Девятая квартира в антресолях II - Кондратьева Инга Львовна - Страница 7

И еще все чаще стала Лиза замечать, что папа, держа в руках книгу или газету, смотрит мимо строк застывшим взглядом. И что в белках его глаз к вечеру появляются красные прожилки. И про себя она заметила, что прежней радости, которой была пропитана вся ее жизнь с утра до вечера, которая была настолько привычной, что нечего было и внимания на нее обращать, как на фундамент на котором стоит дом, как на паркет по которому ходишь, как на воздух, которым дышишь – теперь этой радости не стало. Она ушла, и нет надежды, что когда-нибудь она вернется обратно.

Нет, ничего не скажешь, время лечит, и день за днем затирал все неприятные воспоминания. С родными все было обговорено в допустимых пределах, восстановлен привычный порядок жизни и отношений. Если говорить образно, то дорога перед Лизой снова была ровной, довольно утоптанной и широкой. Но раньше рядом с ней постоянно как бы катился не то путеводный клубок из сказок, не то колобок, превратившийся в маленькое солнышко и освещавший радостью все ее шаги, что бы с ней ни было. И так было всегда, все годы, что она себя помнила, если не считать тех времен, когда бывало горе, когда не стало бабушки и мамы.

Конечно, с ней и прежде случались и расстройства, и неприятности. Колобок падал в лужи, проваливался в ямки или даже канавы, цеплялся за кочки и коряги, но приходил новый день – Лиза мирилась с подружками, или разъяснялась неловкая ситуация, или прощалась нанесенная по недомыслию обида, и колобок, отряхнувшись, снова бежал впереди и освещал ей путь. А нынче они вместе провалились в какую-то глубокую пропасть. Лизу вытащила Нина, а колобок остался лежать на дне ее – так глубоко, что и света от него не видно. И сможет ли кто-нибудь достать его оттуда хоть когда-нибудь, сказать сейчас было невозможно. По крайней мере, собственных сил Лизы на это не хватало. И ей приходилось идти по серой ровной дороге без улыбок, радостей и света внутри.

***

Татьяна Горбатова, вернувшись домой после того, как Филька передал письмо Полетаевой и утверждал, что выглядит та помятой, но, в общем, целой и невредимой, не на шутку задумалась о себе. Так долго продолжаться не может. Не столь страшно, что сегодняшний день обошелся ей в копеечку, страшно то, что Сергей становится непредсказуем, а, значит, опасен. Что выкинет он в следующий раз? Сейчас у Тани не было нормального, по ее понятиям, гардероба, доступа к финансам и никакой личной свободы. Но, зато, присутствовали – отцовское имя и покровительство тетушки. К тому же, в немалой степени благодаря полученному образованию, она была вхожа в высшее общество города и имела хорошие знакомства. Плюс молодость, свежесть и личное обаяние. Но все это покатится под откос при первом же скандале, где будет упомянута их фамилия. Тетка отвернется сразу же! У отца своих денег – кот наплакал. Надо идти замуж.

Тут же вспоминались сегодняшние слова брата: «Женюсь – все сразу верну!». «Женюсь». Видимо, мысли их шли в схожих направлениях. По всем раскладам выходило, что надо ставить на эту карту, пока положение ее так выигрышно. И фамилию поменять, чтобы уж никак ее не могли связать с братцем, и денежки приобрести, и обеспечить себе некое приволье, выбрав мужа, которым можно было бы, если не вертеть, то хотя бы управлять. Но для этого надо было что-то делать. Танюша не стала дожидаться возвращения Сергея, лишь на судьбу уповая, моля, чтобы в этот раз все обошлось, и на следующее же утро отправилась подлизываться к тетушке.

– Где твой братец, Татьяна? – спросила все еще сердитая за коня Удальцова. – Он что, не ночевал дома?

– Не знаю, дорогая тетушка, – соврала Таня. – Но я бы не удивилась. Для взрослого молодого человека – не ночевать дома, это, кажется, нормальнее, чем ни с кем не встречаться вовсе.

– Что ты говоришь! Ты! Молодая девица! – возмутилась таким вольным допущением в разговоре тетушка.

– Об этом я и хотела поговорить с Вами, ma tante, – Татьяна теперь скромно потупилась. – У меня нет ни матери, ни наставницы. Вы – самая близкая моя родственница, тетя.

– У тебя есть отец! Вы, как будто, все время забываете об этом! – все еще раздраженно отвечала Удальцова.

– Это разговор не для мужчин, – потупилась, изображая смущение Татьяна. – Вы назвали меня молодой девицей, но я же помню, что все мои одноклассницы младше меня. А время так быстро летит! Я хотела говорить о моей женской судьбе, тетя. О выборе спутника, о семье.

– Тебе что, вскружил голову какой-нибудь фат, и я срочно должна отвести тебя под венец? – тетушка напускного целомудрия не замечала, пришлось сменить тактику.

– Я не такая дура! – отвечала ей Татьяна прямо.

Иногда такие выпады бывают самыми действенными. Во всяком случае, тетушке, по роду дел знакомой с различными формами общения, такая прямолинейная грубость, как ни странно, в этом случае, пришлась по нутру. Во всяком случае, она стала прислушиваться к словам племянницы внимательнее.

– И о чем же конкретно тогда разговор? – спросила Удальцова. – По всей вероятности, опять о деньгах?

– Нет! – отвечала Таня, вызвав удивленный подъем бровей у собеседницы. – Не о деньгах. А о больших деньгах! Я прошу Вас, тетя, как женщину деловую и рассудочную, рассматривать вынужденные траты на меня, как на коммерческие вложения. Мне нужно составить приличную партию, но для этого мне необходимо полностью обновить гардероб, делать выезды и приемы, бывать в обществе не только Ваших подруг по средам, но и молодых людей – офицеров, аристократов, неженатых представителей света. Тогда через год Вы избавитесь от обязанности содержать меня. Будем считать это взаимовыгодным предприятием?

– Слава Богу! – тетка откинулась в кресле и рассматривала теперь Таню как вновь увиденную. – Хоть одна, кажется, действительно – не дура!

– И хотелось бы обратить Ваше внимание на то, что наличие приданого сделает мой выбор гораздо шире! – совсем обнаглела Таня.

– Об этом подумаю позже, – тетка явно что-то прикидывала в уме. – А пока так. Сегодня же напишу твоему отцу. Зная, сколько тот будет искать отговорки, как раз к зиме он должен созреть! Сезон, ты, возможно, проведешь в обществе Москвы или даже Санкт-Петербурга, но представлять тебя в нем должен именно отец. Подумаю, кого можно задействовать из тамошних знакомых, чтобы разузнать обстановку заранее. Второе. Я поеду с тобой туда сама месяца на два раньше – там все и закажем, мода переменится, тратиться на это сейчас глупо. Да и я до окончания Выставки привязана к городу. Но и совсем сбрасывать со счетов нижегородское общество тоже не стоит. Я закажу тебе верховой костюм и пару выходных платьев. И надо тебе, действительно, начинать выезжать. Вот только сейчас лето, все на дачах.

– Велите Сергею сопровождать меня! – взмолилась Таня. – Пусть хоть в театр меня вывозит. Или на пикники, какой был у Мимозовых.

– Скажу. Но, надеюсь, с вашей стороны я могу не опасаться никаких выходок?

– Что Вы, тетя! Я буду слушаться каждого Вашего слова! Вы – ангел, благодарю Вас.

И Таня твердо решила, что ради всего этого стоит потерпеть, и полгода побыть примерной девочкой.

***

А в это время о «примерной девочке» вспоминали там, где этого можно было меньше всего ожидать. И разговор, начинавшийся почти невинно, вскоре зашел в такие кущи, что негоже в приличном обществе и упоминать. Началось все с того, что после обеда с капитаном, Сергей остался на палубе со своей трубкой. Спросив разрешения, к нему вскоре присоединился барон, все остальные разошлись – кто по месту службы, кто на отдых по каютам.

– Позволите составить Вам компанию, молодой человек? – спросил Корндорф у Сергея, уже усаживаясь в соседний с ним шезлонг.

– Пожалуйте, – не смог отказать Сергей новому знакомому из уважения к соединившему их обществу и преклонному возрасту собеседника. – Если Вас не смущает дым, милости прошу.

– Что Вы, молодой человек! Может ли вызывать отторжение запах благородного табака! Изысканность благовоний, таинство звуков и ритмов, магия ритуальных событий. Как многообразна зрелость! Эх, я и сам когда-то… – барон нарисовал в воздухе замысловатый вензель, видимо, долженствующий олицетворять его бывшие проделки и безумства. – Да-аааа. А нынче уж мало удовольствий посильно бренному телу. А о молодости, что говорить – ей доступно и подвластно все! Вы сейчас считаете, что по-другому и быть не может. Я знаю! Да и как можно сомневаться в этом, когда ночной ветер треплет кудри, вселенная распростерта перед тобой, а на ее авансцене под звон бубна пляшет молодая дева!