Выстрелы с той стороны (СИ) - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 1

Выстрелы с той стороны

Эпиграф

— Расскажи мне, Шон О’Фаррелл, а куда ты так спешишь?

— Потерпи — и все узнаешь, если только помолчишь.

Был приказ от капитана — ночью двигаться вперед.

Вместе мы клинки поднимем в час, когда Луна взойдет!

Ирландская народная песня. Перевод Ивана (Шона) Воронова.

Вводная. МЕТЕЛЬ

Санкт-Петербург, февраль, несколько лет назад

— Не беги, — одними губами говорит мальчик. — Падай. Помнишь?

Да. Она помнит. Ей вдолбили это до автоматизма — если что, начнется стрельба, а погибнуть под "дружественным огнем" обидно. Она была согласна — обидно. Бежать, говорили ей, нет смысла: эти все равно бегают быстрее. Она опять соглашалась — действительно, убежать нет ни малейшего шанса.

Но сумеет ли она вспомнить смысл всех этих наставлений в нужный момент — который вот-вот настанет? Сумеет ли она сделать так, как сказал ей мальчик?

— Сало, — говорит мальчик.

— Что?

Мальчик показывает вниз.

Под ногами — снежное месиво, с которым ничего не могут поделать уборочные машины: в снегопад ни один автомат не успеет вычистить тротуар досуха — а неприбранный снег затаптывают и замешивают с уличной пылью и песком. На плюс-минусовой границе при влажном ветре образуется рыхлая масса. Грязно-белая, действительно какая-то жирная на вид. В нее и предстоит падать, если что.

Мальчику это сало нравится, судя по всему, еще меньше, чем ей. Хотя ему не падать туда, ему драться по щиколотку в этой каше.

Ему хуже.

— Снегопад усиливается, я вас почти не вижу, — шепчет наушник. Саша нервничает. Если он потерял их из виду — Виктор тоже мог, а значит — поддержка огнем может не успеть.

— Я справлюсь, — отвечает мальчик.

Он справится, если она вовремя упадет и не будет мешать. Ему восемнадцать, против него — почти столетний старший, но он справится. Он так говорит…

Машина появляется из-за угла, когда они сворачивают к Мойке. Опасный сектор позади, она переводит дыхание — и тут машина… Ярко-красная, просто какой-то цветовой вскрик на серо-белой утренней питерской улице. Та самая.

Мальчик улыбается, опустив голову. Он похож на Сашу, просто изумительно похож. Как будто его младший брат. И тоже "агнец". Этот, в машине, ловит эмоциональный фон. Что сейчас чувствует мальчик? Саша боится и нервничает, а его… как они шутили, мистический близнец? Не испортит ли дело его охотничий азарт? И где Виктор?

Здесь на трех охотников больше, чем могло бы показаться со стороны, думает она.

Дверца машины открывается. Показывается Генин.

Он не мог свернуть за ними — движение одностороннее. Виктор и Саша специально так прокладывали маршрут — чтобы Генину пришлось бросить машину и отойти метров на пятнадцать-двадцать. Чтобы затащить Лиду в салон сходу не получилось.

Генин выходит из-за руля — значит, он без водителя.

— Совсем хорошо, — шепчет мальчик. Улыбка его теперь не прячет эмоций — наоборот, она откровенна, как черный пиратский флаг.

Ненависть.

— Вы все-таки решили ее проводить, — говорит Генин. — Как мило с вашей стороны.

Он одет в пиджачную тройку. На работу или с работы. Так, свернул на набережную — перекусить между делом.

Ему не холодно. Высокие господа его возраста любят подчеркивать нечувствительность к холоду. А у нее деревенеют пальцы. Хотя, возможно, холод тут ни при чём.

Мальчик стоит, опустив голову. Не отвечает. Тембр голоса у них с Сашей разный, хоть и похожий — но разный. Генин с его тонким слухом различит. Любой из них различит. Он мог бы и разницу во внешности заметить, но тут ему будет застить глаза аура. Ненадолго, но должно хватить.

— Обними меня, — шепчет мальчик. Сашино пальто ему немного широковато в плечах.

Объятие длится несколько секунд, и за это время она достает пистолет, а мальчик убеждается в том, что она вооружена. Потом разворачивается к преследователю, все так же опустив голову.

— Если вы решили отдать себя, — продолжает Генин, стоя на пронизывающем ветру в пиджачной тройке темно-серого цвета, — то напоминаю: этот вариант мы уже обсуждали, и он меня не устраивает.

— Болтай с ним подольше, — говорит Саша в наушнике. — Скажи что-нибудь.

— По закону он имеет право, — громко сказала она.

Голос сорвался, получилось капризно и визгливо. Мальчик стоит между ней и Гениным.

— Не апеллируйте к закону, — улыбнулся Генин, — вы оба не в том положении. Связи с подпольем некоторым образом выводят вас из-под действия всех законов и иммунитетов.

"Падай", — мальчик показывает за спиной пальцем вниз и бросается вперед.

— Кто вы? — успевает удивится Генин.

Она не видит ножа.

Она слышит вскрик.

Падает.

Кричит Генин. Значит, мальчик ранил его. Крови нет — Генин слишком стар. Криков больше тоже нет — почему? Две тени слишком быстро сливаются в снежно-сумеречной заверти. Она не может стрелять. Никто не может стрелять.

Тени застывают на миг, зависнув над перилами. Раздаются четыре глухих выстрела. Потом два тела валятся вниз, на лед Мойки, бугрящийся кучами сброшенного снега.

— В ельник и в песок! — выдыхает на бегу (на лету?) третья тень, одним прыжком преодолевая рукотворный сугроб.

Виктор вскакивает на перила, целится вниз, потом опускает оружие.

Поворачивается, спрыгивает на тротуар, протягивает ей руку и сообщает:

— Все.

— Снитч! — кричит в наушнике Саша.

— Обними меня, — быстро командует Виктор. — Можешь даже поцеловать.

Снитч проходит точно над центром реки. На миг зависает над раскрытой машиной. Она не знает, что именно ушло пакетом — красный автомобиль, целующаяся пара на берегу или двое под мостом?

И что с ними?

— Пошел сигнал, — говорит в наушнике Саша. — Где Эней?

— Внизу, — отвечает мальчик. — Нас не засекли, все в порядке.

— Ты не ранен?

— Немножко бок болит.

— Поднимайся.

— Сейчас.

Через перила перелетает что-то круглое, завязанное в пакет. Она догадывается, что это, но предпочитает не уточнять.

Потом, вскарабкавшись на сугроб и цепляясь за руку Виктора, выбирается мальчик. От него пахнет порохом, горелой шерстью и горячим потом…

— Вот идет Рёма[1]! — провозглашает он, широко улыбаясь и светясь всем лицом. Потом морщится и оседает в снег. — Кажется, он мне пару ребер помял…

На углу, взвизгнув тормозами и разбрызгивая "сало", тормозит Сашин "лель".

— Бегом, бегом! — опустив стекло, орет Саша из-за руля. Мальчик подхватывает пакет, Виктор — мальчика, все впихиваются на заднее сиденье, она следом, машина рвет с места раньше, чем она успевает захлопнуть за собой дверь.

— Ты почему сразу не стрелял, шнарант[2]? — спрашивает Виктор.

— Так я подумал — одной пулей такого старого не свалю, — спокойно объясняет мальчик, расстегивая куртку под пальто. Левая рука у него работает плохо, и он сует пакет в сторону: — Лида, подержи… Его отбросит и он убежит. И пиши пропало тогда.

— Да ничего бы не пропало, — зло говорит Виктор. — Лида, брось эту дрянь на пол. Пропало бы, если бы он тебе хребет сломал. А так мы бы уходили по плану Б.

— Не сломал же. Вечно ты ворчишь, дядя Миша.

Почему он называет Виктора дядей Мишей?

— Зато теперь, — на лице мальчика выступил обильный пот, — можно уходить по плану А. Легально. С песнями и плясками. С цыганским ансамблем. Или грузинским… что вам больше нравится?

— Братец, — Саша косится в зеркало заднего обзора. — Я понимаю, что у тебя боевая эйфория и все такое, но…

— У него не боевая эйфория, друг мой. — Виктор скалится. — У него болевая. Эней! Энеище! Рёма-корова! Смотри на меня! Смотри, держись!

…Черт! Которая из этих ампул — адреналин? А которая — глюкоза? Ее предупреждали: гипогликемия, у бойцов такого уровня после драки сахар на пределе, до обморока… Но сначала — адреналин.