Мастеровой (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 33

Перемены в жизни Юлии сказались на ее облике. Она более не походила на подавленную жизнью барышню – просто расцвела. Много улыбалась и шутила. Коллеги по гимназии обсуждали ее новые наряды. Строгого покроя, разумеется, но из дорогой ткани и с отделкой кружевами. Это разрешалось. Женщины завидовали. Как-то раз в учительской это привело к скандалу. Преподаватель математики заметил, ухмыльнувшись:

– Хорошо быть женщиной и находиться на содержании богатого любовника. Где уж нам грешным!

Он нахально посмотрел на Юлию.

– Что за грязные намеки, Николай Артемьевич? – возмутилась Соколова.

– Это не намеки, – хмыкнул математик. – Платье, что на вас, стоит как мое жалованье. Трудом так не заработать.

Юля встала, подошла к обидчику и отвесила ему пощечину. Тот ойкнул и схватился за щеку.

– Юлия Сергеевна! – прогремел директор гимназии. Он, как все, был в учительской – отдыхал после урока. – Что вы позволяете себе?

– То и позволяю, Денис Васильевич! – Юлия уперла руки в бока. – Я потомственная дворянка, мой прадед под Смоленском воевал. Показал себя героем. Государь ему орден Святого Георгия перед строем вручил. Я это помню, потому не спущу обиды парвеню, чей отец навоз вилами бросал. Как он смеет! В чем смеет упрекать меня? В дорогом платье? Так оно за честные деньги сшито. Все тут знают, как меня преследовал Хохряков. Знали, но не заступились. Кое-кто даже радовался, – она бросила уничтожающий взгляд на математика. – Дескать, вот тебе, дворянке! Не подумали, что она сирота… – Юлия вздохнула. – Но нашелся человек. Простой мастеровой, но благородства в нем поболее, чем у дворян. Он не только отбил меня у грабителей, подосланных купцом, но и сделал так, чтобы тот за обиду заплатил. Десять тысяч рублей Хохряков принес. И еще просил, чтобы взяла!

Юлия обвела коллег победным взором. Они смотрели на нее, широко открыв глаза. Лица выражали изумление, смешанное с завистью.

– Вот откуда у меня деньги, господа. Сам же мой защитник и копейки не взял. Благородный человек, добрая душа. На заводе его ценят, – Юлия подошла к столу, взяла свою сумочку и достала из нее револьвер. Учителя охнули и вжались в спинки стульев. – Это он придумал. И еще один такой, но побольше. Эти револьверы в лавках продаются, Государь их носит, мне о том в полиции сказали.

– Юлия Сергеевна! – возмутился директор. – Вы посмели принести оружие в гимназию?

– Ну, а что делать сироте? – не смутилась Соколова. – Если некому вступиться? Но вы правы – больше нет нужды. У меня есть защитник.

Она бросила коротыш в сумку.

– Вы так хвалите его, что, возможно, замуж выйдете? – съязвил математик.

– Может быть и выйду, – согласилась Юлия. – Если позовет. Он мужчина, не слизняк, как некоторые. Не беда, что мастеровой. Года не пройдет, как станет офицером. Он сейчас к экзаменам готовится, и сдаст их без сомнения.

– Это все отрадно слышать, – встрял директор. – Но сегодняшний ваш поступок, Юлия Сергеевна… На глазах у всех…

– Можете меня уволить! – тряхнула головой Юлия. – Только я это дело не спущу. К председателю дворянского собрания обращусь. Или к губернатору.

– Не нужно обращаться! – поспешил директор. – Вас никто не увольняет. Учитель вы хороший, дети любят вас. Но предупреждаю: никакого оружия в гимназии! Это храм науки!

– Обещаю! – поклонилась Юлия. – Извините. Больше никогда.

– Вам же, Николай Артемьевич, объявляю выговор, – директор посмотрел на математика. – Вы учитель, а не базарная торговка. Это те разносят сплетни. Извинитесь перед Юлией Сергеевной!

Математик запунцовел лицом, но послушно встал и пробормотал извинения.

– Инцидент исчерпан, господа и дамы! – директор хлопнул по столу ладонью. – Слышите звонок? Нас ждут в классах…

Идя в тот день домой, Юлия вспоминала происшествие в учительской и не могла понять, что заставило ее говорить о Федоре. Выйти за него замуж? Даже не смешно. Да не звал он, даже не ухаживал. Неизвестно почему, но это огорчало…

[1] Борис Васильевич фон Вернер, полицмейстер Тулы с 1910 года.

[2] В сберкассах того времени действительно существовало такое ограничение – не более тысячи рублей на одну книжку. Доход по таким вкладам составлял от 3,6 до 4 процентов годовых.

[3] Муфта – элемент теплой женской одежды. Представлял собой меховой цилиндр, в который прятали руки.

[4] Слова М. Танича.

Глава 10

Экзамены Федор сдал еще до Рождества. Испросил на заводе недельный отпуск и приступил. Генерал не обманул – преподаватели не придирались. Но и Федор не ударил в грязь лицом. Снисходительное отношение к нему экзаменаторов сменялось удивлением, а потом – и интересом. С математиком Федор даже поспорил, показав тому, как можно рассчитывать кривизну деталей новым способом.

– Изрядно, молодой человек! – покрутил тот головой, изучив покрытый формулами лист. – У вас знаний, как у выпускника университета. Не ожидал от мастерового. Отлично с плюсом!

«Отлично» Федор получил за физику и ряд других предметов. За иностранные языки – «хорошо», подвела лексика. За сочинение схватил «удовлетворительно» – помешали «еры» с «ятями». Самым легким выдался экзамен по черчению. Преподаватель, немолодой мужчина с седыми волосами, спросил: не он ли придумал чертежные доски? Федор подтвердил.

– Тогда и спрашивать нечего, – сказал преподаватель и вписал «отлично» в экзаменационный лист.

Его, как и другие, Федор отнес в канцелярию, где назавтра ему выдали свидетельство. Буднично, без речей и музыки. Ну, и ладно. Выйдя из училища, Федор взял извозчика и велел везти к цветочной лавке. Там приобрел букет роз, вернулся к экипажу и назвал адрес Соколовой. Дверь ему открыла Юлия.

– Это мне? – удивилась, увидав розы. – Боже мой, какая красота! Это по какому случаю?

– Получил свидетельство, – улыбнулся Федор. – Решил отблагодарить учительницу, прекрасную женщину и большой души человека. Большое вам спасибо, Юлия Сергеевна!

– Льстец! – погрозила ему пальцем Соколова. – Но приятно. Я поставлю цветы в вазу, а затем поговорим.

В гостиной она попросила показать свидетельство, что Федор и сделал.

– По русскому «удовлетворительно», – вздохнула Юлия, изучив отметки. – А ведь я старалась.

– Без вас был бы «кол», – успокоил Федор. – Отметки не беда, главное – свидетельство. Отнесу завтра на завод, назначат техником. Закажу себе мундир[1], стану важным человеком.

Он надул щеки, Соколова рассмеялась.

– Вы забавный, Федор Иванович. Жаль будет с вами расставаться.

– Не спешите! – сказал он. – Я зачем пришел? Цветы – это для зачина. Приглашаю в ресторан отметить замечательное событие. Мы славно потрудились и заслужили праздник.

– Почему бы нет? – согласилась Юлия. – Где, когда?..

Ресторан Федор выбрал тот же, где сидел с офицерами и их женами. В Туле он считался лучшим. Заказывать столик не пришлось – по случаю поста посетителей было немного. Мясных блюд не подавали, только рыбу, но зато ее было завались – на любой вкус. Федор заказал ее в большом ассортименте, а еще, по рекомендации официанта, бутылку крымского рислинга. От шампанского Соколова отказалась, заявив, что пить его в пост неуместно.

Стол находился рядом с эстрадой, вернее, пианино, место за которым пустовало. То ли по случаю поста, то ли исполнитель заболел. Этот столик Федор выбрал не случайно – предстоял сложный разговор. Подготовку к нему он провел по всем правилам искусства, обозначенных Другом. То есть щедро подливал Юлии вина, предлагал отведать блюда, а еще шутил и рассказывал анекдоты – приличные, естественно. Соколова смеялась и вытирала платочком заслезившиеся от веселья глаза. Решив, что момент наступил, Федор встал, подошел к пианино и откинул крышку инструмента. Сел на вращающийся табурет.