Чужая жизнь (СИ) - Шмаев Валерий - Страница 47

Повоевать захотелось? Так что мешает? Придёте на место, обустро́итесь, спрячете гражданских и воюйте сколько душеньке угодно. Организуете партизанский отряд, народ из местных наберёте, уверен и пленных сколько-то отобьёте и будете делать то, что лучше всего умеете делать — стрелять из засады. По всему что шевелится.

Увезёте детей, мы тоже в этом месте долго сидеть не будем. Нас здесь быстро минами закидают. Так что мы пойдём по берегу до следующей речки, переберёмся, из очередной засады обидим эсэсовцев, а потом, пока они ответного огня не открыли, уйдём вдоль неё. Мне надо, чтобы егеря за нами пошли, а там мы по краю болота уйдём. Главное, чтобы они направление вашего движения не засекли, а то все наши усилия насмарку. — Тут меня перебила Алевтина.

— И раненые с тобой вдоль берега пойдут? И ты с ними? Ты же еле ноги таскаешь. Или тебя на закорках понесут? — Ответил сразу. Я это уже продумывал.

— Я пройду сколько понадобится. Мне только отдохнуть надо. Неделю назад бегом от этих егерей по лесам бегал и ничего. Жив пока. А вот раненые Алевтина здесь останутся. Им уже никто не поможет.

У сержанта гангрена начинается, да ещё и в таком месте что резать бесполезно. Жить ему осталось очень мало, а умирать он будет страшно. Врагу такой смерти не пожелаешь. С политруком та же песня. Если ему в ближайшее время операцию не сделать, то он умрёт так же, как и сержант. Проживёт только чуть дольше. Думал я у немцев в бронетранспортёре медикаментами разжиться, но в нём только перевязочные пакеты и пара склянок с перекисью водорода обнаружились.

Нечем делать операцию. Нечем и не с чем. У Яковенко сосуды придётся сшивать, и даже если сошьём и он не умрёт от боли или потери крови, то, то же самое нагноение может начаться опять — у нас ни стерильных материалов, ни лекарств нет. Это как мне пулю из головы вынимать — операцию сделать можно, но при этом меня обязательно похоронят.

Из всех раненых вы возьмёте с собой только старшину. Он вроде на своих ногах ходил, а если нет, то всё равно возьмёте — лучшего заместителя командира отряда вы себе не найдёте. Ему внутренности отбили, зубы выбили, но может вы́ходите. В любом случае сколько бы старшина не прожил, он до последней секунды своей жизни полезен будет.

А тебе «Шатун» хочу сказать следующее: командир отряда должен быть один. Всегда и во всём. Никакой политработник или командир Красной Армии не может быть выше командира партизанского отряда. Откуда бы он не вылез и какие бы документы он тебе не показывал. Ты можешь с ним посоветоваться или выслушать его мнение, но решение всегда за тобой. Иначе вы и пары месяцев под финнами не протянете. Потому что командир, который пришёл в твой отряд, не сохранив своих бойцов, не командир, а кусок дерьма на двух палочках. Он так же и твоих людей ценить не будет и под пулемётами их сгубит не за грош.

Единственное исключение — это представитель штаба партизанского движения с документом подтверждающим его полномочия и направленным в твой отряд, но и с ним ты можешь бодаться или выполнять его задания так, как тебе удобно. Остальных можешь посылать далеко и надолго, а можешь закопать по-тихому, чтобы воздух в твоём отряде не портили.

Басню Крылова про лебедя, рака и щуку помнишь? Вот чтобы у тебя такого не было, отряд ты должен держать в кулаке, а всех вновь прибывших предупреждать, что предупреждений больше не будет. Дальше только пуля за неповиновение и невыполнение приказа командира отряда. И оформляй все приказы письменно в присутствии двух-трёх свидетелей. И всегда расстреливай или вешай предателей, но обязательно составляй протоколы. Поверь мне на слово — пригодятся. А как это делать я тебе покажу, расскажу и дам попробовать — отдам тебе протокол что в твоей деревне составил.

И ещё. О том, что вы уходите и вас никто из нас больше не увидит, не должна знать ни одна живая душа. Всё, кто останутся со мной, должны думать, что вы просто увозите детей и женщин вперёд, чтобы ноги не били, а заодно и позицию для Степана с ребятами оборудуете, чтобы нас отходящих прикрывать сподручнее было. Это на тот случай если егеря кого раненым прихватят. Эсэсовцы спрашивать умеют — не захочешь, а расскажешь, чтобы больше не мучаться. А так хоть какая гарантия.

Кто-то из нас должен остаться. Иначе всё наше сборное воинство по лесу разбежится и егеря всех за пару часов переловят. Придержать их может только кинжальный огонь из засады и хорошо оборудованные огневые точки. Да и то очень недолго — обойдут и прихлопнут. Для чего мне у второй реки пулемёт и нужен. Со своими пулемётами мы долго по берегу озера не пробегаем, а так даже с егерями на закорках мне будет чем их встретить.

Сейчас командир отряда я. Поэтому мне и оставаться. Так что будет так, как я сказал, но советы твои «Шатун» по поводу нашего отхода я выслушаю. Все хорошо меня поняли? — Поняли меня хорошо.

Своё мнение у всех конечно же было, но все поняли, что мне на их мнение наплевать и растереть и всё равно будет так как я сказал. Потому что командир отряда только один. Это «Шатун» уже хорошо усвоил. Он будет хорошим командиром партизанского отряда — быстро учится. И сержант с пробитой башкой ему ни в какое место не упёрся. Это мы с ним оба хорошо знаем. Так что будем делать то, что хорошо умеем делать — он в лесах прятаться, а я егерям сюрпризы устраивать, а заодно и бегать сколько получится.

Глава 14

Детей Степан с Ристо привели через четырнадцать чесов. Я к тому времени уже восемь часов спал, но будить меня не стали. Без меня усталых людей переправили через реку и отвезли на баркасе вдоль берега озера метров на восемьсот от реки — до первого здорового скального обломка чтобы баркас не было видно с того берега реки. После чего покормили и разместили отдыхать в большой брезентовой палатке, установленной на опушке леса. Откуда она такая нарядная взялась в сарае рыболовной артели я выяснять не стал. Видимо командир одной из воинских частей подогнал в качестве шефской помощи. Всем процессом рулили «Шатун» с Алевтиной, работающие вроде неспешно, но всегда слаженно и обстоятельно.

Проснулся вроде сам, но потом понял, что от чьего-то присутствия. Выспался хорошо, но сквозь уходящий сон услышал металлический лязг. Как будто солдатский котелок рядом поставили. — Открыв глаза я увидел Степана. Он сидел напротив меня и смотрел мне прямо в глаза. В шалаше, который построили вокруг моей лёжки, слепленной мной из немецких плащей и плащ-палатки, было полутемно. Или полусветло? А я даже не слышал, как этот шалаш вокруг меня строили.

Котелок стоял между мной с Степаном. Обычный, немецкий со снятой крышкой. Это она скрежетнула о небольшой камешек. Запах немецкого горохового концентрата наконец добрался до моего обоняния, и я вдруг понял, что дико голоден. Когда же я ел в последний раз? Нет не помню. Вчера, наверное. Всё это я думал, берясь за ложку, которую мне протягивал мой друг.

Пока я ел Степан разглядывал меня как будто только увидел. Или что-то появилось во мне за те часы пока он ходил за детьми. Я не спрашивал его как прошло. Если бы было что-то существенное он сказал бы, а раз молчит значит всё нормально.

Я закончил есть действительно гороховый концентрат с добавленной в него тоже немецкой тушёнкой. Запил всё это водой из своей фляжки. Только в этот раз без уже спелой надоевшей черники. В это время Стёпке видимо надоело играть в молчанку.

— Ты что задумал? — Глухо спросил он.

Я тяжело вздохнул, потягиваясь. Голова у меня прошла и чувствовал я себя отдохнувшим. Не здоровым, но и не полутрупом каким меня вырубило несколько часов назад.

— Ты всё понимаешь сам Стёпа. — Не стал долго я тянуть с ответом. Пора сказать правду. Стёпка давно понимает, что со мной что-то происходит, но помогает молча, снимая с меня бо́льшую часть физических нагрузок. В последние дни я только рулил процессом — после моих художеств в посёлке состояние у меня было краше в гроб кладут. Если бы не было отдыха на острове уже ходить бы не смог.