Николай I Освободитель. Книга 2 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 12

Попытки контратаковать правый редут, предпринятые сначала конницей Уварова — в дело вступает Мюрат и отбрасывает нашу кавалерию обратно — потом пехотой Каменского 2-ого, который принял 5-ый корпус Константина, когда тот пошел «на повышение», результата не дали. Редут несколько раз переходил из рук в руки, но в итоге остался за французами.

После того как наша позиция получила зияющую брешь на правом фланге, судьба сражения была в общем-то решена. Наполеон отправил несколько рот гвардейской конной артиллерии нам на правый фланг и стал бить в центр перекрестным огнем, нанося находящейся там пехоте значительный урон. Нельзя сказать, что мы не отвечали — отвечали, контратаковали, нанося французам тоже вполне ощутимы потери, однако к четырем часам центральный редут под натиском французов так же пришлось бросить и отступить непосредственно в город, где заранее были устроены баррикады и огневые позиции для пушек и стрелков.

Собственно боев в городе, которые продлились весь вечер и часть ночи, я уже не видел. Воронцов — Семен Романович очень обиделся на мою выходку и теперь не позволял мне отдаляться от него даже на насколько шагов — заставил меня покинуть Витебск и, переправившись на южный берег реки, ждать армию в безопасном месте.

С наступлением темноты бой сам собой сошел на нет и русские генералы уже не надеясь отстоять город, принялись выводить армию на дорогу к Смоленску. Отступали спешно, но в полном порядке, забирая с собой все имущество и раненных. Причем больше насчет отступления никто не возмущался: как оказывается немного нужно, чтобы у людей мозги встали на место. Всего лишь пару раз получить по морде, пусть теперь кто-нибудь попробует мне доказать, что добрый пиздюль — не волшебное средство от всех болезней.

Оборона Витебска обошлась нам в двенадцать тысяч человек убитыми и раненными, а всего армия Константина уменьшилась до примерно шестидесяти пяти тысяч активных штыков. Еще около восьмидесяти было у Барклая, который так же дав Богарне несколько жарких, но не слишком определяющих с точки зрения стратегического положения, боев, отступил к Смоленску.

Части Бонапарта нас не преследовали. Его армия нуждалась в отдыхе и была буквально на последнем издыхании, о чем мы естественно не знали в то время, прибавляя шагу и постоянно с тревогой оглядываясь назад.

5 августа наши армии вновь соединились в Смоленске. Город был похож на разворошенный муравейник: горожане частью уже бежали частью остались и помогали армии укрепляться в этой точке, которую все подсознательно считали «крайней». Большинство армейцев были уверенны, что именно здесь мы дадим последний, решающий бой интервентам и погоним Бонапарта обратно в сторону Парижа.

Тут нужно отметить, что не только для французов последние два месяца были крайне тяжелыми. Русская армия, что логично, отшагала по тем же дорогам не сильно меньше и тоже нуждалась в отдыхе, пополнении боеприпасов и приведении себя в порядок. Поэтому буквально каждый солдат нашей армии ежедневно смотрел на запад с ожиданием и надеждой. Ожиданием хорошей драки, которая позволит наконец переломить течение войны, и надеждой, что случится она все же не сегодня.

В эти же относительно спокойные дни — мелкие стычки отдельных рыщущих по округе конных команд, осуществляющих разведку и наблюдение за противником не в счет — неожиданно для всех Александр сменил Барклая на Кутузова. Такая рокировка в этой истории была отнюдь не столь очевидна как в прошлой — все же армия не бежала сломя голову а отступала с боями, огрызаясь и нанося противнику существенный ущерб — и это намекало на то, что смена командующего была задумана заранее, и от успехов или неуспехов армии не зависела. Нет, наверное, если бы Барклай разгромил Бонапарта под Вильной, его бы не сняли, но учитывая, что план войны, связанный со стратегическим отступлением был изначально утвержден императором… В общем, Александр, можно сказать, принес ритуальную жертву чтобы заглушить голоса недовольных ходом войны.

— Рано, — только и смог прокомментировать я, когда узнал о назначении Кутузова, — рано. Нужно было подождать исхода Смоленского сражения и уже тогда решать.

— Почему? — Удивленно поднял бровь Воронцов, стоящий рядом и услышавший мое бормотание. Он, как и многие в России не любил этого латвийского шотландца, хотя и отдавал должное его талантам. В первую очередь методичности и основательности, которые как минимум позволили нам сохранить армию. Вероятно, будь у руля с самого начала Багратион, земля ему пухом, все могло бы уже давно закончиться, причем не самым удачным для России образом.

— Тут мы все равно Наполеона не удержим, придется отступать дальше, и вот это уже будет на совести Кутузова. От этого весь воодушевляющий эффект пойдет прахом, — объяснил я Воронцову свою мысль.

В Смоленск Кутузов прибыл 14 августа, за три дня до подхода к городу французской армии. На самом деле в городе все больше всего боялись не лобового штурма Смоленска, а того, что Бонапарт попробует обойти город и отрезать армию от дороги на Москву. Это стало бы настоящей катастрофой, поэтому больше половины войска, которое при любом раскладе разместить в Смоленске было просто невозможно, располагалось несколько восточнее, страхуя армию от обхода. Поступившие же разведданные о приближении французских войск были среди генералов восприняты чуть ли не как праздник: затянувшаяся на две недели оперативная пауза изрядно расшатала всем нервы.

— Михаил Илларионович, — после одного из бесчисленных совещаний, приуроченных к смене главнокомандующего, мне удалось подловить Кутузова в одиночестве. — Можно вас на «пошептаться»? Конфиденциально?

— Да, ваше высочество, конечно, — было видно, что старый фельдмаршал не мало удивлен, однако многолетняя придворная закалка позволила ему сохранить внешнюю невозмутимость, — пройдемте ко мне.

Кабинет Кутузова — бывший Барклая — после смены хозяина совершенно не изменился, разве что запах — старости и лекарств — выдавал произошедшие изменения.

— Вот, — без обиняков я сразу перешел к делу, развернув у фельдмаршала на столе карту.

— Что это? — Подслеповато прищурился одним глазом Кутузов.

— Карта, двести верст от Москвы. Старая Смоленская дорога и новая, — я дополнительно пальцем указал на карте соответствующие транспортные артерии. — В этом месте можно перекрыть обе. Вот тут редуты, здесь старый курган можно артиллерийские позиции подготовить, несколько линий траншей, предполье чесноком засыпать, волчьи ямы там… Ну вы понимаете…

Кутузов смерил меня долгим взглядом, пожевал по-стариковски губы — фельдмаршалу было всего лишь шестьдесят шесть, однако тяжелая военная жизнь изрядно истрепала его физическую оболочку — и молча кивнул. Повернул карту к себе, взял карандаш, пригляделся еще немного и несколькими скупыми движениями изобразил черновой план будущей линии обороны, о которой пока еще никто даже не задумывался.

— А лучше возьмите кого-нибудь из офицеров поопытнее и посмотрите на месте, так оно надежнее будет, — отложи в сторону карандаш, резюмировал Кутузов. — И это… Никому…

— Я понимаю, поэтому и попросил о разговоре тет-а-тет.

Интерлюдия 2

— Тихо! — Прошипел поручик Иванютин, отвесив смачного подзатыльника излишне, по его мнению, громко матюгнувшемуся рядовому. Тот в темноте угодил ногой в яму и едва не навернулся, но ведь это же не повод оповещать все окрестности о своем присутствии. — Стой, пришли.

Эту полянку егеря облюбовали еще несколько дней назад. Она находилась буквально в полутра верстах от бивуака французского лагеря, находящегося под Витебском на левом берегу Западной Двины, однако была отделена от него нешироким, но глубоким оврагом, промытым журчащим на дне ручьем. Отвесные стены, густо поросшие кустарником, делали эту сторону практически непроходимой и соответственно не слишком интересной для французских патрулей. Действительно, какой смысл ломать себе ноги, если ни один хоть сколько-нибудь крупный отряд с этой стороны все равно не пройдет.