Девятая квартира в антресолях II - Кондратьева Инга Львовна - Страница 23

Лиза не удержалась и выбрала ткань, качеством отвечающую всем ее требованиям, хотя и чуть дороже, чем другие образцы. Но она сэкономила на отделке, остановив свой выбор на простом шнуре из шелка. Девушки получили свою порцию удовольствия от женских хлопот и примерки, Лизин костюм обещали сделать через неделю. На выходе подружки столкнулись с Татьяной Горбатовой и ее тетушкой, они видимо и оказались теми важными персонами, которыми занималась лично мадам. Это было так неожиданно для обеих сторон, что ни Лиза, ни Татьяна не успели испугаться или придумать себе манеру поведения при новых обстоятельствах.

***

– Здравствуйте, Оленина! Здравствуйте, Полетаева, – первой опомнилась Таня, которая с утра играла роль благонравной племянницы, – Тетушка! Познакомьтесь, это мои одноклассницы.

Обе бывшие институтки присели в книксене перед мадам Удальцовой.

– Добрый день, медам, – жестом подняла их Гликерия Ивановна. – Эту девочку я не знаю. А Вас, Лиза, хорошо помню по пикнику. Передавайте привет Вашему батюшке. Очень мило мы с ним тогда побеседовали. Прощайте, медам. Таня, подай руку.

Они загрузились в свою карету и тут же уехали. Пожилая мадам явно была не в курсе похождений своего племянника, а Татьяна, если и была посвящена в них, то виду не подала. Земля не разверзлась, Лиза сквозь нее не провалилась. Можно было вздохнуть с облегчением, но на Лизу, наоборот, навалилась прежняя тяжесть. Она попыталась разобраться, что именно стало причиной этой внезапной тоски, неужели она все еще думает о нем? Но нет, не то. При воспоминании о Сергее, в груди Лизы возникло сейчас ощущение некой гадливости, но не сожаления. Нет.

Рядом была Лида, и разбираться в себе при подруге Лизе показалось неудобным, тем более, что та уже заподозрила что-то неладное и надо было на что-либо отвлечь ее внимание. Делиться с Лидой, да и ни с кем другим, Лиза и помыслить не могла. Ниночка! Ах, как жаль, что она теперь так далеко, единственная, кому можно было доверять полностью. А, может, Лиза тогда так и раскрылась пред княжной лишь потому, что знала, что та уезжает навсегда? И не сможет изо дня в день напоминать Лизе о случившемся? Отчего же такая тоска на душе все же?

– Что? Что, Лиза? – Лида вглядывалась в лицо подруги, когда они тоже уселись в коляску. – Ты расстроилась из-за этой встречи? Какая строгая тетя у Горбатовой! Да! Но вы ведь уже виделись раньше? Или она сказала что-то не то? А что? Ведь – только привет передать твоему папе.

– Эх, барышня! – протянул тут с козел Кузьма, глубоко вздохнул и хлестнул коня. – Эх, милай! Давай теперь в слободку, да с ветерком!

– Лиза, что-то с твоим папой? – притихла Лида. – Я думала, он на службе.

– Он, Лида, отошел от дел… – Лиза подбирала слова, не желая сказать лишнего, и сама удивилась, что слез в голосе не было вовсе. – Он сейчас далеко. В отъезде. Мы тут пока управляемся сами.

– Как сами, Лизонька? – Лида сейчас стала снова похожа на себя прежнюю, институтскую. – Ты что же, одна живешь? Ты ничего не говорила!

– Ну, почему одна? – Лиза указала на спину Кузьмы. – И Кузьма Иванович, и Егоровна со мной всегда. Я просто соскучилась сильно. Я увидеть папу хочу. Поговорить.

– Кто ж Вас, барышня, в скит-то пустит? – Кузьма не пропускал ни слова из беседы подруг. – И в сам монастырь-то, небось, только по стремлению души, а мирских да праздных они сразу определяют… Эх! Только ждать теперь!

– Да мне, Кузьма, хоть увидеть. Хоть издалека, – Лиза вздохнула. – Что жив-здоров…

– Это ты про тот монастырь тогда говорила? – спросила Лида. – Ну, когда с Петром-то было?..

– Да, про тот. Вон, Кузьма Иванович там был. Говорит, что не только с нашей губернии, со всех краев туда съезжаются. Так старцам верят, да, Кузьма Иванович?

– Так старцев-то на всех не хватит, к ним по ерунде не ходят, – хмыкнул возница. – А так – место уж больно намоленное, народ говорит. Верят.

– Может, правда, свозить Петрушу? – Лида, когда речь заходила о здоровье родных, могла горы свернуть. – Пусть хоть посмотрит, как это взаправду. А то мне, Лиза, иногда кажется, что он сам себе что-то придумал, чего и не существует вовсе. И наказывает сам себя, потому так и неприятно его слушать, ведь вроде все о душе, да о вере, а как-то неловко.

– Молодой человек, знакомый Ваш? – Кузьма не оборачиваясь продолжал встревать в разговор. – Свозите, барышня. Хужее точно не будет. А, так, глянь, душа-то и станет на место.

– Брат, – тихо ответила Лида.

– Кузьма, а ты мог бы нас туда отвезти? – спросила Лиза. – Только надо ехать тогда уж вчетвером, а если маму вашу с собой звать, то и впятером, да, Лида? Как поместимся-то?

– Дык, – Кузьма почесал в затылке. – У нас, барышня, сама знаете как нынче с экипажами. Не то, что раньше. В этой-то пролетке и третий – только со мной на козлах, если, поместится… А вот в сарае много разных стоит. Вот хоть у Вересаевых взять – дорожная повозка, вместительная. Четверых на ней точно увезу. Вы бы, барышня, поговорили с ними, может на денек уступят?

– Лида, а ты поговори с домашними. Может, на выходные и соберемся? Возьмем с собой еды в корзинах. Я скажу, Егоровна наготовит, что в дорогу можно.

– Ах, как хорошо бы было! Лиза! – Лида вся загорелась поездкой. – Только надо будет Петрушу так спросить, чтобы не взбрыкнул. Время выбрать. А по дороге можно будет еще в пару усадеб заехать, про сельские школы переговорить, – уже дальше фантазировала Лида. – И Белочкину просьбу исполнили бы!

Но тут они подъехали к дому портнихи, и Кузьма остался ждать их в проулке. Лида заказала себе платье, пару блузок и один костюм из темно-синего ситчика в мелкий цветочек – с рюшами и широкой юбкой в тон. У Кристины в комнате под ногами путались две девочки-погодки, и все время норовили стащить со стола то катушку ниток, то моток лент, то цветные лоскуты. Мать их не ругала, а как-то незаметно успевала отобрать все обратно, убрать подальше ножницы с булавками и переброситься парой шуток с девушками. Лизе так понравилось здесь, что возясь с девочками и ожидая Лиду, она решила себе тоже сделать такой же «крестьянский» наряд. А что! Тогда уж ее точно никто не отличит от Лидиной компании.

– Ну, что, барышня, решились? – весело спросила у нее Кристина. – Скидавайте платьице, обмерять стану. Только Вам больше пойдет голубое!

***

Голубая полоса неба занимала все верхнее пространство человеческого взгляда, уходя и справа, и слева в бесконечность. Внизу крутого склона холма, на котором угадывались разрушенные временем ступеньки некогда существовавшей лестницы, видна была подъездная дорога, а за ней простирались поля, прорезанные человеческими тропками, обрамленные по краю бархатной кромкой леса из островерхих елок и других, неразличимых отсюда деревьев. Блестели вдалеке под солнышком воды реки и редких прудиков и озер, и, сколь хватало глаз, всюду была необъятная родная сторона. Деревни, поселения, хуторки, домишки.

В скольких из них можно найти счастливых жителей? Где те, все верно делающие по жизни люди, довольные собой, своими близкими, своими делами? Как сосчитать их, да и есть ли они? А, если есть, то, сколько длится их безмятежность? До прискакавшего гонца, до новой вести в конверте, до запертой перед тобой дочерью двери? Ведь совсем недавно он сам мог отнести себя к таковым, и вот… Андрей Григорьевич, как уже освоившийся житель «слободки ожидания», впервые сегодня удостоился права прогулки за стенами монастыря. О тайной калитке в стене, пару дней назад, поведала ему его соседка по домику, немногословная вдова Угрюмова. Лишь только заселившись в освободившуюся комнатку, Полетаев в тот же день столкнулся с ней, следуя ко всенощной. Они раскланялись.

У другого своего здешнего знакомца, бывшего прокурорского секретаря Демьянова, а нынче соискателя монашеской жизни, узнал он, что вдова живет тут уже с прошлой осени, сильно сдала здоровьем последнее время, и выслушал одобрение того, что подселили к ней крепкого мужчину. Имя бывший прокурорский секретарь имел необычное – Рафаэль Николаевич. Проживал он отдельно ото всех мирских, в совсем разваливающейся хибарке на отшибе, был легко вхож на половину старцев, исполняя между ними и ожидающими некую роль вестового, но пока не удостоился даже звания постоянного послушника.