Провокация седьмого уровня (СИ) - Шалдин Валерий - Страница 13

Нервная и неправедная работа была у Кента: ненормированная, с повышенной вредностью и без защиты его труда со стороны профсоюза, как у других людей. Вместо профсоюзного босса у него был свой начальник, вернее бригадир, имеющий погоняло Велосипедист. Вот этот Велосипедист и распорядился утопить парня, потому как тот сам напросился. А как иначе понять тот факт, что залётный парнишка из золотой молодёжи, вместо того, чтобы уладить полюбовно свой косяк стал оскорблять самого Велосипедиста. И, спрашивается, за что? Сам же долбанул своей машиной автомобиль наших правильных патсанов, зад им весь помял. Не патсанам зад помял, а их машине. Плёвое дело: отстегнул бы бабок на ремонт и немного для уважухи и дело с концом, так нет же, стал выёживаться и слова нехорошие говорить. Совсем плохие слова он говорил: самыми мягкими словами было, что Велосипедист заядлый скотоложец и петух на насесте. Ага, два в одном. На кого шуршишь, пакетик? Рамсы попутал? Жить хочешь: тогда заройся в мох и плюйся клюквой. Но парень упорно стоял на позиции «моя твоя не понимай» и продолжал говорить плохие слова, которые и вспоминать не хочется. И всё это прямо в лицо самому Велосипедисту, назначив того скотоложцем со стажем. Короче говоря, обложил самого бригадира по алфавиту, потом по матери вдоль и поперёк и добавил сложные заковыристые лингвистические конструкции. Такое прощать в среде, где вращался Кент, было западло. Велосипедист и не стерпел. Вместо того, чтобы культурно разойтись краями, получив с парня отступные деньги и ключи от его машины, которая приглянулась Велосипедисту, стороны устроили матерную конфронтацию, переходящую в мордобой. Парня, по приказу бригадира группировки немного помяли, засунули в багажник и отвезли на хату, а ночью его связанного по рукам и ногам, с мешком на голове, перетащили на катер. Палачами бригадир назначил Кента и Солому, причём Кент должен был быть наставником Соломы в их неблагодарном ремесле. Солома молодой ещё и это дело было для него проверкой, а Кент должен был преподать ему мастер-класс. Если молодой Солома справится, то получит уважуху от братвы и доверие бригадира. Не замазанных кровью в бригаде не держали. У самого Велосипедиста руки были по колено в крови. После дела Кент доложил Велосипедисту, что Солома проверку прошёл, топил залётного матершинника достойно, без соплей и с огоньком. Короче, правильный патсан. Вот только у более опытного Кента в голове крутилась мыслишка, что что-то не так. Эту мыслишку даже коньяк не отогнал, так и ела, подлая, она мозг Кента, так и ела. Когда в голове вьются отвратительные мысли, то обязательно что-нибудь да случится. Срабатывает тот неведомый закон Вселенской подлости, о котором известно всем, но никто не может его обойти стороной или перепрыгнуть. Даже матёрые колдуны и, прости господи, экстрасеКсы и всякие магистры бело-чёрной магии. Дела у Кента всегда, вроде как, шли ровно. До этого времени. А сегодня его жгла крамольная мысль, что что-то случится. Поэтому он, продрав глаза и натянув штаны, засунул в карман штанов, заряженный потёртый пистолет Макарова, верно служивший ему уже долгое время.

Кент, может быть, и не поднялся бы с уютного дивана, но его мочевой пузырь намекнул, что он тоже живая и весьма настырная часть организма. Мужик пытался оставаться спокойным, но внутри него клокотал целый коктейль из тревожных мыслей и негативных эмоций, которые грозили выплеснуться наружу. Не помогли даже сто грамм оставшегося коньяка. Хотелось ещё догнаться.

Кент, угрюмо оглядел помещение и бардак, творившийся в нём. «Пейзаж» был откровенно унылый и несколько грустный. На столе и под столом куча бутылок и мятой одежды, везде валялась обёртка от закуски, крошки и объедки украшали стол. Часть бутылок было откупорено, но здесь же и неоткрытые бутылки ждали своего часа, когда их содержимое употребят. Например, бутылка хорошей водки гордо возвышалась посреди захламлённого стола. Но зачем пить вульгарную водяру, если есть коньяк? Мы чё, пролетарии какие?

Зато всё в доступной близости и это плюс — подумал Кент и протянул руку к открытой бутылке с минеральной водой. Выпив чуть ли не литр живительной, но уже тёплой влаги, он с мутным взором осмотрелся и перевёл дух.

— Кто бы ещё этот бардак прибрал, чёрт его дери, вдоль и поперёк, — сам себе сказал Кент, но даже пальцем не пошевелил, что бы навести порядок, да и противный мочевой пузырь намекал, что вначале надо заняться им.

— Может тётку Люду позвать прибраться здесь, — пробурчал Кент, выходя из своей уборной. — Хотя, нет. Ещё срача мало. Вот заведутся крокодилы, тогда и сделаем уборку.

Уборка странный и парадоксальный процесс: зачем убирать старую грязь, чтобы освободить место для новой грязи. Да что вы знаете за настоящий срач? Настоящий срач, это когда стыдно пригласить к себе домой даже профессионального мусорщика.

Тётка Люда и её муж дядька Федя были соседями Александра Корнилова, так как их дом был поделен на два хозяйства: в одной части обитал Корнилов, в другой части обитала семья Приходько, сейчас состоящая из двух человек. Их оболтус сынуля в настоящее время тянул срочную службу в рядах российской армии в Майкопской бригаде. Чета Приходько: тётка Люда и дядька Федя были людьми тихими, но крепко пьющими. Они никогда не мешались Корнилову под ногами, своим затрапезным видом не утомляли солидную публику, ментам на Корнилова не стучали, денег на бухло не просили, сами бухали тихо и пристойно. Хоть стрельбу устрой здесь Кент, соседи не почешутся, за что он и ценил их, изредка даря на праздники пару бутылок водки или приглашая тётку Люду помочь прибраться по хозяйству за 500 полновесных рублей. Для них и 500 рублей были деньги, ведь дядька Федя работая в строительстве в должности шабашника особо не преуспевал в зашибании деньги, а тётка Люда дурью маялась, работая дежурным вахтёром в общаге. Такая у них жизнь: ну, кто на что учился.

Решено, доставая из открытой консервной банки большую чёрную маслину, подумал Кент: тётку Люду пока не зову. Маслина выскочила из пальцев и бодро укатилась по полу под диван.

— Вот сука, — обозвал удравшую ягоду Кент, и стал двумя пальцами вылавливать новую маслину из банки. Уважал он маслины, особенно крупные. Хорошая была закуска: шла под любой напиток. Сейчас в банке ловко уворачивались от его пальцев три оставшиеся маслины, суки настоящие и притом скользкие.

Строго говоря, маслина это не ягода и не фрукт, но Кенту такие тонкости были ни к чему. Не ботаник он был ни разу.

С новыми ста граммами коньяка две из них пошли на ура. Кент поискал глазами: что бы ещё ему съесть. Нашёл кусок хлеба и открытую банку с килькой в томате. Грязной вилкой подцепил пару рыбок и положил их на хлеб. Кент полюбовался на получившийся бутерброд и понюхал его:

— Мля, говорят, что это килька в томате, — скривившись, покачал недовольно он головой. — Дурят нашего брата: не томат это, а говно. Кошка есть не будет. Она не дура.

С этими словами он закусил очередные сто грамм коньяка получившимся бутербродом из кильки. Невкусно пахнувший томат попал на пальцы, и Кенту пришлось, подавляя недовольство облизывать их. Не идти же мыть руки в самом-то деле?

Действительно, смысла мыть свои руки гражданину Корнилову уже не было, так как к жилищу Кента подходил Семён. Парень шёл уверенной походкой и даже не оборачивался. А чего суетиться? ИИ ему и так подробно описывал всю обстановку. А обстановка была спокойной, даже соседей объекта дома не было. Резидент не суетился и не притворялся, просто потому, что не умел в этом мире притворяться. Сначала он должен будет здесь многому научиться и понять местные реалии, только потом он сможет притворяться. Парень чуть приостановился и дал команду своему помощнику действовать по плану. Операция началась.

Сколько надо лить коньяка в кофе, чтобы утро стало добрым? В случае с Кентом хоть ведро коньяка выпей — будущее добрым не будет. Да и не утро уже, а вечер. После коньяка шарики в голове крутились спокойнее, наступило умиротворение. Тем сильнее и контрастнее с наступившим благодушием подал громкий сигнал смартфон Кента, заставив того даже вздрогнуть от неожиданности.