Ночники - Ахметшин Дмитрий - Страница 92

   - Простите мне эту лирику. До того, как примерить погоны, я работал санитаром в приюте для душевнобольных. Много читал Кена Кизи и Дэниела Киза, делал, так сказать, полевые наблюдения. Было бы неплохо, если бы вы дали ему время спокойно выйти из этого состояния...

   Мужчина в летах дёргает плечами.

   - Хватит ходить вокруг да около. Всё, что мне нужно по состоянию здоровья моего сына, я узнаю у врачей. Приступайте. Про барбитураты я уже в курсе, можете опустить, но как в поезд вообще попал этот маньяк?

   Лейтенант вздыхает и начинает рассказ.

   Конец

   Машина скелетов

   Он пришёл к городским воротам на рассвете, и ворота оказались открыты.

   За плечами - тяжёлый путь через пустоши. Не останавливаясь ни днём, ни ночью, порой он дивился, откуда в измождённом теле столько сил. В пустошах не было воды. Только растрескавшаяся земля, пучки сухой травы, скрюченные деревца, одно примерно на два-три километра. Следы старых дорог, по котором сотни лет никто не ездил, да руины ферм.

   Малик не помнил, откуда и куда он идёт. Всё, что сохранила память - как он проснулся, встал и пошёл. Слышал треск и думал, что это жужжат насекомые, но здесь не было насекомых. Трещала его кожа, ветхая одежда натягивалась на выпирающих коленных чашечках, лопалась при каждом неосторожном движении.

   За всё время Малик ни разу не оглянулся. Он знал, что сзади нет ничего, кроме пустыни до самого горизонта, да истлевших останков, облачённых в заржавевшие доспехи. Он шёл к Городу, и, как только впереди показались его башни, упал на колени и зарыдал. Он хотел почувствовать влагу подушечками пальцев хоть на щеках, но глаза оставались сухими. Лишь дрожала спина, а горло харкало звуками рыдания, неотличимыми от кашля.

   Раскрытые настежь ворота звали внутрь. Они возвышались на добрый десяток метров, собранные из потемневшего до черноты дерева, обитого по углам железом. Малик хотел бы знать, где растут такие деревья, но, подумав, пришёл к выводу, что хотел бы знать, где растут любые деревья выше человеческого роста. Слово "лес", без сомнения, знакомое, звучало в его голове, как камень в пустом котле, ни с чем не ассоциируясь.

   К створкам намело песка, здесь был мусор и камни, рос какой-то кустарник. Видимо, их не закрывали уже добрую сотню лет. Малик стоял на линии ворот и, запрокинув голову, смотрел на башни. Город, без сомнения, принадлежал наследию гигантов. Почти все здания разрушены наполовину или более, они выглядели как гнилые зубы. Куски камня, когда-то белого, а теперь желтоватого с коричневыми прожилками, валялись тут и там, каждый в отдельности был размером с могильный курган и сам отныне служил домом для муравьёв, что заселили выброшенную чашку с отломанной ручкой. Муравьёв-человеков, которые прорубили себе окошки и двери.

   - Эй, - услышал Малик. Повернув голову (суставы щёлкнули), он увидел, как к нему неторопливо идёт сторож... назвать его стражем было бы высшим актом неуважения к этой значимой профессии. До черноты загорелый мужчина с жидкими седыми усами, укутанный в синюю геллабу с остроконечным капюшоном, сейчас лежащим на плечах. Пояс его был настолько ослаблен, что едва не спадал с бёдер; на нём болтался длинный нож в ножнах, и Малик сразу заметил, что руки этого, с позволения сказать, караульного покоя людского далеки от оружия.

   Впрочем, он всё равно не собирался причинять никому беспокойства.

   - Воды, - из горла Малика вырвался хрип. - Воды...

   Сторожка, слепленная из нескольких небольших камней и скреплённая цементом, напоминала осиное гнездо. Поблизости не было другого строительного материала, поэтому шкура, что десятилетие за десятилетием сходила с мёртвой змеи, не должна была пропасть зря. Каждая её чешуйка шла в дело. К стене прислонено несколько копий разной степени сохранности, рядом, на валуне для сидения, миска с какой-то кашицей, по которой лениво взбирался жук.

   - Тебе не нужна вода, друг, - сказал сторож. Малику послышалось равнодушное сочувствие. - Уж поверь мне, я на этом посту двадцать пять лет оттрубил. Я послал за старшим-над-машиной. Скоро он будет здесь.

   Незнакомый, чудовищный акцент... что это за наречие? Эмиссары далёкого Темьяна, что ли, заселили эти руины, или обитатели северных предгорий? А может... нет, для людей серы его кожа слишком темна.

   Малик снова прохрипел:

   - Дайте пить.

   Сторож вздохнул и, помедлив, вышел из тени ворот. В воздухе ещё чувствовалась ночная свежесть, но солнце уже спешило вверх по лестнице облаков. Ещё час, и вся вселенная укроется одеялом болезненно-яркого света. Последние несколько дней Малик не переставая воздавал хвалу ночи за её прохладу.

   Он вытянул шею, увидев в руках сторожа ковш. Вода была мутной и имела землистый оттенок, но Малик выпил её залпом, не почувствовав вкуса.

   - Смотри не подавись, древний воин, - сказал сторож, усмехнувшись в усы.

   - Мнится мне, что речи твоей, Сахир, не хватает уважения, - раздался другой голос. - Ты обязан ему жизнью.

   - Ему я, положим, пока ничем не обязан, - Сахир заткнул большие пальцы за пояс и запоздало придал своей спине горделивую осанку.

   - Так значит, будут обязаны твои внуки, - мягким голосом произнёс второй мужчина.

   Он подошёл со стороны жилых построек, приземистых и выглядящих жалко по сравнению с башнями старинных великанских крепостей - даже учитывая, что ни одна из них не была целой. Он без оружия, потрёпанная геллаба отливала благородным пурпуром. Высокий, чуть постарше стража, с пучком белых волос и следами кожной болезни на лице. Блеклые глаза смотрели прямо и открыто. Пояс (туго затянутый, иначе всё богатство уже лежало бы на земле) оттягивало несколько кожаных кошелей, а также ряд свитков в специальных петлях. В руках табличка для записей и клинышек.