Выстрелы с той стороны (СИ) - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 111

— Приятного свидания.

— Спасибо.

Розы почти не пахли. Генмод, точно. А может, и нет. В генмод и запах встроить могли… Или просто холодно им здесь.

Он прошёл станцию насквозь, свернул в переход, поднялся на этаж выше, прошёл еще одну станцию. Где-то по дороге заметил, что ему улыбаются встречные — молодой человек, с цветами…

Он сел в вагон скоростного трамвая. Линия вела в сторону, чуть ли не прямо противоположную дому. К порту. К заливу.

Они ехали в трамвае вместе с дождём. Он внутри — дождь снаружи. Дождь был таким же, только похолоднее. Дождь, и брусчатка, и пакгаузы, а вот вода в заливе оказалась не зелёной, а желтовато-серой.

В побледневших листьях окна зарастают прозрачной водой. У воды нет ни смерти, ни дна. Я прощаюсь с тобой. Горсть тепла после долгой зимы донесем в пять минут до утра, доживем — наше море вины поглощает время-дыра.

Это всё, что останется после меня… Это всё, что возьму я с собой… [9]

Эней прошёл по волнорезу до самого конца, где волна изгрызла бетон, обнажив арматуру. Достал из-за пазухи косу Мэй, обернул ею стебли роз, снова скрепил резинкой. Поцеловал тугой чёрный жгут, который хранил теперь только его собственные тепло и запах. И бросил букет в море.

Синие розы как-то очень быстро потерялись в волнах. Эней запрокинул голову, подставляя лицо дождю. Со стороны никто не разберёт, где холодные капли, а где горячие.

С нами память сидит у стола, а в руке её пламя свечи. Ты такой хорошей была — посмотри на меня, не молчи. Крики чайки на белой стене, окольцованной чёрной луной. Нарисуй что-нибудь на окне и шепни на прощанье рекой…

Это всё, что останется после меня. Это всё, что возьму я с собой.

Он понял, почему выбрал Питер. У Мэй большая могила — целая Балтика. Может быть, ему хватит безумия поверить, что однажды настанет день — и Мэй выйдет к нему из этого моря. Во всяком случае, последнюю строчку Credo он с самого начала произносил совершенно искренне. Хотя на церковнославянском лучше — "чаю воскресения мёртвых". Не просто "жду" — а "чаю". Антоним к "отчаиваюсь".

Две мечты да печали стакан мы, воскреснув, допили до дна. Я не знаю, зачем тебе дан, правит мною дорога-луна… И не плачь, если можешь, прости. Жизнь не сахар, a смерть нам не чай… Мне свою дорогу нести. До свидания, друг, и прощай!

…А если и нет, если надежда напрасна — что ж, этих трёх месяцев не перечеркнёт ничто. И если Мэй никогда уже не шагнёт из темноты — он в свой час войдёт в темноту, и больше не потеряет Мэй в чужих водах.

Это всё, что останется после меня.

Это всё, что возьму я с собой.

Где-то там цветы уплывали в море. Если это генмод, они проживут ещё долго.

Он стоял на волнорезе, пока не замёрз, а когда спрятал руки в карманы, чтоб согреть, наткнулся на комм, который отключил, входя в кабинет психотерапевта. Едва он нажал на кнопку, комм завибрировал. Судя по логу пропущенных звонков, ребята звали его уже четвёртый раз.

— Ты где? — раздался голос Кости. Эней включил визор, и увидел, как на лице Кена раздражение сменяется удивлением — пейзаж, передаваемый коммом Энея, говорил сам за себя.

— Чего тебя на море понесло? — спросил Костя уже мягче. Эней не ответил, и Костя, похоже, понял. — Когда будешь-то?

— Сейчас на трамвай сяду, — пообещал Эней и, действительно, пошел по волнорезу обратно, к берегу, к городу, к дому…

— Ну, мы ждём, — кивнул Костя. — Чай кипятим.

— Я скоро, — пообещал Эней и отключил комм.

Конечно, его "скоро" напрямую зависело от расписания трамвая и метро, но когда он добрался до Пряжки (табличка на входе уже гласила, что здесь располагается детективно-охранное агентство "Лунный свет", хотя никто из них пока не имел права работать), горячий чай его действительно ждал. Костя молча отобрал у него мокрый плащ, выдал взамен безразмерное полотенце и показал на ванну. Игорь положил на стиральную машинку сухие футболку, брюки и носки. Антон сунул в микроволновку чашку грибного супа.

Через пять минут Андрей сидел со всеми за столом, грел руки о чашку, поцеживал суп и смотрел новости. На мониторе в синем южном небе таяла слепяще-желтая звезда. Репортёрша, уже не заботясь о прическе, которую поставил дыбом степной ветер, увлеченно рассказывала о старте очередного "русского челнока" в рамках проекта "Сеттльмент". Речь шла об очистке космоса от неимоверного количества дряни, которую набросали за полтора века.

— Между прочим, пилоты — старшие, — как бы вскользь бросил Антон.

— Есть один древний анекдот, еще довоенных времен, — Андрей улыбнулся воспоминанию: анекдот отцу рассказал Ростбиф, еще в бытность свою таинственным визитером. — Карпаты, раннее утро, двое дядек перекрикиваются через полонину: "Ву-уйко-о-о! — Га-а? — А ви чу-ули? — Шо-о? — Совєти до ко-осмосу полетіли! — Шо, усі? — Та нє, єдин! — Е! Ото якби усі…"[10].

Никто не смеялся. Андрей поднял голову — на него смотрели как Валаам на ишака.

— Что, не смешно? — удивился он.

________________

[1] Доколе, — закричал он гневно, —

Олимпа имя вам срамить,

Друг с дружкой грызться ежедневно

И смертных смертными травить?

Обычай ваш совсем не божий.

Вы на сутяжников похожи!

За что мытарите людей?

Не дам поблажки братье вашей:

С небес повытолкаю взашей

И прикажу пасти свиней (укр.).

[2] Чимборазо, Котопакси, они украли душу мою… (англ.) (Стихотворение "Романтика" У. Дж. Тернера.)

[3] Система радиоэлектронного подавления.

[4] — Вы Андрей Новицкий?

(…)

— Да, мэм (англ.).

[5] Не могли бы вы… (англ.)

[6] О, это всё моя вина. Мы прибудем как только, так сразу. Ваша, И. К. (англ.)

[7] Мы почти на месте. Не могли бы вы, пожалуйста, выйти навстречу, поскольку в настоящий момент у меня не хватает мощностей? Ваша, И. К. (англ.)

[8] Кроме женщины и петуха (лат.)

[9] Здесь и далее — песня Ю. Шевчука.

[10] "Дядька! — А? — Вы слышали? — Что? — Советы полетели в космос! — Что, все? — Нет, один! — Э! Вот если бы все…" (укр.)

Эпилог-1. ХАРОН

Потеряв в снегах его из виду,

Пусть она поет еще и ждет:

Генерал упрям и до Мадрида

Все равно когда-нибудь дойдет.

К. Симонов. "У огня"

В котловане выло и шуршало — непонятно чем шуршало, не могло там быть пыли и мусора. Это, наверное, какой-нибудь местный ветер трется о конусы рассеивателей, как верблюд о забор. Лучше бы ему оттуда убраться, еще немножко — и сгорит, бедняга. Потому что мачты отведены и сверхтяжелая "Энергия-ВМО" стоит на пусковом устройстве. Шестьдесят метров в высоту, пятнадцать в диаметре. Ее так, стоймя, и вывезли на старт — когда перестраивали космодром, Волков настоял на том, чтобы монтажный корпус делали по старому американскому образцу. Ну, будет башня под сто метров — разве нам пенобетона жалко? Зато ракету можно собирать в вертикальном положении и риск при установке много меньше.

В аппаратной последний раз тестируют системы — и носителя, и модуля. Это быстро, ветер. Пять минут. Если, конечно, тест не отыщет дыру. Сильный ветер, ветер. Раньше в такую погоду не летали. Впрочем, Аркадий Петрович рассказывал, что раннюю модель той же "Энергии" запустили как-то поперек штормового предупреждения. И ничего. Обошлось. Он здесь работал когда-то — инженером по системам жизнеобеспечения.

Он много чего рассказывал, Аркадий Петрович. Например, о некоем полковнике, предложившем заменить в каких-то запалах спирт — керосином. Изобретательность имела причину весьма прозаическую: спирта в нужном количестве не было, выпили его. А когда наверху одобрили-таки керосиновые запалы, полковник сотоварищи радостно допил остатки. Шутка? Выдумка? Здесь, на Байконуре, господин советник оказывался неожиданно способен и на то, и на другое.