Николай I Освободитель. Книга 2 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 46

Тут стоит немного остановиться и рассказать о моей «медиа-империи», которая, надо признать, стремительно развивалась и к середине четырнадцатого года уже насчитывала три издания.

Кроме «Правды» еще осенью тринадцатого года буквально через пару месяцев после главного издания был пущен в тираж «Колокол». Литературный журнал, на базе которого я планировал в будущем сформировать пул качественных писателей, влияющих на общество несколько мягче, чем прямая пропаганда.

Третьей же газетой, начавшей выпускаться весной уже четырнадцатого года, стала «Финансы и политика», как очевидно из названия сосредоточившаяся на коммерческой стороне жизни общества.

Не смотря на всю популярность всех трех изданий — крестословицы вообще произвели настоящий фурор — глобально весь мой издательский бизнес был глубоко убыточным. Банально не хватало объема рынка, при очень больших накладных расходах. Мы даже начали печатать рекламу — сначала своих товаров, а потом и другие заказчики подтянулись — но сказать, что это принципиально помогло — совсем нет.

Суд над заговорщиками стал отличным фоном для внедрения кое-каких реформ, облегчающих жизнь простого крестьянина. Учитывая контекст и правильно сформированное общественное мнение, открытых противников изданных законов банально не нашлось. Что ни говори, а придворные тут умели держать нос по ветру и тонко чувствовать направление монаршей мысли.

В первую очередь была установлена предельная цена выкупа крестьянином себя и своей семьи. Это стало логичным развитием идеи закона о «Вольных землепашцах», по которому за одиннадцать лет личную свободу сумели обрести всего несколько десятков тысяч человек. Предельная стоимость должна была урезонить аппетиты помещиков, порой загибающих просто несусветные суммы в качестве выкупного платежа.

Кроме того, у владельцев крепостных отбиралось самостоятельно право судить своих крепостных за уголовные преступления. Для этого теперь должны были собираться специальные комиссии с привлечением представителей местной администрации. Очевидно, что на практике это слабо меняло ситуацию с бесправностью крестьян, однако я — а также Сперанский и прочие «реформаторы», постепенно начавшие собираться вокруг меня — считал, что на длинной дистанции важно приучить помещиков хотя бы к существованию формальных ограничений. А уж потом можно будет поговорить и про реальное использование этих норм в быту.

Самым же главным изменением стал пересмотр еще Павловского указа «о трехдневной барщине», который до этого носил рекомендательный характер. И даже не нужно спрашивать, как императорский указ может иметь характер рекомендации, для меня это тоже загадка. На практике никто реально трехдневную барщину не соблюдал, порой заставляя работать крестьян на хозяйских полях пять, а то и шесть дней в неделю.

После долги-долгих дискуссий — я обсуждал этот вопрос и с императором, и со своими подчиненными и даже в прессе мы пару раз поднимали эту проблематику — было решено компромиссно остановится на четырехдневной барщине, однако в виде обязательного к исполнению императива. Понятное дело, что на практике опять же все будет не так и благостно, но тут я — все-таки юридическое образование не смотря на годы без практики иногда дает о себе знать — сумел подстраховаться. В качестве наказания за неисполнения всех вышеперечисленных норм устанавливалась в том числе и возможность конфискации крепостных крестьян в пользу государства. Нет, там, конечно, был очень длинный список возможных санкций, начинавшийся с общественного порицания, штрафов и других «мягких воздействий», однако притаившаяся в самом конце возможная конфискация резко меняла все…

Обсуждали мы и возможность возврата к практике Юрьевого дня, позволявшего крестьянину, не имеющему долгов, свободно уходить от помещика. Но… В общем, Александр видимо очень не хотел повторить судьбу отца, и идею эту зарубил на корню. Очевидно, что освобождать крестьян придётся уже следующему императору. Кем бы он не был.

Второй реформой, которую мы, если говорить уж совсем честно, слизали с удачных примеров Франции, Австрии и Пруссии, стала военная. К сожалению, такой авангардизм как полная отмена рекрутского набора и переход ко всеобщей воинской повинности мне позволить в итоге не дали. И даже аргументы о необходимости увеличения запаса подготовленных бойцов на случай долгой войны никак не возымели действия. Единственное, что мне реально удалось протолкнуть — это уменьшение срока службы до десяти лет. Да и то не одномоментное — с демобилизацией всех достигших указанного срока службы разом — а постепенное. В 1814 году отравили в запас всех, кого рекрутировали раньше 1795. В следующем пятнадцатом году, долгожданную волю должны были получить все попавшие в армию позже 1797 и так далее. При этом после окончания десятилетнего срока службы еще десять лет солдат продолжал считаться в запасе и мог быть мобилизован в войска в случае войны.

Отслужившим же положенный срок мужикам предлагалось получить бесплатный надел в двадцать десятин пахотной земли, проезд на юг и помощь в налаживании хозяйства. А георгиевским и анненским кавалерам надел еще сильнее увеличили и присовокупили по двести рублей сверху на обустройство. Учитывая, что забритого в «москали» двадцать лет назад парня дома обычно никто не ждал, предложение было вполне себе заманчивым.

6 июля 1814 года мне исполнилось восемнадцать. Формально первое совершеннолетие тут наступало в именно в этом возрасте, и теперь я мог в случае чего занять трон: а неформально меня и раньше на слишком контролировали, во всяком случае, явно. При этом полного совершеннолетия следовало теоретически ждать еще три года — до двадцати одного. Однако именно восемнадцатилетие стало своеобразной отсечкой, с которой начались предметные разговоры о моем семейном будущем.

Собственно никакой неожиданностью они для меня не стали: не нужно было быть гением или попаданцем со знанием о следующих двухстах годах развития человечества, чтобы понять, что меня постараются женить как можно быстрее. Учитывая, что ни у Александра, ни у Константина детей — официальных и живых во всяком случае — все так же не было, вопрос о наследовании шапки Мономаха, буде с самим императором что-то случится, был, что называется, не праздным.

Надо сказать, что подходящих невест — тут во многом надо сказать спасибо и Наполеону — в Европе было не то, что мало, их практически не было. Германия — традиционный поставщик жен для Русских императоров — мало того лежала под пятой Наполеона, так еще и вследствие резкого сокращения условно-свободных княжеств и королевств, ничего подходящего предложить не могла. Ни у баварского, ни у вюртембергского, ни у саксонского королей подходящих по возрасту дочерей не было.

Девушки подходящего возраста были в Дании, Пруссии, Австрии, остальные страны порадовать нас подходящими кандидатурами не могли, поэтому я заранее настроился делать выбор из этих трех кандидатур. В первую очередь, естественно учитывалась политическая целесообразность, тем более что на какой принцессе женат был Николай в той истории, я не помнил совершенно.

— «С другой стороны, какая тут может быть политическая целесообразность? Австриякам и французам брачные узы совершенно не мешают воевать. Так что может быть имеет смысл обращать внимание в первую очередь на личные симпатии», — размышлял я над портретами принцесс, которые мне достали где-то в дворцовом ведомстве. С точки зрения симпатии первой отвалилась датская принцесса Каролина. Во-первых, она была старше меня на три года и не слишком при этом — чего даже лесть придворных художников не могла скрыть — красива. Плюс две ее предыдущих попытки выйти замуж закончились внезапными смертями женихов. Совпадение, конечно, но в таких делах лучше не рисковать.

Я еще раз глянул на портреты: Мария Леопольдина Австрийская выглядела на картине поприятнее чем Фредерика Шарлотта Прусская. Впрочем, верить местным художникам в этом деле можно было только с изрядной долей осторожности. Оригинал мог отличаться гораздо сильнее чем реальная модель из двадцать первого века от своего постановочного и хорошенько обработанного потом фото.