Лунная дорога. Часть 1 (СИ) - Герцик Татьяна Ивановна - Страница 34

А жаль.

Встала, поплелась в ванную, не заглядывая к маме. С папой мне тоже встречаться не хотелось. Это ужасно – видеть, как твой сильный и гордый отец, уверенный, что весь мир лежит у его ног, вдруг обнаруживает, что этот самый мир разлетелся на тысячи осколков, которые ему не собрать, хоть разбейся он в лепешку. И его затравленный взгляд я видеть не могу. Больно очень. И его жалко, и маму, и себя тоже.

Когда вышла из ванной, в квартире стояла тишина. Пошла к маме. Сначала осторожно всунула нос, выяснила обстановку и только потом зашла. Мама сидела в кресле, смотрела в окно и была такой нахохленной и несчастной, что мне захотелось плакать.

– Что случилось?

Она повернулась ко мне.

– Ничего особенного. Просто мой бывший муж мне сообщил, что если я не понимаю своего счастья, то он передо мной расстилаться больше не станет и женится. И что у него уже есть кандидатура.

Я села на подлокотник маминого кресла, рефлекторно поболтала ногой, сбрасывая напряг.

– Этого и следовало ожидать. Надеюсь, ты не слишком сильно расстроилась? – утешающе обняла ее за плечи.

– Скорее разозлилась. Это ж надо – женится он, чтоб мне досадить и меня наказать! А то, что другая женщина надеется на что-то более возвышенное, ему все равно. Разве можно так относиться к чужим судьбам?

Нет, мама у меня со своим альтруизмом не от мира сего, это точно. А я сразу вспомнила, кого папашка может иметь в виду. Сто процентов – это Лилия из его же лаборатории. Ей за тридцать, но ни мужа, ни детей. И смотрит она на него всегда этакими нежно-собачьими глазами.

– Мама, она наверняка все знает и понимает. У нее возраст соответствующий, а ни мужа, ни детей. Так что ей на побочные обстоятельства наплевать. Просто, как говорится – ввяжемся в драку, и кто победит, будет видно потом. Не начнешь, так ведь и просидишь всю жизнь у разбитого корыта.

– Это ты про кого говоришь? – насторожилась мама. – Ты что, ее знаешь?

– Ты тоже ее знаешь. Это Лилька из его конторы. Черненькая такая, в рот папаше все смотрела, никого не стесняясь. Мы ее пару раз видели.

Мама вздрогнула и звонко ударила ладонями по коленям.

– Точно! И как это я сразу не догадалась? Ну и черт с ним! Может, хоть кому-то наш развод пользу принесет. Хотя бы той же Лилии.

– Мама, а вы что, уже развелись? – осторожно поинтересовалась я, не понимая, почему не задавалась этим вопросом прежде.

– Ну да. Еще в октябре. Почти сразу после твоего дня рождения. Просто я тебе говорить об этом не хотела. Знала, что ты расстроишься.

Это меня не порадовало. Но что делать? У всех своя жизнь.

Весь день мне с поздравлениями звонили родственники, друзья, одноклассники. Но достал меня неугомонный Красовский с требованием немедленно пойти с ним погулять. После отказа он появился под моими окнами и долго свистел ту самую мелодию, что я выучила для связи с дачными мушкетерами. Я не вышла, и он убрался только к полуночи, как я подозреваю, замерзший, злой и разочарованный.

Единственный, кто мне не позвонил, это Панов. Сообразила я это уже лежа в постели и обрадовалась. Может, нашел мне достойную замену? Это было бы здорово. Мне без назойливых поклонников и лучше, и спокойнее.

Глава девятая

На следующий день я уезжала в Москву, к брату, как делала все годы после его отъезда. В новогодние праздники в Москве классно. Одна люминесценция чего стоит, подсветки там разные, фонарики. Световое оформление, короче.

Мне очень нравилось вечером по центру праздничной Москвы на трамвае ездить или на автобусе. Красотища! К тому же Макс – не родители, он меня и не контролировал никогда, и не воспитывал. Делай, что хочешь. Свобода, одним словом.

Из нашего подъезда с чемоданом в руках выскочила быстро, боясь, что меня заметит Красовский, встречаться с ним не хотелось. Перебежала в ожидавшее меня такси, с нетерпением дождалась, когда на переднем сидении неторопливо устроится мама, здоровавшаяся с соседями. Красовский не появился.

Но вместо облегчения я почувствовала разочарование. Вот знаю, что так нельзя. Ну не мой это вариант, и все равно на душе пусто и одиноко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В Москву я летела самолетом. Не сказать, что мне нравится летать, но все же это гораздо быстрее, чем тратить время на поезд. Три часа полета – и все. Вот только при турбулентности, в которую я пару раз попадала, мне становилось страшно. До чертиков страшно.

Но в этот раз чаша сия меня миновала, и в Домодедово самолет приземлился в спокойный солнечный денек, что для зимней Москвы было редкостью. Играл легкий морозец, снега не было почти нигде, если не считать чуток присыпанные аллеи и бульвары, мимо которых мы проезжали с братом, встретившим меня на аэровокзале.

– Здесь почти всегда такие зимы. Гнилые, как говорят у нас. А что ты хочешь? Это же мегаполис. Он сам себя греет. Здесь температура на несколько градусов выше, чем за пределами МКАДа, – пояснил Макс, выслушав мое нелицеприятное мнение о московской погоде. – Как там папа с мамой? Все нормально? – он спросил это так, как спрашивают про тысячелетние горы, для проформы. Ведь что им, горам, сделается? Стояли и стоять будут.

Пришлось его огорчить:

– А ты что, не в курсе, Макс?

– Не в курсе чего?

Я подождала, пока он не обгонит тихоходный грузовичок, и только тогда тихо сказала:

– Родители развелись.

Машина вильнула, но брат тут же ее выправил.

– Однако! – потрясенно выдохнул он. – Когда?

– Еще в октябре.

– Почему? – Макс никак не мог прийти в себя.

– Папочка маму своей ревностью достал. Ну, мама и решила, что с нее хватит.

– И что, он даже не извинился? Вожжа под хвост попала?

– Извинялся. Но мама не простила. Там, видишь ли, еще и дядя Вася подкузьмил изрядно. Он папу на разные… – немного подумав, я все же нашла подходящее слово: – пакости подбивал. А мама, естественно, узнала.

– По бабам ходил, ясненько, – враз догадался опытный братец. – Да, мама такого не простит, однозначно. – Он о чем-то мрачно задумался и даже принялся насвистывать что-то траурное.

Я его хорошо понимала. Мне и сейчас было больно и горько, хотя пора бы уж и привыкнуть, и смириться.

– А мне почему ничего не говорили?

Откуда ж мне знать?

– Ты мне не звонил, только маме, мне лишь приветы передавал. Она тебе ничего не сказала?

– Ни она, ни отец. Но с ними-то все ясно. Не хотели огорчать, видимо. Но ты-то почему не сообщила?

– Гонцов за дурные вести казнили, как ты знаешь, наверное. Да и что ты мог исправить? Мирить их глупо, они взрослые люди. Да мама бы все равно не согласилась. Отец, когда мириться приходил, всегда заканчивал обвинениями.

– То есть в его поступках виновата была она? – возмущенно уточнил он.

– Ну да. Стандартно. Как всегда, – хотелось плакать, но я упрямо улыбалась.

Макс покивал каким-то своим мыслям.

– Вообще-то я, как сын, должен проявить мужскую солидарность и встать на сторону отца, но не буду. Честно говоря, когда я еще дома жил, каждый раз, как папа наезжал на маму, думал, сколько еще она вытерпит. И отцу об этом говорил. Но в ответ слышал одно – мал еще, чтоб ему указывать.

– Да. Он, кстати, жениться решил. Видимо, обслуги не хватает. За ним же ухаживать нужно, он по-другому не умеет.

– Было бы странно, если б он не женился. Комфорт и уют – это то, к чему он привык. Знаешь, на ком?

– Нет. Но предполагаю, что на Лильке.

Макс рассмеялся, откинув назад голову. Смех получился горьким.

– Понятно. То есть эта щучка дождалась-таки своего звездного часа. Ну и черт с ней. Папка об этом горько пожалеет, она его быстренько своим занудством достанет. Но это уже его проблемы, не наши.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он затормозил возле высотки на Вернадского, дал мне ключи. Я вышла, он повел машину на подземную стоянку. Можно было бы и со стоянки подняться в квартиру, но мне в этом подземелье ужасно не нравилось. Просто клаустрофобия начиналась, хотя я ей обычно не страдаю. Уж очень там мрачно, ветер свистит и эхо ужасно гулкое такое. Я уж лучше через подъезд пройду.