекаться на иные дела, однако письмо от имени наших соотечественников будет воспринято благожелательно, а если мы сможем заинтересовать генерала Бонапарта, то наши надежды на возрождение Отчизны обретут реальные контуры, поскольку французы ему доверяют и недалек тот день, когда возглавит правительство он — Сулковский.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наконец-то Михалу удалось сделать хоть что-нибудь для общей пользы! Выйти на связь с Сулковским оказалось очень непросто, но он в этом преуспел. Теперь главное — не выпустить из рук эту ниточку, которая может стать для них нитью Ариадны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Юзеф Сулковский — юноша замечательный и целеустремленный, пламенный патриот и истинный республиканец, восемью годами моложе Огинского. Он с юных лет интересовался военным делом, строил макеты фортеций и разыгрывал сражения с участием кавалерии и артиллерии — раскрашенных оловянных солдатиков. Тюренн, Вобан, Монтекукколи были его кумирами. Дядя Август Сулковский дал ему блестящее образование: Юзеф говорил на нескольких языках, знал латынь, геометрию, оптику и механику. Лет десяти он был представлен императрице Екатерине, которая пожаловала ему звание кандидата на офицерский чин в конногвардейском полку, однако его обошел «соревнователь из титулованных особ», поэтому кадет Сулковский стал подхорунжием в полку своего дяди. После поражения Польши в войне 1792 года он, двадцатилетний, уехал в Париж, был арестован по требованию Варшавы, провел некоторое время в тюрьме, а обретя свободу, получил французское гражданство, женился на француженке и попытался вступить в армию, в чем ему было отказано; тогда он сменил путь военного на карьеру дипломата, отправившись на Восток. Когда в Польше вспыхнуло восстание, он, разумеется, всем сердцем был со своим народом. Осенью он проделал путь в две тысячи верст, переодетый армянским купцом, чтобы передать шифрованные письма от французского посла к Тадеушу Костюшке и Игнацию Потоцкому, но когда добрался до родины, восстание было уже разгромлено, а Костюшко и Потоцкий в плену. Сулковский не отчаялся и создал партизанский отряд, который, однако, был разбит в первом же сражении. Тогда он вернулся в Париж через Константинополь и подал прошение о зачислении его в армию, действовавшую в Италии.

Военные операции этой армии разрабатывались преимущественно бригадным генералом Наполеоном Бонапартом, командовавшим артиллерией и отличившимся при осаде Тулона. Войска успешно продвигались по побережью Средиземного моря в направлении Генуи, однако после падения Робеспьера Бонапарт был арестован. Две недели спустя его освободили, но он не мог вернуть себе прежнее положение в армии и отправился в Париж, в Военное бюро при Комитете Общественного спасения, пытаясь пробить свой стратегический план Итальянской кампании. Над ним довлели подозрения в якобинстве, и всё же Поль Баррас, возглавивший Директорию, взял молодого генерала под свое крыло, дав ему возможность отличиться. Тринадцатого вандемьера IV года Республики, то есть 5 октября 1795-го, Бонапарт вместе с капитаном Иоахимом Мюратом разогнал картечью из сорока пушек повстанцев-роялистов, пытавшихся восстановить монархию законодательным путем. Стрельба длилась с три четверти часа; на узкой улочке Сен-Рош и на паперти одноименной церкви остались лежать три сотни повстанцев, направлявшихся в Тюильри, чтобы побрататься с национальными гвардейцами, охранявшими Конвент. Республика была спасена; двадцатишестилетний Бонапарт заставил говорить о себе и получил прозвище «генерал Вандемьер»; 24 октября его произвели в дивизионные генералы — самый высокий чин в республиканской армии. Однако ему потребовалось еще несколько месяцев, чтобы преодолеть настороженность со стороны Директории. Только второго марта его сделали командующим Итальянской армией вместо заболевшего генерала Шерера. Успев перед отъездом вступить в брак с Жозефиной де Богарне, одной из жертв якобинского принято благожелательно, а если мы сможем заинтересовать генерала Бонапарта, то наши надежды на возрождение Отчизны обретут реальные контуры, поскольку французы ему доверяют и недалек тот день, когда возглавит правительство он — Сулковский.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наконец-то Михалу удалось сделать хоть что-нибудь для общей пользы! Выйти на связь с Сулковским оказалось очень непросто, но он в этом преуспел. Теперь главное — не выпустить из рук эту ниточку, которая может стать для них нитью Ариадны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Юзеф Сулковский — юноша замечательный и целеустремленный, пламенный патриот и истинный республиканец, восемью годами моложе Огинского. Он с юных лет интересовался военным делом, строил макеты фортеций и разыгрывал сражения с участием кавалерии и артиллерии — раскрашенных оловянных солдатиков. Тюренн, Вобан, Монтекукколи были его кумирами. Дядя Август Сулковский дал ему блестящее образование: Юзеф говорил на нескольких языках, знал латынь, геометрию, оптику и механику. Лет десяти он был представлен императрице Екатерине, которая пожаловала ему звание кандидата на офицерский чин в конногвардейском полку, однако его обошел «соревнователь из титулованных особ», поэтому кадет Сулковский стал подхорунжием в полку своего дяди. После поражения Польши в войне 1792 года он, двадцатилетний, уехал в Париж, был арестован по требованию Варшавы, провел некоторое время в тюрьме, а обретя свободу, получил французское гражданство, женился на француженке и попытался вступить в армию, в чем ему было отказано; тогда он сменил путь военного на карьеру дипломата, отправившись на Восток. Когда в Польше вспыхнуло восстание, он, разумеется, всем сердцем был со своим народом. Осенью он проделал путь в две тысячи верст, переодетый армянским купцом, чтобы передать шифрованные письма от французского посла к Тадеушу Костюшке и Игнацию Потоцкому, но когда добрался до родины, восстание было уже разгромлено, а Костюшко и Потоцкий в плену. Сулковский не отчаялся и создал партизанский отряд, который, однако, был разбит в первом же сражении. Тогда он вернулся в Париж через Константинополь и подал прошение о зачислении его в армию, действовавшую в Италии.