Лунная дорога. Часть 1 (СИ) - Герцик Татьяна Ивановна - Страница 1

Глава первая

Ночь выдалась на удивление теплой. Легкий ветерок отгонял назойливую мошкару, и она пела свою нудную песню где-то в вышине. Я сидела на берегу величественной реки, завороженная удивительным зрелищем.

Огромная луна, поднимаясь из-за противоположного берега, превратила воду в расплавленное серебро. Еще немного и можно раствориться в этом огромном зазеркалье. Так хотелось пойти по раскинувшейся передо мной невероятной серебряной дороге, но я понимала, что дороги нет, это только оптический обман.

Неслышно подошел и сел рядом отец, обхватил колени, положил на них подбородок и замер, глядя на реку.

– Красиво? – папа тоже был удручен. Еще бы – бабушка для меня была бабушкой, а для него она была мамой.

– Красиво. – Я постаралась, чтобы голос не дрожал, но он все равно дрогнул на последнем слоге. – Вот бы уйти по ней в эту ослепительную даль…

– Не надо, моя дорогая, – серьезно предостерег отец. – По этой дороге уходят навсегда. Уходят туда, откуда нет возврата. К сожалению, по ней ушла и наша дорогая бабушка. Но тебе лучше по этой дороге не ходить. Пока не придет твое время.

– А когда оно придет? – я не понимала, чем может грозить мне эта божественно прекрасная лунная дорога.

– У каждого свое время. Запомни, дочка: по лунной дороге нельзя просто гулять. По ней можно только уходить. Навсегда. Старайся никогда на нее не вступать. Запомнишь?

Он говорил со мной как с маленькой, рассказывая волшебную, далекую от реальности сказку, и я легко согласилась:

– Ладно. Запомню.

Мы посидели еще немного. Потом папа спросил:

– Пойдем домой?

Я отрицательно покачала головой. Такие удивительные ночи в наших краях были редкостью, и мне хотелось еще посидеть под этой невероятной луной и полюбоваться серебряной дорогой.

Он тяжело поднялся.

– А я пойду. Что-то устал. Но ты долго не засиживайся. Мама будет беспокоиться.

Он ушел, а я так же, как до этого он, подтянула коленки к подбородку, устроилась поудобнее и принялась смотреть на изменчивую воду.

Огромная река манила к себе и звала, обещая что-то непонятное, но очень приятное. Но я не поддавалась на ее коварный зов, и купаться не шла. Во-первых, я была достаточно взрослой, все-таки через месяц иду в одиннадцатый класс, чтоб купаться в одиночестве по ночам, а во-вторых, в этом месте после весеннего лесосплава оставалось полно коряг, о которые вполне можно было пораниться.

Берег вроде как принадлежал нашему садовому товариществу, и, по мнению местных властей, чистить его должны были мы. Но у нашего правления было другое мнение – все берега и реки в нашей стране принадлежали государству, то есть тем самым местным властям, и чистить дно реки должны были они.

В общем, купаться тут было нельзя. Подальше, внизу, возле деревни Ясини, был оборудован неплохой пляж, и я часто туда ходила плавать, но днем. А здесь мне нравилось потому, что с высокого пригорка было видно все вокруг.

Тишина завораживала, заставляя думать о чем-то неземном, вечном, таком, что существовало испокон веку и которому дела не было ни до меня, ни до других недолговечных людишек.

Внезапно, взрывая безмятежность ночи, справа раздался женский визг и мерзко загромыхала оглушительная музыка. Захотелось зажать уши и выругаться.

Опять! Сколько раз этим придуркам из соседней деревни говорили, что ночью люди спят, но что им до других? Им хорошо, и ладно.

Орало радио «Шансон», транслируя мерзкий блатняк, пара упившихся вусмерть бабенок подпевала ему визгливыми голосами, им вторили мужские нетрезвые баритоны.

Очарование ночи пропало. Вздохнув, я поднялась, отряхнула шорты и осмотрительно, чтоб не попасться на глаза пьяной швали, пробралась за ограду товарищества.

Наш кооператив когда-то принадлежал областному профкому научно-исследовательских институтов области, вернее, членам профсоюза. Профком давно расформировали, но в товариществе до сих пор состояли приличные люди, шантрапы, как в других таких же садоводческих хозяйствах, не было. Нашими соседями слева была семья преподавателей классического универа, справа жили кандидаты наук одного из НИИ.

Да и мои родители тоже не выпадали из общей когорты: папа, кандидат физико-математических наук, служил, как он красиво изъяснялся, в научно-исследовательской лаборатории одного из оборонных заводов, мама, тоже кандидат, только уже медицины, работала в областной больнице. Уже взрослый брат тоже недавно защитился, став кандидатом физико-математических наук, и уехал в Москву по приглашению одного из ведущих научных институтов страны.

Бабушки и дедушки с обеих сторон у меня тоже были весьма и весьма культурными людьми. И прабабушки и прадедушки тоже. Так что происхождение у меня самое что ни на есть интеллигентно-интеллектуальное.

Что меня и убивает.

Мои подруги могут себе позволить и выражения заковыристые завернуть, и послать куда подальше, и любому нахалу в глаза свое мнение о нем нелицеприятно высказать, а вот я не могу. Ну просто язык не поворачивается. Хотя я и пытаюсь иногда. Особенно когда парни достают. Типа: «куда спешит такая красотка одна и без охраны?» или еще почище: «ты так хороша, что я на тебе сразу женюсь, только скажи, как тебя зовут?».

Здорово, да? И я давно убедилась, что до подобных типов суровая правда жизни доходит только тогда, когда их пошлешь. Причем далеко и надолго. Исключительно нецензурно. А что делать? Нормальных слов они не понимают. А у меня с русским матом напряженка. И посылаю я их только после большого напряга, переступив через себя. Причем после этого у меня настроение портится основательно и надолго. А вот у них, наоборот, улучшается.

Мне после моей отповеди, популярно до него донесенной, один тип так и сказал:

– А чего резину столько времени тянула, мозги мне парила?

Так что меня мое сверхкультурное происхождение и воспитание реально напрягают. Не дают влиться в народ и общаться с людьми доступно, по-человечески. В их понимании, конечно. Но, впрочем, это мелочи. Семья у меня хорошая, но была еще лучше, когда была жива бабушка.

Она меня вырастила. Родители отдавали себя науке, карьеру строили, а мной и братом занималась бабушка. С ней было классно. Очень классно. Она не ругала, она объясняла, что в наши торопливые времена большая редкость. И для нас у нее всегда находилось время.

Как здорово было после школы сбросить с себя надоевшую школьную форму, слегка перекусить и, забравшись бабушке под крылышко, слушать ее воспоминания о нашей семье, о прошлых временах, да вообще обо всем!

Мне порой казалось, что бабушка знает все. Абсолютно все! Она была энциклопедически образованным человеком. И тоже выросла в интеллигентной семье. Или, как она говорила, в интеллектуальной, потому что слово интеллигенция слишком надуманное.

И вот бабушки больше нет. Как я буду жить без нее, не представляю. Родителям тоже придется туго – теперь все домашние хлопоты лягут на них. Я давно заметила, что бабушка в нашей семье была чем-то вроде бесплатной прислуги. Но она не жаловалась, и все домочадцы принимали это как данность.

Я ей по мере сил помогала, но, как теперь понимаю, помогала мало. Надо было больше. Теперь остается только жалеть.

Открыв калитку, подошла к нашему дому. Именно дому, а не жалкой садовой хибарке. Дело в том, что наше товарищество с самого начала, а это пятидесятые годы прошлого века, было привилегированным, и участки здесь нарезали по двадцать соток. Ну и дома строили соответственные.

Зашла в прихожку, стараясь ступать бесшумно, чтоб не потревожить родителей. Уничтожая на корню мои добрые намерения, из комнаты родителей послышался тихий мамин голос:

– Маш, это ты?

Я так же тихо ответила:

– Да, мама, спи!

И почему она без меня никогда не засыпает? Это же глупо. Ведь прекрасно знает, что ничего со мной не случится. Особенно здесь, на даче, где все друг друга знают практически с рождения.