Мама по принуждению (СИ) - Черно Адалин - Страница 30

Я тону под его комплиментами и ласками, делаю рваный выдох и пьяно смотрю на мужчину, который порабощает мою волю и превращает меня в овощ, не способный взять себя в руки. Странно, но сейчас я не чувствую никакой вины или сожаления. По телу расползается лишь трепет и отчаянное желание почувствовать себя необходимой, услышать комплименты.

Когда мне последний раз говорили комплименты?

Не “Геля, неси еду на стол”, не “Геля, повернись, так неудобно”, не “зай, давай ты сверху, я жутко устал”, а вот такие, которые шепчет Адам. Откровенные, открытые, сказанные таким тоном, что сердце в груди готово разорваться от передозировки нежностью.

Когда последний раз я себя чувствовала женщиной больше, чем в данный момент? Кажется, это было так давно, что уже и успелось забыться. Мне совсем не по себе от того, что я так реагирую на Адама. А еще в воспоминаниях снова всплывает Тимур. Один из вечеров, когда мы позволили себе больше, чем просто дружеские посиделки. Вечер, когда он практически так же, как сейчас Адам, целовал меня, обнимал, прижимал к себе. Я даже распахиваю глаза, чтобы убедиться, что передо мной не Тимур.

Господи, да что со мной?

— Ангелина, — шепчет Адам, впиваясь поцелуем в шею и зарываясь рукой в мои волосы.

Холод отходит куда-то на второй план. Я вдруг забываю, что еще некоторое время назад мне было жутко холодно. Сейчас мне безумно жарко. Тепло разносится по телу, и хотя я понимаю, что ничего не будет, не будет продолжения. Адам не станет настаивать, ведь если бы хотел, мы бы уже лежали в горизонтальной плоскости и избавлялись от остатков одежды. Тем не менее, не смотря на это, мне жарко. И я хочу мужчину, который так по-хозяйски забрал меня к себе.

Адам вдруг отстраняется, отворачивается, пытаясь унять дыхание и притягивает меня к себе ближе, обнимая. Я возвышаюсь над ним, упираюсь руками о его плечи и тоже стараюсь смотреть в сторону. Господи, что мы наделали? Почему так спокойно отдались захватывающей нас страсти? И ладно Адам, но я… я ведь женщина! Откуда во мне такое дикое необузданное желание к мужчине, которого я едва знаю?

— Иди ко мне, — шепчет он, устраивая меня под боком и обнимая за талию.

Самое ужасное, что я не сопротивляюсь.

Я даже не пытаюсь!

Просто лежу, ощущая жар, исходящий от его тела, и думаю, как получилось так, что я настолько ему доверилась, так прониклась. Когда это случилось? Тогда, в первую ночь, когда он дал мне выспаться? Или тогда, когда я увидела их взаимоотношения с дочерью? А, может, во время ранения, когда мы были максимально близки, и я спасала свою жизнь? Или, все же, после той ночи, когда он признался, что хочет семью?

Впрочем, какая разница, когда и как это произошло? Главное, что это случилось! Я перестаю воспринимать Адама как главную беду в своей жизни, больше не думаю о нем, как о том, кто разрушил мою семью. Это первые шажочки, маленькие, едва заметные, но я сама, неосознанно, делаю их.

И с каждым разом эти шажочки будут больше и чаще.

— О чем ты думаешь? — вдруг спрашивает Адам.

— О том, что мы слишком торопимся.

Он смеется, поглаживая мой живот своей большой ладонью.

— Я думаю наоборот, мы потеряли слишком много времени и сейчас наверстываем упущенное.

Что значат его слова, я не уточняю, только пожимаю плечами и встаю, потому что снова слышу холод.

Как раз в этот момент мы слышим какой-то шорох у двери. Адам тут же срывается с места и подбегает к выходу:

— Откройте! Нас заперли, — кричит он.

Дверь тут же открывается. На пороге стоит испуганная девочка, работающая у Адама.

— Что вы здесь делаете? — ошарашенно спрашивает она.

— Двери заперли, мы стучали, но никто не слышал.

— Какой ужас. Вы замерзли, наверное.

— Конечно. Закрой тут все, а мы пойдем.

Адам берет меня за руку и тянет наверх. В коридоре я, наконец, чувствую, что окончательно оттаиваю, правда, придется еще отпаиваться чаем и приходить в себя не столько после подвала, сколько после всего, что там произошло. Мне нужно переосмыслить все.

— Идем, я проведу тебя к Родиону, а после пойду разбираться, кто и почему решил запереть дверь. А, главное, неужели они не видели, что внутри горит свет?

— Ты думаешь… нас специально заперли? — спрашиваю, хотя почему-то этому не верю.

Не хочется думать, что в доме, где живут наши дети, может быть небезопасно.

— Нет, не думаю. Скорее всего, это ошибка, но нужно это выяснить. Можно, Маша поспит этой ночью с тобой?

— Спрашиваешь? — удивляюсь. — Конечно, можно. Она, я думаю, будет в восторге.

— Я буду вечером. Устроим тихий семейный ужин при свечах. Я, ты, Родион и Маша. Что скажешь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо, — улыбаюсь и смотрю на Адама.

К двери моей комнаты мы добрались давно, но никто из нас не спешит уходить. Мы будто пытаемся продлить наше общение. В конце концов, Адам склоняется, проводит рукой по щеке и целует меня на прощание. Я же с глупой улыбкой смотрю ему вслед и только после этого захожу в комнату, где сразу же попадаю в плен нежных рук Маши. Она обвивает меня за талию и укоризненно произносит:

— Мы тебя потеряли!

Глава 36

Маша радостно обнимает меня и ведет к кровати, где уже кряхтит Родион. Он напоминает всем о том, что недоволен долгим отсутствием кормления. Делает это единственным известным ему способом — громко плачет. Я тут же беру его на руки и прикладываю к груди. Улыбаюсь, когда Родион начинает усердно есть и причмокивать, а еще недовольно кряхтеть, мол, что-то ты задержалась.

После кормления сообщаю Маше, что папа разрешил ей ночевать у меня и сегодня.

— Плавда? — она радостно хлопает в ладони и оживленно придвигается ближе. — Что ты с ним сделала, мам?

— Ты о чем? — невинно улыбаюсь я.

— Папа изменился, — мечтательно протягивает малышка. — Стал доблее и улыбается чаще. Почему ты не велнулась ланьше?

После ее вопроса понимаю, что это всегда будет между нами. Маша не хочет задеть, но ей обидно, и она вспоминает о том, что меня не было столько времени. Говорить, что я знать не знала ни о ней, ни о ее отце, уже поздно. Я призналась, что ее мама. Мне с этим жить и просить прощения, как бы сложно ни было.

— Прости меня, Маш, — я беру ее за руку и крепко сжимаю хрупкую ладошку. — Я обещаю, что больше никогда тебя не брошу.

Мы обнимаемся. Маша, кажется, начинает верить мне, но обида все еще читается в ее глазах. Это и не удивительно. Маша ждала, что ее мама вернется, надеялась все эти годы. И она вернулась, но слишком поздно. Девочка и рада и обижена одновременно. Я вообще удивлена, что она нормально меня приняла.

На этой радостной ноте нас прерывают. В комнату забегает та самая женщина, которая проводила меня в комнату в первый день прибытия.

— Собирайтесь, срочно, — кричит она. — Адам Всеволодович приказал немедленно забрать детей и последовать за мной.

— Куда? — удивленно спрашиваю, совсем не понимая, что происходит.

— Я вас провожу, идемте.

Я киваю, беру на руки Родиона, хватаю Машу, попутно думая о том, что с собой взять. Я почему-то думаю, что нам грозит опасность. После того, что я пережила в подвале это вовсе не удивительно, но женщина тут же разуверяет меня.

— Что вы делаете? — удивленно спрашивает женщина. — Одна идите, одна! О детях позаботятся.

Я начинаю сомневаться и обводить взглядом комнату в поисках телефона. Того, как назло нет.

— Я могу позвонить Адаму?

— Звоните, — равнодушно бросает женщина. — Он ждет вас в машине, господи, там и поговорите, — не выдерживает она, когда видит, что я не могу найти мобильный.

— Ладно. Малыш, я вернусь.

Выхожу из комнаты следом за женщиной и пытаюсь ту разговорить, спросить, куда и зачем мы идем.

— А я почем знаю? — она пожимает плечами. — Хозяин приказал, я веду, — она улыбается. — У богатых свои причуды. Сюрприз у него такой, оригинальный.