Азовский гамбит (СИ) - Перунов Антон - Страница 26

– Нет, все в порядке, – поспешил успокоить я телохранителя. – Я вполне понимаю твое беспокойство, но завтра все, так или иначе, решится. Пусть бояре пойдут на штурм, а там уж бог решит, кому жить, а кому уже пора на тот свет.

– Как прикажете, ваше… – склонил голову Корнилий, но не успел договорить, поскольку я схватил его за руку и, склонившись к самому уху бывшего лисовчика, прошептал:

– Но не забудь приготовить к завтрашнему утру парочку хороших стрелков. Не стоит все отдавать на волю случая!

Получив повеление, Михальский нехорошо усмехнулся и поклонился, приложив руку к сердцу, показывая, что все исполнит. Но я уже выходил из зала, поскольку припомнил еще ободном безотлагательном деле. Возможно самом главном на сегодня.

– Отец! – кинулся ко мне Дмитрий, как только я переступил порог женской половины дворца, где после смерти Катарины в окружении мамок и нянек проживали мои дети.

– Ну как вы тут? – обнял я сына, затем Петера, после чего потрепал непослушные вихры обоим.

– Скучно, – не стал кривить душой мальчишка. – Его святейшество не разрешал нам выходить.

– Экий тиран! – усмехнулся я.

Здесь все мирно и покойно, словно и не бушевала только что в стенах Грановитой палаты буря. И от того на душе становилось легче. Вот за что надо бороться. Чтобы не сожрали злодеи детей наших! Да пусть скрипят зубами, пусть хоть до корней сотрут. Не видать им власти на Руси! Хватит их порядкам позволять вертеть огромной страной!

– А еще он обещал перекрестить меня в православие, – наябедничал Петька.

– Вот как? И что же ты ответил?

– Я, мой кайзер, сказал ему, что это противоречит вашему указу о веротерпимости!

– Чую Петька быть тебе юристом-законником! – заржал я, глядя на его серьезный вид.

В этот момент няньки привели дочерей, одетых в одинаковые вышитые рубашки и сарафанчики. С любопытством поглядывая в мою сторону, они жались к юбкам своих наставниц, не решаясь подойти.

– Ну что же вы? – присел я перед ними, раскрывая объятия, и девчонки с визгом бросились ко мне, стараясь опередить одна другую.

– От тебя дымом пахнет, – наморщила хорошенький носик Марфа.

– И потом, – добавила Женя.

– Но мы все равно тебя любим, – хором сообщили обе и звонко чмокнули в щеки.

– И я вас, малышки.

– А что ты нам привез?

Этот простой вопрос едва не поставил меня в тупик, поскольку за всеми этими событиями я про подарки и думать забыл. Однако смущаться было не в моих правилах.

– Массу всего! – как можно более загадочным голосом сообщил я.

– И где они? – загорелись детские глазки.

– Пока что в обозе. Я поставил самых храбрых и верных воинов, чтобы они охраняли их. Но сегодня вечером, самый край завтра утром, я вам их отдам. Хорошо?

– Ладно, – милостиво согласились две маленькие госпожи, после чего отправились назад к нянькам.

Мальчиков тоже увели, и в горнице осталась только одна девушка, в которой я не сразу признал фрейлину моей покойной супруги.

– Что тебе, Анхелика?

– Вашему величеству нужно привести себя в порядок, – без обиняков начала она. – Принять ванну, сменить рубашку. Я могла бы помочь…

– А ты разве не замужем? – удивился я, припомнив, что Катарина несколько раз пыталась устроить личную жизнь своей любвеобильной придворной.

– Увы, мой кайзер, – томно отозвалась та. – Один мой жених уехал на войну и не вернулся, другой имел неосторожность упасть пьяным в лужу и захлебнуться. Но, клянусь честью, даже если бы я была замужем, это не помешало бы мне быть полезной вашему царскому величеству!

– Нисколько не сомневаюсь, – нервно сглотнул я, глядя на пышную грудь, красиво очерченные губы и абсолютно бесстыжие глаза.

Собственно, а пуркуа бы и не па?

В общем, до стола и еды я добрался не скоро, хотя помыться все-таки успел. Но стоило мне взяться за ложку, как из дверей высунулся испуганный стольник и неуверенно доложил:

– Ивашка Грамотин просит принять до твоей царской милости. Бает, что по твоему именному повелению пришел…

– Вы пожрать спокойно царю дадите?! – выразительно взглянул я на него, и лишь потом, с тяжелым вздохом и велел все-таки пропустить. – Введите гражданина дьяка!

Тот, судя по всему, времени зря не терял, на еду и сон не отвлекался, а потому явился пред мои светлы очи все в том же изрядно задымленном за прошедший день жупане. Помимо гари от него пахло потом, кровью и … человеческим страданием. Не могу объяснить природы этого запаха, но ни с чем не могу его перепутать. Так пахнут профосы наемников, пыточные застенки, а еще боярин Романов, когда приходит с докладом прямо из Земского приказа.

– Садись, коли пришел, – махнул я рукой в направлении скамьи.

– Не смею в присутствии вашего величества, – попробовал отказаться Грамотин, но когда я на него рыкнул, осторожно примостился на краешек, всем своим видом изображая смирение пополам с благоговением.

– Говори, что нарыл, – велел я, не без огорчения отодвинув от себя тарелку с густыми наваристыми щами.

Услышав приказ, дьяк вскочил и, просеменив ко мне на полусогнутых, подобрался поближе, после чего горячо зашептал:

– Измена, государь!

– Спасибо, я заметил, – хмыкнул я в ответ, едва удержавшись, чтобы не назвать его капитаном Очевидностью. – Как бы, бунт кругом!

– Нет, не там крамола завелась, – продолжал Грамотин, опасливо покосившись на нахмурившегося от подобной вольности Михальского, – не на улицах, не среди черного люда! Среди бояр она, да в приказах!

– А вот с этого момента поподробнее, – немного насторожился я.

– Подстрекали народишко к бунту во многих местах, да к тому же в одно время.

– Кто именно?

– Юродивые, попы расстриги, купчишки мелкие, коих до той поры в Москве никто не видел, скоморохи еще, – принялся перечислять дьяк.

– Имена, приметы есть?

– Все тут, – с готовностью показал на опросные листы тот.

– Отдельный список написать не догадался?

– Как же, государь, вот он, – вытащил из-за пазухи Грамотин скатанный в тонкий рулончик лист бумаги.

– Уже лучше, – кивнул я и бегло просмотрел на неровный столбец с именами и приметами зачинщиков.

Впрочем, все эти отцы Афанасии, да Антипки со скобяным товаром, не говоря уж о кривом скоморохе со страшной харей мне ни о чем не говорили.

– Корнилий, – кивнул я, телохранителю, – посмотри, может ты, знакомцев сыщешь?

Стоявший за моей спиной Михальский взял лист и, бегло посмотрев, сунул ее себе в карман.

– Сыщем.

– Как знать, – покачал головой дьяк. – Беда в том еще, что доносы и ябеды на сих злонамеренных людишек в Земский приказ давно шли.

– И что?

– Простите, ваше царское величество, за мою дерзость, – но часто ли вам докладывали об этих беспорядках?

– До сего момента не было, – вынужден был признать я.

– И еще, – продолжал докладывать дьяк. – Попы, кои вели предерзостные речи, не просто по кабакам да подворотням шлялись. Есть видоки[27] что оным злодеям в монастырях столичных приют давали, а иных и в патриарших палатах видели!

– Интересно. Но неужели дело только в подстрекателях?

– Чего?

– Понимаешь, разлюбезный мой Иван Тарасович, – терпеливо пояснил я, – людям, особенно простым, для того чтобы выйти из дома, бросить все дела и начать бузить нужна веская причина. Вот я и хочу, чтобы ты ее сыскал. Отчего народ озлобился?

– Так доискаться-то немудрено, – приосанился, услышавший, как я назвал его с «вичем» Грамотин. – Перво-наперво, народ начал злобиться от оскудения. Цены на хлеб и прочую снедь за последний месяц поднялись без малого на треть, а накануне начала бунта взлетели разом почитай вдвое от прежних.

– Продолжай.

– Отчего так случилось не скажу, потому как сам покуда не уяснил, а грех на душу брать не желаю. Сам-то я тем часом в Серпухове обретался, службу тебе справляя. Но разумею, не обошлось тут без сговора. Как пить дать, обуяла купчишек жадность. А с другой стороны, обеднел народишко, особенно голытьба, вот и решились на разбой! Но что хуже всего, власти московские при начале возмущений никак себя не показали, а ведь тогда еще можно было дело миром решить. Припугнуть торгашей или государевы амбары отворить, чтобы цены сбить. Но куда там, разве им есть до того дело? Затворились за высокими стенами, а опричь боярских дворов хоть трава не расти!