Некромант (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 30

Но понял Принц, откуда Зло

И где оно родится

В сердцах и разумах людей

Не живших в мире Принца

Коль славен мир твоих отцов

И сам ты будешь славным,

И верность, дружбу и любовь

Считать на свете главным

А если мир твой — колесо

Несчастной нищей жизни,

Тогда родится много Зла

С рожденья и до тризны.

Шшшш…так кипит масло на разогревающейся сковороде? Во примерно такой шорох я и услышал.

А потом завопила Яра:

— Ты! Это был ТЫ! Я вспомнила! Я точно вспомнила! Это же был ТЫ!

Ее крик сработал будто спусковой крючок — все начали вопить, и в этих криках я услышал все — что ворки сами виноваты, что они убивают жителей империи, что они дики и не хотя подчиниться законам цивилизованной страны, а значит — не имеют права на существование. И что я очерняю Империю, рассказывая, что все зло в ней, в орки, видишь ли, безгрешны.

Высокий плечистый парень в красном завопил, указывая на меня:

— Воркская мразь! Бей его! Черные — воркские подстилки! И ты — он почему-то указал на Яру — воркская подстилка! Грязная воркская подстилка!

Яра тут же влепила ему кулаком прямо в нос, да так, что брызнула юшка, он врезал ей в ответ, и девушку буквально унесло, настолько сильным был удар. Я тут же вскочил на ноги, чтобы дать ответку — все-таки я обязан девушке, да и вроде как из за меня она пострадала, и тут…случилось совсем плохое. Такое плохое, чего я боялся больше всего. Брошенный из-за спин вопящей толпы тяжелый табурет с хрустом врезался прямо в лютню. Она жалобно зазвенела и…умерла, сломанная практически пополам.

Я бережно опустил ее на стул, на котором сидел, и негромко, не стараясь перекричать толпу, сказал своей свите:

— Держите спину. Никого не подпускайте!

И двинулся вперед.

Глава 10

«Они стояли дружно в ряд, их было восемь!» Не восемь. Гораздо, гораздо больше! Но мне все равно. Восемьдесят килограммов ярости — держитесь, гады!

— Пусти меня в себя! — слышу я «голос» Мастера, и…открываю «шлюзы». И сразу же чувствую, как мир стал ярче, сочнее, яснее! И время замедляется в несколько раз.

Первое, что надо сделать — добраться до того, кто осмелился сломать Мою Радость. Это даже не поступок, это святотатство, и этот гад должен ответить. Я заметил его. Высокий, крепки парень, который недавно разговаривал с Ярой. Это он. Похоже, что приревновал. Но мне абсолютно пофиг. Вот совершенно пофиг — ревнуешь ты, или нет, это тебя не извиняет. Нельзя ломать инструменты у музыкантов! Нельзя бить музыканта — он играет, как умеет!

И еще — ты думал, что руки лекаря только вправляют кости, а не ломают их? Убедись в обратном.

Подныриваю по руку в красном, бью ногой — маваши гери в солнечное сплетение. Человека уносит, как пушинку порывом ветра. Нужно немного поумерить усилия — мне тут смерти не нужны. Кости переломать, научить людей уважать музыантов — это, да. Но убивать — нет. Это же не поле боя со смертельными врагами. Хотя…

Забавно у меня получается — буквально проныриваю между рук, которые собираются меня схватить и ударить, и выглядит это так, как если бы ребенок хотел жарким июльским днем поймать муху, повисшую над его головой. Ручка ребенка медленно-медленно приближается к мухе…муха смотрит…потом — вжик! И она уже в метре от агрессора! А ребенок даже не понял, что муха-то уже улетела!

Откуда-то несется крик: «Бее-ей….крааасныых…» Звук очень низкий, растянутый на гласных — так и бывает, когда время замедляется. Как запись, которую пустили на пониженных.

Я работаю как снегоочиститель, и отличаюсь от него только тем, что этот механизм отбрасывает в одну сторону, туда, куда направлен его раструб, а я швыряю по обе стороны от своего пути. Это больше похоже на трактор К-701 с ножом-отвалом. Несется такая рычащая хреновина, а от нее снег летит на обочины!

Толпу проредил за считанные секунды. Многие и опомниться не успели, как уже оказались на полу со свернутыми челюстями и отбитыми внутренностями. Тот, до кого я добирался, попытался позорно сбежать. Он мгновенно сообразил, что ему светит, повернулся…и добился лишь того, что получил позорный пинок в промежность, подбросивший его над полом минимум на метр. Я бил как футболист по мячу, постаравшись, чтобы у этой мрази больше не было детей. Таким тварям не надо размножаться! На святое покусился!

Оглянулся. Девчонки тоже были при деле. Фелна добивала высоченную телку в красном, завалив ее на пол и прицеливаясь врезать ногой, Хельга с яростной гримасой пинала парня в красном, погружая пятку ему в живот, а Сонька медленно-медленно завершала оборот — ее вытянутая стройная ножка только что снесла здоровенного парня, удивленно вытаращившего глаза. Он как раз опрокидывался вбок, а из его перекошенного рта вылетела здоровенная жменя блестевших в свете фонарей розовых слюней. Хорошо приложила вертушечкой, молодец! Не ожидал! Маленькая, да удаленькая.

Ну а я иду вперед, не обращая внимания на творящееся вокруг безобразие. Красные падают передо мной, как кегли, не успевая ни ответить, ни сообразить, что же им надо делать. А через несколько секунд, оглянувшись, я вдруг вижу, что за мной идут все «черные», что здесь были, не только мои девчонки — все, и те, кто меня ненавидит, и те, кто ко мне равнодушны, и те, кто… В общем — никто не остался в стороне! Красных больше минимум в два раза, но нам — все равно! Мы как римский легион, который мог успешно биться с вдесятеро превосходящим его по численности противником. Главное, чтобы вожак был правильный. И этот вожак сейчас у нас есть. Держись, гады! Держись!

***

Бывает так, что пытаешься вспомнить, и никак не можешь уцепить мысль за хвостик. Ну вот никак не можешь, да и все тут! Так и Яра — стояла, слушала песню, которую исполнял Петр, и пыталась, изо всей силы пыталась эту самую мысль поймать!

А потом…потом он запел про принца в лохмотьях, которого гонят люди, и при этом как-то так…знакомо наклонил голову, взглянул на Яру, и она….вспомнила! Точно вспомнила! И не выдержала, закричала:

— Ты! Это был ТЫ! Я вспомнила! Я точно вспомнила! Это же был ТЫ!

А дальше началось невообразимое. Все стали вопить брызгая слюнями, ругать ворков, обвиняя их во всех грехах, стали ругать Сина, который спокойно сидел и смотрел на происходящее с грустной полуулыбкой.

Особенно усердствовал Юсгар, о котором Яра только недавно думала в своих влажных мечтаниях. Высокий, плечистый, грубый — хороший любовник, но нехороший человек. Почему он вдруг начал оскорблять Яру — она так и не поняла. Возможно потому, что слышал, как она слушая Петра сама того не замечая сказала себе под нос: «О создатель! Какой он милый! Он невозможно милый! Я его точно люблю!».

Неважно почему, главное — что он это сделал. Оскорбил Петра, который на оскорбление вообще не отреагировал, а потом взял и оскорбил Яру, назвав ее воркской подстилкой, что было вдвойне мерзко и лживо. Во-первых, она вообще-то девственница!

Во-вторых, ничьей подстилкой никогда не была и быть не собирается! А потому дочь Клана Орла ответила так, как и полагалось отвечать за оскорбление: двинула кулаком прямо в нос Юсгару, да так, что нос свернулся на бок, и из него во все стороны брызнула кровь.

А вот уйти, уклониться от удара Яра уже не смогла. Тяжелая ручища Юсгара буквально снесла ее, оторвав ноги от паркета и бросив полубесчувственную девушку на пол. Ну а когда она поднялась, дрожащими руками хватаясь за край стола с едой, чтобы не потерять равновесие и снова не упасть, битва была в полном разгаре.

Юсгар валялся на полу, скрючившись, зажав живот руками. А там, где сидел Петр — вместо него лежала лишь сломанная пополам лютня. А сам принц обнаружился в конце дорожки, состоящей из поверженных, стонущих и бесчувственных тел.

Яра широко открытыми глазами, разинув рот смотрела на то, что происходило в комнате. Во-первых, было очень шумно. Вопили все! Девушки в белом практически не участвовали в драке — если только кто-то не пытался их ударить, или случайно наступал на ногу. Но все остальные — «черные» и «красные» разошлись по-полной! Крики: «Бей красных!» и «Бей черных!» эхом отражались от стен залы, и гасли в мешанине, мелькании тел, кулаков, ног, вздымаюшихся выше головы. Дрались все — девушки, парни, «красные» и «черные» — профессионально, как и положено курсантам офицерской Академии, с детства обученным владению единоборствами. Если бы у них сейчас было оружие — хотя бы кинжалы — смертоубийства точно нельзя было бы избежать. И неважно, что дрались можно сказать дети начиная с тринадцати лет. Эти подростки, несмотря на их элитное происхождение — с тех самых пор, когда они встали на ноги, были приставлены к учителям, поставившим им самые что ни на есть зубодробительные удары, способные свалить любого, кто посмеет заступить дорогу этим «детишкам». Тренированные тела, намертво вбитое в головы умение, ярость, помноженная на неприязнь к курсантам из конкурирующей организации — все это дало такой великолепный мордобой, что ему могли бы позавидовать и призовые бойцы, за деньги выступающие на Арене!