Лунная дорога. Часть 2 (СИ) - Герцик Татьяна Ивановна - Страница 24

Я невежливо потыкала в него пальцем. В самом деле, не протыкается, твердый. Взяла протянутый мне стакан, сделала глоток. Вода оказалась теплой. Я сомневалась, что она была кипяченой, но это меня не волновало. Выпив весь стакан, глубоко вздохнула и почувствовала себя гораздо лучше.

– Откуда ты взялся? – вопрос был вполне правомерный, но отчего-то задел его за живое.

– Ну, ты же не думала, что я домой отправлюсь и брошу тебя в таком состоянии? – возмущенно спросил он. – Да я бы извелся весь, гадая, что с тобой.

Забрал пустую посуду, завернул меня в одеяло, устроил у себя на коленях и жалобно протянул:

– А давай я тебя все-таки в больницу отвезу, а? Я же вижу, что ты не в себе…

Я сосредоточилась, определяя свое состояние. Нет, все в порядке. Слабость, но это нормально. Было бы странно, если б после случившегося я порхала как бабочка. Вот это-то бы точно свидетельствовало о неполадках с мозгом. А так все в ажуре.

Профессионально, как родственника больного, успокоила Красовского. Выслушав меня, он крепче прижал к себе и уткнулся носом в мои волосы. Он молчал, я тоже. Было хорошо и спокойно. Спать не хотелось, а вот есть – да. К тому же мокрый купальник и вымокший от него халат комфорта мне не добавляли.

Посидев немного, все-таки встала, с трудом уговорив бдительную сиделку меня отпустить. Пошла в соседнюю комнату, где была моя спальня, и переоделась. Когда вернулась, Алексей стоял возле дверей на карауле, опасаясь, как бы чего не вышло. Поблагодарив его за бдительность, принялась раздумывать, как бы спуститься вниз, чтоб поесть.

Задача была трудна и потому, что слабость так и не отпускала, и потому, что не хотелось объясняться с тетей по поводу моего жалкого вида. Подошедший к окну Алексей заметил:

– Твои родственники малинник очищают. У вас что, еще малина зреет?

– Она поздняя, до заморозков держится. Там их трое?

– Да. Твоя тетушка и пара мелких. А что?

Я оценивающе посмотрела на него.

– Ты сможешь принести мне чего-нибудь из кухни поесть? Желательно теплое?

Он быстро сбежал вниз и вернулся через пару минут с полным подносом. Я потрогала тарелку с супом – горячая. Пирожки с капустой – тоже.

– Когда ты это успел?

– У вас микроволновка есть, – открыл он мне глаза. – И суп на плите стоял, остыть еще не успел. Ешь поскорее. Я потом посуду помою.

– Не надо за меня посуду мыть, вот еще! – я с удовольствием принялась за еду. Ух, как вкусно! Это последствия моего состояния или суп на самом деле такой удачный?

Красовский сел напротив, подпер щеку ладонью и принялся наблюдать, как я жадно глотаю еду. Вид у него при этом был как у старушки, любующейся единственным внучком. Как ни странно, но меня этот взгляд совершенно не смущал.

– Ты меня в самом деле любишь? – он никак не мог соскочить со смущавшей меня темы.

– Угу! – я отодвинула пустую тарелку и принялась за пирожок с капустой. – Но любила бы еще больше, если б ты не спрашивал меня об этом так часто.

Он раскаянно ухмыльнулся.

– Не могу, хотя и пытаюсь. Мне все кажется нереальным.

– Можешь потыкать в меня пальцем, как я в тебя, – великодушно разрешила я. – Убедишься, что я не мираж.

Он отчего-то покраснел и даже смущенно покашлял. Что с ним, я не поняла, потому что как раз в это время допивала молоко. Оно было теплым, а я любила холодное, из холодильника, но понимала, что сейчас мне лучше о своих пристрастиях на время позабыть.

Леха хотел отнести вниз грязную посуду, но я не позволила. Тетя любит определенный порядок и сразу заметит, если что-то будет не так. Уж лучше я потом аккуратно все перемою и на место уберу.

– У тебя отпуск когда заканчивается? – он протянул-таки руку и осторожно провел костяшками пальцев по моей щеке.

Этот вопрос меня вверг в некоторую ностальгию. Отпуск! А ведь каникулы гораздо дольше отпуска! Если б я не подрабатывала, то вполне могла бы отдыхать два месяца, а не один. Хотя у медиков отпуск довольный длинный, но вот брать его целиком нам не позволяли. Только делить.

– В понедельник на работу, – с тяжким вздохом проговорила я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Может, тебе уволиться? – он придирчиво рассматривал меня, как картину известного художника на вернисаже. Мне даже захотелось чем-нибудь прикрыться. – Ты же жутко устаешь учиться и работать.

– Ты ведь тоже, вроде, работаешь и учишься? Или бросил уже?

Он отрицательно мотнул головой.

– Нет, последний курс остался. Но я-то что, я же с железками дело имею, им не больно, даже если я и запорю деталь. И как ты я не устаю. Может, бросишь? Или денег мало? Так я… – и он запнулся, как-то тягостно вздохнув.

Да, деньги мне предлагать точно не стоит. Во-первых, они у меня есть, во-вторых, я их от него все равно не возьму. Но после сытной еды и перенесенного ужаса я чувствовала себя на редкость благостно, и говорить об этом не стала, чтоб не портить ему настроение, и лишь сумрачно предостерегла:

– Не стоит об этом.

Он понял, что речь идет не о деньгах. Ведь подразумевал он нечто гораздо более серьезное. Наверняка предложил бы жить вместе, а то и пожениться. Ни к тому, ни к другому я готова не была. Да и эйфория потихоньку уходила, оставляя после себя недоверчивость и обиду.

– Маша, девочка моя золотая, – я поморщилась, услышав это. Вот Панов называл меня солнечной, это гораздо приятнее. Заметив мою неприязненную гримасу, Леха печально скривил губы. – Что, все обратно?

Это прозвучало с такой болью и даже отчаянием, что мне стало не по себе. Попыталась объяснить свои чувства:

– Понимаешь, для меня это слишком быстро. Я так не могу. Мне нужно привыкнуть к переменам.

Красовский резко выдохнул.

– Маша, не пугай меня так больше, ладно? А то я с ума сойду. Просто сбрендю, – он попытался улыбнуться, получилась жалкая гримаса. – Я бы предложил начать все сначала, но это глупо. Да и зачем? У нас с тобой и так все только начинается. Да? – он с требовательной надеждой уставился на меня.

Мне оставалось только кивнуть. Он поднялся, подхватил меня и уложил на диван. Сел в ногах, перекинул мои ноги через свои бедра, заботливо меня укрыл. И принялся гладить мои ступни.

К своему удивлению, вместо неловкости чувствовала я себя вполне комфортно. Будто так оно и должно быть. Это было необычно и нуждалось в некотором анализе, но я этого делать не стала. В моей голове, еще не пришедшей в себя после сверхинтенсивного купания, упорно свербела не самая здравая мысль: а нужно ли это анализировать? Не стоит ли просто принять все как есть?

Может быть то, что я всю жизнь пытаюсь жить по правилам, внушенным мне бабушкой, неверно? Может быть, жить надо чувствами, а не холодной головой?

И сейчас, когда здравый смысл был похоронен под толщей воды и еще не вынырнул на поверхность, мне было не до приличий. Да и какие к черту приличия? Неужто я не могу делать то, что мне хочется?

Вот взять сейчас, обнять Красовского, поцеловать и разрешить ему делать со мной то, что делают мужчины с женщинами?

И тут из угла, где обычно сидела бабушка и до сих пор стояло ее кресло, вдруг повеяло таким холодным неодобрением, что я замерла. Что это такое? Неужто бабушкин дух до сих пор витает здесь? Иначе чем же объяснить этот иррациональный страх, что охватил меня сейчас?

Но ведь я медик, я не верю в мистику, отрицаю паранормальные явления и прочую ненаучную фантастику! Я потрясла головой, чтоб опомниться. Но ничего не помогало. Чтоб утихомирить внезапно взыгравшее чувство приличия, пообещала, что ничего подобного я делать не буду. На душе сразу стало спокойнее.

Нет, это просто моя совесть заговорила слишком громким голосом. Все же воспитание у меня несовременное, это надо признать честно. Для меня близость с мужчиной – что-то, если и не запретное, то, по крайней мере, то, что с бухты-барахты не делается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь? – Алексею не понравилось мое беспокойство. – Давай я тебя все-таки в больницу отвезу? Мне-то уж точно спокойнее будет.