Навечно в грёзах (СИ) - "Eva 4444" - Страница 117

Когда сказала, что ребёнок не мой… то, как она это сказала, блядская сила… меня мгновенно накрыло злостью на неё; кровь, разбавленная желчью, ударила в голову, разум затопило яростью, и я наговорил ей гадостей, желая сделать также больно, как она сделала мне. Зря… зря наплёл то, чего на самом деле не думаю. В порыве гнева слова о её зависимости и здоровье ребёнка сами сорвались с уст, а, когда сказал, уже было поздно отступать. Но она… её ошеломлённый взгляд после этих слов… я ударил её в самое сердце. Лучше бы Амайя закричала, лучше бы просто вошла в клетку и убила, нахуй! А она просто стояла и отрешённо смотрела на меня. Глядя на её мелко трясущиеся руки, подрагивающие ресницы и тяжёлое дыхание, глядя на её боль… Чтоб её!

Загибаюсь от любви к этой лгунье, да так, что кажется, будто ядовитая кровь вот-вот закипит в венах, и я не в силах сбежать. Кажется, будто чёрствое сердце превратилось в камень и неудержимо тянет вниз. Но с каждым проклятым днём я люблю её всё больше. И, будь мы вместе, уверен, что и ребёнка её полюбил бы. Ведь эльфёнок не виновен в том, каким был его отец. К тому же, этот ребёнок — часть моей Амайи. Часть моей души. А что до наркотиков в беременность?.. Так золотые руки моей девочки любого исцелят и мёртвого поднимут. Всё будет хорошо. С ними обоими всё будет хорошо!

Вот только что значит «запрещено покидать постель»? Чью? Что Офелия имела в виду? Эльфийку ведь так зовут? Одни, блять, вопросы, и нихуя — ответов!

Не прошло и получаса с ухода Амайи, как ко мне заявился разъярённый ушастый подручный Королевы. Блять, не темница, а проходной двор какой-то! Вбежал так стремительно, словно за ним свора церберов гонится, и принялся избивать меня голыми руками. Пиздец, оригинально…

Побои от Незабудки я ещё могу стерпеть, но это… это, бля, выше моих сил. Несмотря на сковывающие движения цепи, принялся отбиваться от мощных ударов, как мог. Хотя, нет. Мог бы ещё поджарить беззащитного тупицу, который опрометчиво влетел ко мне в клетку. Но не стану. У нас с Амайей и без того натянутые отношения.

Спустя пару минут нечестного боя наш ушастый сучёныш всё же одержал надо мной верх, схватил, сука, в удушающий захват, но практически сразу же отпустил и отполз к решётке — туда, где я не мог до него дотянуться из-за цепей. И, несмотря на то, что мы оба ещё не восстановили дыхание, я всё же спросил:

— А теперь можно поинтересоваться, чем обязан личному визиту столь важной персоны?

— Ты, сука, после того, что натворил, ещё и острить осмелился?

За доли секунд подлетел ко мне и принялся снова колотить.

— И что я, блять, натворил? Не просветишь?

Кирион остановился и в изумлении уставился на меня. Ну что за ебанина? Сегодня все в ахуе пялятся на меня. У меня, что, надпись на лбу, о которой я не знаю?

— Отчего же не просветить? С удовольствием! Не знаю, что ты, ублюдок, наговорил ей здесь, но после визита к тебе Амайе совсем плохо стало. Урода ты кусок! Ей и так в последнее время врачи запрещали с постели подниматься, а она, как только на ноги встанет, к тебе бежит. Так ещё и ты, тварь…

Что за нах...? Почему лекари велели ей лежать? Наверное, наркотики в первые месяцы беременности всё-таки сыграли свою роль, да ещё и я тут со своими оскорблениями… А ведь всё то время, что Амайя не приходила, чувствовал, что она не в порядке! Узнать бы подробней о её самочувствии. Её жизни ведь ничего не угрожает? А ребёнку? Ага, так этот уёбок мне и рассказал…

От услышанного и атаковавшей тревоги за Амайю я впал в глубокий ступор, машинально опустил руки, перестал сопротивляться побоям, а ушастый, нанеся ещё с дюжину сокрушительных ударов, вновь отошёл к решётке и уже в более сдержанной манере принялся меня упрекать.

— Ты — придурок, не оценивший подарка Всевышнего, не оценивший того, что она тебя полюбила, — погубил её! Сломал! А сейчас ещё и добиваешь! Ты и представить себе не можешь, что с ней было после твоего предательства, — он всё говорил, а я молча захлёбывался в ненависти к себе, ненависти, которая возрастала с каждым сказанным им словом. А всё оттого, что он говорил чистейшую правду. Я действительно намеренно старался сделать ей как можно больнее. Эльф всё продолжал: — Я около двух месяцев буквально с пола её соскребал. Ей хотелось навечно забыться в грёзах. И лишь ради ребёнка она смогла взять себя в руки и перестать употреблять. — Изрядно уставший эльф сам не заметил, как разговорился, но сейчас мне его болтливость даже на руку. Пускай говорит. Я, конечно, и так был в курсе состояния Ами в то непростое время, но мне охренеть как хочется послушать это от того, кто всё видел лично. А он некстати сменил тему. — Да если бы за все те десятилетия, которые мы с ней были вместе, она хоть на четверть любила бы меня, как тебя, то, поверь, я бы точно своего не упустил.

Охотно верю. Вот только не потянешь ты, ушастый, такую девушку! Кишка тонка! Оттого и не полюбила тебя! Внутри Амайи — настоящий огонь, и не каждому под силу его в ней поддерживать. Любила меня, говорит? Интересно, что он на это ответит:

— Ага, ушастый! Так любила меня, так любила… что дитё с братом нагуляла!

Эльф мгновенно вскочил со скамьи, изумлённо уставился и едва не задохнулся от возмущения. Ведёт себя так, будто я ему великую тайну сообщил. Небось, первый узнал об их связи! Пялится на меня недоумевающе и молчит. А хули ему делать, когда нечем крыть?

Я хрипло рассмеялся, а, поняв, что вышло до отвращения фальшиво, резко заткнулся. И тут ушастый заговорил… сука, лучше бы молчал.

— А ты, оказывается, ещё тупее, чем мне показалось при первой встрече. — За доли секунд эльф буквально озверел. Схуяли? Конченный психопат! Он мгновенно подлетел ко мне и принялся колотить ногами, неистово вопя! — С тех пор, как Амайя щедро даровала тебе жизнь в том самом каньоне, она ни с кем больше не была, ублюдка ты кусок! — На каждое слово — отработанный удар по мне. — Она любит тебя, тупорылый ты дебил! Ребёнок твой! И ты явно не заслуживаешь такую верную девушку!

А-ху-еть! Мой! МОЙ, БЛЯТЬ! От осознания услышанного я окончательно перестал сопротивляться побоям, а он поднял меня за цепь на ошейнике и выплюнул в лицо слова, от которых болезненно замерло сердце. — И знаешь, что, ублюдок? Я счастлив, что она наконец решилась казнить тебя! На рассвете, демон… Твоя казнь состоится на рассвете! Завтра ты сдохнешь, а я останусь рядом с ней и вашим ребёнком. Настолько близко рядом, насколько тебе уже никогда не стать!

Ликующе оскалившийся эльф со всей силы отшвырнул меня назад, и я с грохотом рухнул на пол.

Казнь? На рассвете? Не верю! Хуйня какая-то! Коль решилась, почему лично не сообщила? А, похуй! Мне теперь на всё похуй! Ребёнок мой! МОЙ! Как я вообще мог поверить в то, что моя Ами ещё с кем-то была? Как-как? Я не вглядывался в её глаза! Моя девочка просто виртуозно врёт голосом, языком тела, но не глазами. В голубых омутах всегда отражается правда. И я — дурак — не посмотрел в них. Я в это время упивался жалостью к себе и отчаянно старался как можно больнее ударить её словом. Поэтому с тех пор, как прилетел в Аваллон, ей становилось только хуже. Поэтому в какой-то момент она вовсе перестала посещать мои пытки. Потому, что я, блять, источник её мучений! Что я натворил? Ну что я, нахуй, натворил?

Казнит, чтобы сберечь нашего ребёнка? Может, она и права. Может, я заслужил смерть.

После ухода ушастого оставшиеся до рассвета часы я заживо горел в презрении к себе за то, что оставил свою Ами с малышом совсем одних, за то, что лично столкнул её в наркотическую бездну и, зная, что Амайя по-чёрному употребляет, не пришёл ей на помощь в отличие от ЕЁ Кириона. И кто теперь из нас слабак? Да что я за мужик такой, раз не сумел уберечь свою любимую женщину? Она, безусловно, у меня сильная. Однако нахуя ей тогда я, если приходится со всем самой справляться? И всё это лишь ещё раз подтверждает, что Ами по-прежнему любит меня. Ведь оставила… сохранила жизнь нашему ребёнку! Не побоялась вынашивать, несмотря на то, что является, наверное, первой эльфийкой, которая забеременела от демона!