Записки империалиста (СИ) - Чернов Кирилл Николаевич - Страница 79

«Да… окуеть!!!», — думал я, продвигаясь через Южную сторону Севастополя почти к самой передовой. Я видел заброшенные деревни, сёла, разрушающиеся заводы и конечно кинохронику, фотографии разрушенных городов во время войны. Но, то фотографии, а тут явь. Всё, что было ближе к позициям было, разбито, сожжено, разрушено, обстрелами, сильно или частично. Я увидел ещё одну картину из серии под названием «Война». Грустная картина. Но, в данный момент она была она была наполнена радостью, я даже сказал восторгом.

На передовую меня адмиралы и генералы не пустили. Можно сказать, костьми готовы были лечь. Но, не пустить меня на укрепления и окопы. Хотя все мы были в кирасах и касках. Сильно спорить я с ними не стал. Потом опять от всех выслушивать нотации, закамуфлированные в заботу о моей персоне. Поэтому объезжал я позиции на удалении от передовой, останавливался, и выслушивал доклады начальников, командиров, линий, бастионов, батарей.

Смотря на этих офицеров, героев обороны Севастополя. А героями были все, кто пробыл хотя бы месяц на линии укреплений. Я увидел ещё больше разницу между столичными, паркетными, штабными, гарнизонными офицерами и ими, севастопольцами. Другие лица, выражения глаз, речь, движения. Вот они, боевые офицеры! Настоящий костяк армии! «Да, армию надо чистить. Начинать сейчас. Не был в действующей армии? Даже рапорта не подавал для этого? При этом ты здоров и не старый. Всё на выход. С минимальным соцпакетом», — такие мысли возникли у меня в ходе поездки по Севастополю. Кстати, со всех небедных можно будет спросить, как он во время войны помогал Отечеству, царю. Составить опросник, и всех, у кого доход более тысячи рублей в год прогнать через фильтр. Не взирая на титулы, звания и заслуги. И дать конечно возможность исправить недоразумение.

Не знаю, как было до моего приезда, но, я сам видел, что работа по улучшению укреплений шла. Сделали и продолжали делать блиндажи, сам в них заходил. Траншеи к передовой открытые и крытые, так же вдоль укреплений. Перекрывали пороховые склады. Увидел даже местную бетономешалку. Рама на упорах, два вала с ручкой, бочка с раствором. И несколько солдат или матросов поздоровее в качестве привода. Мешали и заливали сразу на месте. Понятно, что не железобетон, но, всяко лучше, камней с землёй. Оборудовали закрытые позиции для мортир и осадных единорогов. Их делали на поворотных платформах. Таким образом несколько батарей перекрывали всю линию оборону, позволяли сосредотачивать огонь в нужном направлении, не двигая сами орудия. Тем более намеривались активно применять эксцентрики, а они должны были бить дальше и точнее. Сравниться по количеству тяжёлых мортир с союзниками, наверно не получиться, но, увеличить их число у нас необходимо, причём ощутимо. В первую очередь для противника. Снижать эффективность обстрелов ответным огнём необходимо. По ближе к морю в безопасных местах располагались медсанбаты, места для ночевки, отдыха, бани, постирочные, мастерские по мелочи.

Так я и провёл первый день на Южной стороне, объезжая линию обороны. Которая из-за этого весь день стояла на ушах, и гремела «ура» в мою честь. Встречи с известными людьми в будущем, и нужными для будущего я распределил на последующие дни. А встретился и поговорить было с кем, и о чём.

Он участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829, а после неё преподавал фортификацию в различных военно-учебных заведениях, принимая участие в строительстве крепостей. Был автором капитальных трудов по фортификации. Его «Фортификация» была переведена почти на все европейские языки, в том числе на шведский, датский и даже испанский, и принята как руководство во многих военных школах Запада, в том числе и в Сен-Сире. Президент Французской республики, будущий Наполеон III, в 1852 г. прислал в подарок Николаю I книгу Теляковского на французском языке. Очевидно, это было одной из причин производства А. З. Теляковского в генерал-майоры. Человека оценили в Европе, а он в полковниках всё ходит.

Его идеи, которые он излагал в своих работах, отличались от принятого классического изложения курса фортификации тем, что в них предлагается рассматривать фортификационные системы во взаимосвязи с тактикой и стратегией. Теоретическими положениями Теляковского были: связь фортификации с военной тактикой и стратегией, действиями артиллерии, необходимость сочетания укреплений с местностью и потребностями войск, разработка новых типов оборонительных сооружений, необходимость разделения инженерных работ по очереди исполнения и многие другое. То есть точно и делалось теперь в Севастополе и будет делаться в Керчи, Еникале, Кинбурне, Очакове.

Поэтому Теляковский вместе с офицерами, военными инженерами, был по моему приказу изъят из Главного штаба и процесса преподавания фортификации в военных училищах, и отправлен в Севастополь. Так ему будет чему поучиться у своего ученика, Тотлебена, затем генерала Теляковского, прошедшего курсы повышения квалификации и практику, ждала Керчь. А после войны он переработает полученный опыт и русская армия обретёт самую современную теорию и практику, по фортификации как долговременной, так и полевой. Что для будущих войн важней. А вот делиться с мировым сообществом полученными кровью и потом, знаниями, более не будем. Хотя они парни не промах, сейчас под Севастополем занимаются тем же. Приобретают знания и опыт. Прям методика взаимного обучения и проверки знаний. Только проверяющие с обеих сторон очень строгие для обучающихся попались.

В Севастополе я провёл двенадцать дней, проводя большую часть времени на Южной стороне. Но, не передовую меня так и не пустили. Когда начиналась какая либо мало-мальская активность со стороны противника, охрана без лишних слов практически брала меня на руки, и уводила в безопасное место, к мосту или причалам где стоял по парами сразу два портовых парохода. В городе я наблюдал за жизнью гарнизона, войск, города, работами. Где считал нужным вмешивался и требовал с целью сделать ещё лучше, чем было. Делали. В основном по линии снабжения, медицины и быта.

Войска гарнизона, население Севастополя за эти дни приободрились, стали чувствовать себя уверенней. Это отмечали и сообщали мне Нахимов, Тотлебен. Ну, отчасти я для этого прибыл в Севастополь, чтоб показать, что Россия с ним. И он сейчас главный город в России, а, они его защитники и жители.

Каждый день я встречался помимо командования, с офицерами гарнизона, солдатами, матросами, жителями, медперсоналом. Разговаривал, спрашивал, отвечал на вопросы, заходил в землянки, блиндажи, медсанбаты, пробовал еду. Раза два с охраной поучаствовал в транспортировки орудий к месту установки. Мужики то мы здоровые. Охрана у меня была вся ростом за метр восемьдесят, подковы гнули. Надо отметить, что, унтера и солдаты старались при моей персоне, матом выражаться меньше. Бледнели и с опаской смотрели на офицеров, и меня, когда, так сказать всё-таки у них вылетали выражения. Были у меня встречи запланированные и нет, с людьми, которых я знал заочно.

В первый же день мне попался, Михаи́л Григо́рьевич Черня́ев, капитан. По прибытию в Крым с 4-м корпусом сразу стал участником Инкерманской битвы, во время которой отличился своими действиями, личной храбростью и решительностью. За это сражение Черняев был награжден орденом Святого Владимира четвертой степени. Затем находился на Малаховом кургане под командованием генерала Хрулева.

Я смотрел на него, и думал, то ли это Черняев? «Ташкентский лев». Который в 1865 году по собственному почину взял Ташкент. Хотели под суд отдать, но, потом наградили. Победитель же. В 1875 году, по официальной версии добровольцем уехал в Сербию, и несколько месяцев командовал сербской армией. Судя по уже имеющемуся послужному списку это был он. То самый Черняев. И он был мне нужен. Живой. В той войне он выжил, а, как сложиться в этой неизвестно.

— Михаил Григорьевич, я, не могу заставить вас уйти с передовой. Но, прошу вас быть предельно осторожным… храбрецом. Обещайте мне. Такие офицеры, как вы, России очень будут нужны для будущих дел, — сказал я ему. Сам Черняев и окружающие конечно удивились, моему вниманию, пусть и не совсем обычному, но, всё же просто капитану. Нахимовым моя просьба была тоже услышана и понята, на мой взгляд он слегка кивнул.