Записки империалиста (СИ) - Чернов Кирилл Николаевич - Страница 71

И так, и так думал, владелец, и житель парижского отеля «Lambert», Адам Ежи Чарторыйский. Бывший глава МИДа России, член Негласного комитета, ближник императора Александра Первого, а ныне глава польской эмиграции, прежде всего монархистов, и открытый враг России.

На эту войну он возлагал большие надежды. Он рассчитывал, что за тот, вклад который поляки внесли, и вносят в дело борьбы с Россией. Польский вопрос будет поставлен перед ней в ходе мирной конференции, где побеждённая Россия под давлением Англии, Франции, пойдёт на уступки. Конечно о создании независимой Польше, речь не пойдёт, но, о восстановлении положения дел как было до восстания 1830 года вполне возможно. А там дело после него по возрождению Rzeczpospolita продолжат другие.

Поэтому победа русских радовать его не могла в принципе. Мало того, он, будучи корифеем в делах политических понимал, что теперь англичанам и французам после таких потерь понадобятся пополнения. Про состояние у них дел с армиями он то был в курсе. Вот тут то в ответ на просьбу об ускорении формирования Польского легиона для войны с Россией, он, Адам Чарторыйский, который сумел втянуть Россию в III-ю и IV-ю коалицию против Наполеона, настоящего, а, не этого… племянника. И после побед Наполеона было создано Герцогство Варшавское, положившее начало для возрождения Польши. Он, князь Адам Чарторыйский, а не какой-то Иоахим Лелевель, республиканец, или тем более Мицкевич, пусть и тоже Адам и лира Польши, будет говорить о польском вопросе. Который следует поставить на переговорах о мире с побеждённой Россией, в том числе и с помощью поляков.

Александр Иванович Герцен, прочитав из утренних газет о «случайной и нечестной победе» русских под Керчью, испытал вновь за эти месяцы, искрению радость. Первой раз было, когда он узнал о смерти Николая Первого, и вот теперь, победа России в столь неудачной для неё Восточной войне, как её называли здесь в Англии. «Странное, всё-таки существо человек, — думал Герцен. — Победила армия ведомая молодым царём, сыном Николая. А я всё равно рад, этому. Ей, Богу, странные, мы, русские. Радуемся победе того, против кого боремся».

Императора Александра, Герцен, тоже Александр, ещё пока не понял. Этот манифест «Отечество в опасности!», сосредоточение в своих руках и без того безмерной власти, это было похоже на его отца. И в то же время небывалый размах борьбы с казнокрадством и злоупотреблениям. Когда он читал в письмах своих корреспондентов, носителей каких фамилий и чинов, берут под стражу, очень сильно удивлялся. Это он пока мог объяснить себе только молодостью императора, и желанием сразу показать себя. Но, личное участие в сражение под Керчью, и это рыцарский поединок с французом. Тут некоторые газетёнки позволили себе написать, что жаль, что это был француз, если б, это был англичанин, то Россия бы уже просила мира. Гнусно, с точки зрения благородного человека, но, Александр Иванович живя в Англии уже неплохо изучил англичан, для них вполне допустимо такое озвучивать.

Личное участие в сражение под Керчью и рыцарский поединок с французом, подтолкнула Герцена к мысли, что это похоже на Петра Великого и… Павла Первого! Особенно если учесть ещё, манифест, перестановки в правительстве, и эти комиссии, которые называли за глаза, «nouvelle oprichina». Это было, что-то неожиданное со стороны нового царя России, Александра Николаевича. Герцен о нём составил себе несколько иное мнение до этих событий.

И как ему теперь писать об этой победе? Победила Россия, но, во главе с царём, который, подготовил победу, бился на штыках с противником вместе со своими солдатами. Имея это виду получается, что царь и Россия это единая сила. Поэтому, Герцен и прибывал в радостно-растерянном настроении, попав в эту логическую ловушку.

Другому жителю города Лондона, когда он прочитал про поражение Англии и Франции на суше и море, было не радостно. Напротив. Ведь он, Фридрих Энгельс, в своих статья немало хвалил союзную армию, особенно, французов, и критиковал русскую. Назвал войну европейских народов против России справедливой, против её захватнических планов, и во благо общего прогресса, противником, которого являлась царская Россия. А теперь выходит, русские варвары, судя по сведениям разбили в пух и прах прогрессивные армии. То есть он Энгельс, и его друг и единомышленник Маркс, оказались мягко сказать… не точны в своих измышлениях. «Так, что теперь писать? — размышлял Фридрих Энгельс. «Так, мины, упорная оборона, ночная атака. М-м, значит, коварство и не желание русских сходиться в открытом бою с европейцами. В итоге, победа русских не честная, и скорее всего случайная, эпизод успеха на фоне цепи поражений. Чем и должна закончиться эта война вообще. В этом русле и будем писать. А не писать нельзя», — выработав план своих действий, окончательно успокоился Фридрих Энгельс. И попросил сварить себе ещё кофе. А вот на другом конце Европы страсти только разгорались. Там было не до кофе.

Ками́лло Бенсо ди Каву́р, премьер-министр Пьемонта-Сардинии, он же собиратель земель итальянских во едино под властью Савойской династии, прочитав телеграмму, которую ему принёс секретарь кулаком треснул по столу и вполголоса длинно и весьма грязно выругался в адрес англичан. И было от чего.

Ему было плевать на потери англичан и французов под Керчью. Хотя их поражение в его планы не входило, тем более, его в этом уверяли, когда, склоняли Сардинию, вступить в войну против России. Гарантировали только победы. А вот за потерю 1 908 человек, убитыми и ранеными в первом же бою за Гасфортову гору, ему придётся держать ответ перед королём Виктором Эммануилом II-м. Но, это ладно, король поймёт его доводы. Плохо, что теперь оппозиция и его противники получают отличный повод, и вцепятся в него, в парламенте и газетах, с криками: «Вы, премьер, обещали нам победы. И где же они? За, что гибнут наши доблестные солдаты?» «Cazzo inglese stronzi!!! Con il suo cazzo di Рalmerstron e la regina e l» imperatore allo stesso tempo!!![10]», — всё же не удержался он, и крепко выругался в адрес союзников. Затем подошёл к бюро, открыл его и протянул руку сначала к бутылке с марсалой, но, передумал и взял граппу, налил себе на два, нет на три пальца, и залпом выпил, закусив лежавшим здесь сыром. Через несколько минут, приятное тепло потекло по его уже немолодому, уставшему телу и он почувствовал прилив сил. «А этот молодой император Александр, на удивление, оказался не слабаком. Как мне о нём рассказывали. Лично готовил сражение, ещё и сошёлся на штыках с каким-то французом. Если так дело пойдёт дальше…,-а про дальше Ками́лло Каву́р думать уже не захотел.

В ярости был и Абду́л-Меджи́д I, 31-й султан Османской империи. Ему европейцы обещали быструю победу над Россией после их вступления в войну. И что!? Они сидят под Севастополем уже восемь месяцев. И не могут его взять!!! Творят в Варне и других местах его империи, что хотят. Продали недешево своё старое вооружение. И он султан Оттоманской империи терпит это! А теперь, эти наглые, высокомерные, хвастливые кяфиры из Европы, проиграли сражение русским кяфирам. Причём турецкий полк, под командованием Рашид-паши был уничтожен почти полностью. Лучший полк в корпусе Омер-паши, который был в свою очередь один из лучших в его армии. И теперь вновь, из-за этого успеха русских стоит ожидать волнений или даже мятежей в балканских вилайе́тах, который совсем недавно более менее затихли.

Но, есть в этом поражении и плюс для него, султана. «Теперь, этот Чарльз Стрэтфорд Каннинг, который втянул меня в эту войну с Россией, будет потише. Есть теперь, чем ему крылья подрезать. А то после Синопа он заявил, что, будь турецкие моряки, хотя бы на четверть как британские, русские битыми ушли бы к себе. И где его теперь его хвалёные британские моряки и солдаты? На дне, в плену и в земле лежат. Ещё и два корабля русские взяли трофеями», — думал повелитель Османской империи, предвкушая возможный разговор с надменным англичанином. «Kirli, sadakatsiz domuz![11],-не без удовольствия вслух произнёс он. А вот новый император России Абду́л-Меджи́да насторожил. Рьяно взялся за дело, сам участвовал в сражении. Не хватало ещё Порте, получить в России подражателя Петра Великого. Ему и его отца, Николая I-го с лихвой хватило.