Психотерапия на практике - Франкл Виктор Эми́ль - Страница 8

В жизни человеку каждый час предоставляется возможность обращения то к одной, то к другой группе ценностей.

Жизнь требует от нас либо реализации ценностей творчества, либо обращения к ценностям переживания. В первом случае мы можем обогатить мир своей деятельностью, а во втором обогатимся сами благодаря переживанию. В одном случае требование момента может быть реализовано путем деятельности, в другом - посредством нашего восприятия. Следовательно, и к радости человек может быть "обязан". Человека, который сидит в трамвае и становится свидетелем великолепного солнечного заката или чувствует запах цветущих акаций и не отдается переживанию этих природных явлений, а продолжает читать газету, можно считать в каком-то смысле "безответственным", игнорирующим требования момента.

Не могу не рассказать об одном больном, сумевшем в тяжелейшей ситуации реализовать все три приведенные выше ценностные категории. Речь идет о еще молодом человеке, который лежал в больнице по поводу неоперабельной, глубоко сидящей в спинном мозге злокачественной опухоли. Паралич лишил его возможности работать. Таким образом, он не имел больше возможности реализовывать свои творческие ценности. Но и в таком состоянии для него оставалось открытым царство ценностей переживания. Он вел интересные высокодуховные беседы с другими пациентами (стараясь одновременно занять их, внушить им мужество и дать утешение), он читал интересную литературу, слушал хорошую музыку - до того дня, когда он не смог больше выносить наушники и его парализованные руки не могли больше держать книгу. Тогда он дал своей жизни второе дыхание: если ранее он был вынужден перейти от реализации ценностей творчества к реализации ценностей переживания, то теперь он обратился к ценностям отношения. Он, несмотря на тяжелейший недуг, сумел стать советчиком и примером своему товарищу по палате! За день до своей смерти (которую он предвидел, зная, что дежурному врачу было поручено ночью ввести ему морфий) он сделал следующее. Когда этот врач появился у него с вечерним визитом, больной попросил сделать ему инъекцию - чтобы не будить его (врача) ночью.

Эвтаназия

Давайте спросим себя, имеем ли мы право отнять у приговоренного к смерти больного шанс умереть "своей смертью"; шанс вплоть до последнего мгновения существования наполнить его смыслом, пусть даже в этом случае речь может идти только о том, чтобы реализовать ценности отношения, следовательно, о том, как "страдающий" пациент относится к своему страданию в его наивысший и конечный момент? Его переход через границу между жизнью и смертью относится исключительно к его жизни и придает ей осмысленную цельность. Проблема, с которой мы здесь сталкиваемся, - это проблема эвтаназии, но не только в смысле помощи умирающему, а в широком смысле милостивой смерти. Эвтаназия в узком смысле слова никогда не была для врача проблемой; медикаментозное смягчение тяжелейших смертных мук - это нечто само собой разумеющееся, момент их индикации является лишь вопросом такта и не требует, видимо, никакой дискуссии. Помимо такой помощи умирающему, неоднократно и во многих странах мира делались попытки юридически разрешить уничтожение так называемой недостойной жизни. По этому поводу можно сказать следующее: врач не должен брать на себя функции судьи и решать вопрос о лишении человека жизни. Он призван человеческим обществом для того, чтобы смягчать боль там, где он должен; лечить, пока может, и ухаживать за людьми, когда больше не может их вылечить. Если бы пациенты и их близкие не были убеждены, что врач относится к этому своему призванию серьезно и понимает его буквально, то доверие к нему пропало бы раз и навсегда. Тогда больной никогда бы не знал, приближается ли к нему врач как помощник - или уже как палач.

Эта принципиальная позиция не допускает никаких исключений и там, где речь идет не о неизлечимых телесных болезнях, а о неизлечимых душевных недугах. Кто может предсказать, как долго считающийся неизлечимым психоз будет считаться неизлечимым? Прежде всего, не следует забывать, что диагноз какого-либо считающегося неизлечимым психоза может оказаться лишь субъективно неоспоримым, не будучи объективно подкрепленным в такой степени, что, основываясь на нем, можно было бы вынести приговор пациенту. Известен случай, когда мужчина в течение целых 5 лет неподвижно лежал в постели до, тех пор пока у него не атрофировалась мускулатура ног; кроме того, он получал искусственное питание. Если бы его показали медикам, то кто-нибудь из них, возможно, спросил бы, не лучше ли такого человека умертвить. Но будущее само дало ответ на этот вопрос. Однажды пациент попросил нормальный обед и захотел встать с постели. Он делал двигательные упражнения до тех пор, пока ослабевшие мускулы ног не начали снова ему служить. Спустя несколько недель его выписали, и вскоре он начал читать лекции о путешествиях, которые он совершил до своей болезни. В более узком кругу он рассказал психиатрам о своих переживаниях во время болезни - к огорчению некоторых санитаров, которые обращались с ним не очень хорошо. Можно представить себе ненужную аргументацию: психически больной человек не способен к осознанию своих собственных интересов, поэтому врачи должны помочь ему уйти из жизни, так как можно предположить, что больной лишил бы себя жизни, если бы его помешательство не мешало ему осознать свою ненужность. Мы придерживаемся совершенно другой точки зрения. Врач должен действовать в интересах воли к жизни и права больного на жизнь, а не лишать его этой воли и этого права. Поучителен в этом отношении случай, когда молодой врач заболел меланосаркомой и сам же поставил себе правильный диагноз. Его коллеги попытались разубедить его в этом, подсовывая ему анализы мочи здоровых пациентов с отрицательной реакцией, но однажды ночью он пробрался в лабораторию и сам провел там анализ. Когда болезнь стала прогрессировать, начали опасаться попытки самоубийства. Как же вел себя больной врач? Он стал все больше сомневаться в своем первоначальном правильном - диагнозе; когда у него уже появились метастазы в печени, он начал диагностировать безобидные печеночные заболевания. Так он сознательно обманывал самого себя - из-за возрастающей именно в последней стадии болезни воли к жизни. И нам следует уважать эту волю к жизни и не осуждать ее в угоду любым теориям. Часто ссылаются также на другой аргумент. Указывают на то, что неизлечимые душевнобольные, в особенности же умственно неполноценные от рождения, представляют собой экономическую обузу для общества и являются бесполезными и непродуктивными для него. Как относиться к подобной аргументации? В действительности, даже идиоты, которые, по меньшей мере, могут толкать тележки, все же "продуктивнее", чем, например, совсем дряхлые старики, которые доживают свои дни в домах престарелых и убийство которых только по причине непродуктивности с отвращением отвергли бы и те, кто в других случаях придерживается критерия полезности для общества. Каждый должен признать, что человек, который окружен любовью родных и близких, является незаменимым предметом любви и благодаря этому его жизнь имеет смысл (пусть даже пассивный). Умственно отсталые дети именно из-за их беспомощности чаще всего пользуются особой любовью родителей и окружены особой заботой.

Долг врача - спасать там, где он может спасти, - не оставляет его даже тогда, когда он имеет дело с пациентом, который попытался лишить себя жизни и жизнь которого теперь висит на волоске. В этой ситуации врач сталкивается с проблемой, должен ли он предоставить такому пациенту свободу самому решать свою судьбу, имеет ли он право противостоять воле покусившегося на свою жизнь или должен уважать эту волю. Многие считают, что врач, который в случае имевшей место попытки самоубийства осуществляет терапевтическое вмешательство, пытается взять на себя роль судьбы, вместо того чтобы предоставить ей свободу. На это мы можем лишь возразить: если бы судьбе было угодно дать умереть уставшему от жизни человеку, у нее нашлись бы средства и пути, чтобы врачебное вмешательство пришло слишком поздно. А пока живущий успевает вовремя попасть в руки врача, врач должен действовать как целитель и ни в коем случае не играть роль судьи, решающего в соответствии со своим личным мировоззрением, жить или не жить больному.