Салават-батыр (СИ) - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 64

Озабоченность активной деятельностью башкирских повстанческих отрядов в северных и северо-восточных районах была столь велика, что Уфимской провинциальной канцелярии и Екатеринбургскому ведомству приходилось соотноситься при необходимости не напрямую, а окружным путем через Мензелинек.

Местная власть и курировавшие эти территории военачальники не могли долго терпеть такое положение и стали принимать срочные меры по охране и защите крепостей, организовывали, где только было возможно, пикеты. Шла интенсивная переброска на северо-восток Башкортостана дополнительных воинских подразделений, одна из которых предназначалась для снятия осады Катав-Ивановского завода.

По заданию генерал-поручика Суворова была основательно изучена складывавшаяся в главном очаге восстания ситуация, собраны сведения о формированиях, входивших в сводный отряд Салавата Юлаева, а также составлен подробный список их предводителей. В нем упоминались семь старшин Сибирской дороги, один старшина с Ногайской и отдельные представители Исетской провинции.

В представленном Суворову списке не было схваченного Шарыпом Кииковым Аладина Бектуганова и пойманного недавно Сагитом Балтасом марийца Изибая Янбаева.

В конце октября в руках командира одного из карательных отрядов — коллежского советника Тимашева — оказался Каранай Муратов. Кроме него вынуждены были сложить оружие Кутлугильде Абдрахманов, Каскын Хамаров, Сайфулла Сайдашев, Юламан Кушаев и Токтамыш Ишбулатов.

Заполучив уже несколько десятков важных повстанцев, гордый собой подполковник Тимашев со дня на день ожидал появления главного предводителя и его отца.

Как и многие другие, Салават тоже мог бы сдаться, тем более что с предложением покаяться и обещанием помиловать к нему обращался сам Потемкин. Но он в клочья разорвал письмо генерала, ибо никакой вины за собой не признавал.

Салават-батыр не считал себя преступником. Он ощущал себя защитником отечества и своего народа, страстно желая стать его избавителем. По глубокому убеждению Салавата, это было правое дело, и он даже не помышлял о том, чтобы ему изменить.

А между тем отход от восстания активных его участников стал принимать массовый характер. На тех, кто все еще продолжал сопротивляться, это действовало угнетающе.

Изменилось настроение и у Юлая Азналина. Встретившись с отцом, Салават удивился его унылому виду и с тревогой спросил:

— Уж не захворал ли ты, атакаем?

— С чего ты взял, улым?

— Так ты ж с лица спал!

— Нет, улым, не захворал я, — опустив глаза, с тяжелым вздохом произнес Юлай. — А вот положение наше трудное. Мой отряд — уже не тот, что прежде. Сильно потрепан. Уже полгода, как под заводом стоит. Вижу, удержать Катау-Иван нам не по силам. Кругом враги. Да и какой из меня, по правде говоря, воин на старости лет. Думаю вот, не убраться ли мне восвояси. Повинюсь перед губернатором и хоть остаток дней проживу спокойно.

— Я тебе в этом деле не советчик, атай, — отводя глаза в сторону, промолвил Салават.

— А ты мне позволишь уехать?

— Воля твоя.

Юлай совсем растерялся.

— Ты ведь у нас голова, улым. Вот и скажи напрямик, что мне делать.

— Голова-то голова, а ты все ж таки мой отец и к тому же человек знатный. Так что сам решай, как быть.

— А давай вместе уедем, — неожиданно предложил Юлай.

— Нет, атай, — отказался наотрез Салават. — Назад мне дороги нет. Я буду биться с карателями до последней капли крови. Это мой долг.

— Ну что ж, улым. Пусть бережет тебя Аллах. А я все же поеду. На мне вся наша семья.

— До встречи, атай. Хау бул. Кланяйся эсэй, детишкам, женушкам и всей родне. Пускай за меня не тревожатся.

Простившись с отцом, батыр затосковал. Его тоже потянуло в родные края, к семье. Больше всего он соскучился по доченьке своей Минлеязе.

Но у Салавата, под началом которого находилось к тому времени девять волостей, не было времени предаваться печали. Предоставив отцу самому решать, как быть дальше, он уехал, а в один из ноябрьских дней ему доложили, что Юлай Азналин вместе с Ильсекеем Бектугановым, Бахтием Кусяковым, Яуном Чувашевым, Кабы лом Алагузиным, Утявом Яраткуловым и Яхьей Якишевым отправился в Челябинск к подполковнику Тимашеву. Остатки своего отряда он оставил на попечение сына.

Встретив отцовских людей, Салават приказал:

— Расселить всех по домам. Пускай отдохнут сегодня.

— Пока не до отдыха, Салауат-агай, — воскликнул бойкий безусый юнец.

— Это почему же?

— Плохие новости, Салауат-батыр, — мрачно произнес Амин Ибраев, бывший в отряде за старшего.

— Объясни все толком!

Как оказалось, в сторону Катав-Ивановского завода движется команда Рылеева. И уже известно, что вместе с ним едут конные отряды верных правительству мишарских и башкирских старшин, которые уже больше месяца готовились к этому походу. Среди них и те, кто когда-то был в рядах повстанцев, и теперь, примкнув к карателям, выказывают перед ними особое рвение. Люди Рылеева хорошо обучены и вооружены. Они собираются снять осаду и взять в плен Салавата.

Узнав об этом, тот затрясся от негодования и заскрежетал зубами.

— Предатели! Трусы! Такие и веру, и народ продадут, лишь бы шкуру свою спасти, — кричал он, кляня отступников. — Крови моей захотели?! — Будет им кровь! Просто так я им не дамся.

На следующее утро, еще затемно, он повел своих людей от Катав-Ивановского завода навстречу команде Рылеева.

Близкая зима дышала им в лицо колючим снегом. Она насылала на джигитов резкие порывы студеного ветра, словно пытаясь их остановить и развернуть в другую сторону. Холод пробирал до самых костей. Но никто не жаловался, ведь с Салаватом остались самые преданные и стойкие. Следуя за молодым командиром, двухтысячное войско безостановочно продвигалось вперед.

А вот и каратели. Не дав им опомниться, Салават, увлекая за собой своих людей, с разбега набросился на вооруженного до зубов противника.

Вражеская кавалерия начала контратаку. Надвигаясь на повстанцев, конники рассредоточились, чтобы отрезать им пути к отступлению. Салаватовцы бились насмерть. Сперва они вели прицельный обстрел из луков, а едва наступил черед рукопашной, в ход пошли сабли и копья.

— Не сдавайтесь, джигиты! Бейте, бейте залимов[87], — покрикивал Салават, безжалостно сокрушая вокруг себя вражеских солдат.

Под стать батыру вел себя и его сноровистый караковый конь. Оберегая хозяина, он умудрился в минуту опасности вывернуться и лягнуть передними копытами набросившегося на него неприятеля. А в тот момент, когда кто-то направил на Салавата ружье, потревоженное чем-то бедное животное неожиданно шарахнулось в сторону, еще раз отведя от него угрозу.

В другой раз спас Салавата вовремя подоспевший к нацелившемуся на него сержанту один из джигитов, приняв вместо командира смертельный заряд.

После выстрела к офицеру подскочил еще один джигит, но его тут же оттеснили. Сержант попытался прицелиться снова, однако, боясь попасть в своих, стрелять не стал, и замахнулся на Салавата шпагой. Уклоняясь, батыр резко дернул коня и со всей яростью обрушился на противника. Тот едва спасся, пригнувшись к седлу, и сокрушительный удар клинка Салавата пришелся на голову русского солдата-кавалериста.

В пылу схватки батыр не заметил, как очутился в плотном вражеском кольце. Опомнился он лишь в тот момент, когда до ушей его долетел отчаянный вопль — «Выручайте Салавата!».

Благодаря собственной решительности и своевременной помощи товарищей батыр вырвался из окружения. И в тот самый момент каратели запустили разом свою артиллерию, разметав дружные ряды мятежников шквалом пушечного огня.