Николай I. Освободитель (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 27

В общем, мы договорились, что учреждаем новую кондитерскую компанию, в которую я вкладываю рецепт твердого шоколада и монопольное право его производства и продажи на территории империи, а также десять тысяч рублей, а они — свой опыт, время и связи в индустрии. Уговаривать никого не пришлось: естественно до профессионалов уже докатились слухи о новом лакомстве, и они сами готовы были продать за него душу. Таким образом в апреле 1805 года родилась компания «Русский шоколад», которая достаточно быстро завоевала солидный кусок рынка сладостей сначала в Питере, потом в Москве, открыла 1808 году свою фабрику, а в десятых годах вышла на международный рынок. Мне в этой компании принадлежали скромные шестьдесят процентов.

Отдельного рассказа стоит история о том, как я эти десть тысяч для вложения в дело добывал. Как я уже упоминал, содержание великого князя составляло на тот момент 50000 рублей в год. Огромные деньги, если вдуматься. Например, зарплата более-менее квалифицированного рабочего составляла 30–40 рублей в месяц. Военные получали чуть больше. Пуд муки стоил 20–30 копеек в зависимости от качества и времени года и так далее. Из озвученной суммы правда вычиталось мое содержании — стол, одежда, зарплата слугам, траты на благотворительность и прочее — но было очевидно, что «полтинник» год я не трачу никак.

После долгих расспросов оказалось, что есть некий фонд — а там уже к этому времени больше двухсот тысяч накопилось, — куда уходят остатки денег, и к которому я получу доступ только по совершеннолетию. Попытки убедить сначала Воронцова, а потом и брата в разумности и обоснованности такой траты — вернее вложения, — подкрепленные выкладками и цифрами бизнес-плана, полностью провалились. Высшее дворянство империи, эта, мать ее, белая кость и голубая кровь, считало участие в торговом бизнесе — делом недостойным. В крайнем случае зерно можно было продавать выращенное у себя в поместье. Запретить мне это делать они вроде, как и не могли, но и способствовать отказывались напрочь. Мрак и ужас.

Спасла ситуацию совершенно неожиданно Елизавета Алексеевна — жена Александра, которая, узнав о моих затруднениях, с легкостью предложила мне ссудить «десятку» до совершеннолетия, благо для императорской супруги сума была вполне подъемная. Узнав об этом, император, скрипя зубами — бог знает, о чем он потом выговаривал жене тет-а-тет — приказал выдать мне мои же десять тысяч, и занимать в итоге у невестки не понадобилось.

Так что занятый своим «сладким» проектом, более серьезные государственные дела я напрочь игнорировал. Демонстративно — мол закрыли меня в клетке, ну и крутитесь тогда без моих подсказок. Впрочем, если быть честным, на мне свет клином не сошелся, это я тоже понимал отлично. Так зимой 1805 года было создано, вернее выделено из Министерства внутренних дел, Министерство общественного здоровья, в ведение которого был отдан надзор за госпиталями, обучение медицинского персонала, борьба с эпидемиями и прочее. Министром, что меня особенно порадовало, назначили моего давнего знакомого Амбоидика-Максимовича, а это означало взятие государством глобального курса на внедрение опробованных в нашем родильном госпитале новинок. Ну как нашем? Меня уже от этого дела давно отставили, и даже краткие отчеты присылать перестали. Ну ладно, как говорится — делай доброе дело и бросай его в воду. Вот и медицинское направление в глобальном плане ушло от меня в свободное плавание. Опять же за будущую вакцинацию я был спокоен, Нестор Максимович, если его конечно российские бюрократы не сожрут, обязательно это полезное дело доведет воплощения в жизнь. Ну а если нет, придется этим потом самому заняться, без борьбы с оспой мы все равно не обойдемся.

— Хотел спросить, ты уже договорился с англичанами или еще нет?

Александр посмотрел на меня долгим взглядом как бы пытаясь просветить насквозь и понять наконец, кто перед ним находится. Когда пауза стала уже неприличной, император ответил вопросом на вопрос.

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть глаза, есть уши и есть мозг, чтобы всем эти богатством пользоваться, — попытался ответить я уклончиво, однако вопросительно поднятая вверх монаршая бровь намекнула, что его такая отповедь не устроит. — Ой, да Господи! Наполеон угрожает переправой через Ла-Манш, адекватной сухопутной армии у них нет, что они будут делать? Искать пушечное мясо на стороне — тут не нужно быть провидцем, чтобы это понять. В первую очередь мы с цесарцами, потом пруссаки. Ну и ты, конечно же как более молодой и неопытный, тем более еще не разу не получавший тумаков от корсиканца, выглядишь как самая простая цель. Франц-то уже отгреб пару раз, и теперь будет, пожалуй, поосторожнее, впрочем, не факт.

Ну да, я-то знал, что Австриякам еще не раз прилетит от французов, поэтому мог спокойно раздавать такие прогнозы.

Александру явно не понравилось то, как я охарактеризовал его и австрийского коллегу, однако после короткого размышления признал.

— В начале апреля договор подписали.

— Не успел, — я поморщился, нужно было раньше думать, а то заигрался в шоколадного магната и упустил момент. — Франц в деле?

— Его императорское величество…

— Ой да брось!

— Франц думает.

— Понятно… Соскочить как-то можно?

— Что ты имеешь ввиду? — Голос Александра резко охладел. Выросший на идеалах рыцарства, ставший слишком рано императором мальчик, слишком высоко ставил свою честь… И слишком низко — к сожалению — непосредственные интересы страны и жизни ее сынов.

— Скажи пожалуйста, вот только честно, представь, что я вообще ничего не знаю и не понимаю в международных отношениях, зачем нам воевать с Наполеоном?

— Наполеон — узурпатор, — вдохновенно начал крестный, как будто только этого и ждал. — Он опасный революционер, причастен к казни законных правителей Франции. А прошлогоднее убийство герцога Энгиенкого — это просто что-то невообразимое. Да он просто опасен, корсиканец уже подчинил себе Испанию, Северную Италию, Нидерланды, часть германских государств, разве можно это так оставить?

— Хорошо, — я прервал этот фонтан красноречия, — я уже понял, что лично ты считаешь существование на этом свете императора Бонапарта личным оскорблением, прекрасно. Но Александр, смею тебе напомнить, что ты ведь правитель страны. Правитель Российской империи, и в первую очередь ты должен думать о благе государства. Вот скажи мне, какая выгода России от войны с Францией?

Видя полное непонимание в глазах брата — он явно не рассматривал этот вопрос с такой стороны, а попытался уточнить.

— Ну вот завтра мы победили, Бонапарт разгромлен, подписываем мирный договор, на внесении каких статей ты будешь настаивать в первую очередь.

— Возвращение Франции в границы 1792 года…

— Так, это выгодно австриякам и голландцам, ну и англичанам конечно, я так понимаю, что они за свой Ганновер радеют так? Что еще?

— Возвращение на трон Франции Бурбонов…

— А это только англичанам выгодно.

— Еще договорились после победы над Наполеоном установить в Европе справедливый порядок…

— Пиздец… — я не смог сдержать эмоций. Вот бы еще Россия воевала за справедливый европейский порядок Англии. — «Черт, а ведь Павел был судя по всему гораздо более вменяемым императором, во всяком случае, что касается внешней политики. Может и правда нужно было попытаться его спасти. Вот только как — непонятно».

— Что?! — Император, никогда не слышавший от меня таких слов, удивленно задрал брови.

— Давай я тебе расскажу, как я вижу европейскую политику со своей колокольни, ты только послушай, не перебивай, — Александр кивнул. — Англии выгодно, чтобы на континенте шла война, пусть все воюют со всеми, как можно дольше и желательно с неопределенным результатом. Тогда обеим сторонам можно свою продукцию продавать, кредитами потихоньку подкармливать, а под шумок откусывать колонии по всему миру и основывать свои. Против Наполеона британцы ополчились, только потому, то он сначала полез в их огород. Тот же Египет, Испанию, Ганновер даже если взять, островитяне считают своей зоной интересов и отдавать ее кому-нибудь не собираются, а уж теперь, когда Бонапарт декларирует желание перепрыгнуть через канал — он стал английским врагом номер один. Бритты с ним никогда не замирятся и не успокоятся пока не удавят. Это в целом понятно и внутреннего отторжения не вызывает?