Салават-батыр (СИ) - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 28

— От офицера, прибывшего из Яицкого городка.

— А почему меня прежде не оповестили?

— Донесение от коменданта Симонова шло окольными путями и на неделю запоздало.

— Где ж теперь ваш офицер?

— В приемной дожидается. Позвать?

— Не надо, — мрачно сказал губернатор, окончательно приходя в себя после вчерашних обильных возлияний. Он молча нырнул в атласный стеганый шлафрок и, затягивая на ходу пояс, вышел к ожидавшему его офицеру.

Рейнсдорп внимательно выслушал сбивчивый рассказ взволнованного посланника.

— Да, плохи, видать, наши дела. Я-то уж думал, что после учиненного суда мы у них напрочь отбили охоту бунтовать… — вздохнул он, отпустив офицера. — Как же нам теперь быть, как поступить?

— Надобно нарочного в Петербург послать, Ваше превосходительство. Пускай подкрепление пришлют, — ответил секретарь канцелярии.

— Вы так полагаете? — неуверенно спросил генерал, склоняя лысую голову на обнажившуюся из-за распахнувшегося халата волосатую грудь. — Может, вы и правы, но я боюсь, что меня там неправильно поймут. Я ведь только на днях депешу отправил с подтверждением, что Пугачева у нас нет. И ежели я нынче свой же рапорт опровергну, вы представляете себе, в каком положении я могу оказаться?!.

— А что делать, Ваше превосходительство? Иного выхода я не вижу, — сказал Чучалов, пожимая плечами, и осторожно добавил: — Ради бога, я вас умоляю, возьмите себя в руки. — Он немного помолчал и вдруг воскликнул: — Кстати, я пригласил воеводу с товарищем и еще кое-кого. Они ждут ваших распоряжений.

Рейнсдорп застыл в нерешительности на месте. Без парика, с всклокоченными по обеим сторонам лысины волосами и в домашнем халате он выглядел, против обыкновения, неопрятным и приземистым. Его выпиравший живот впервые показался Чучалову таким огромным, а ноги — тощими, как у цыпленка.

— Ваше превосходительство, нам нельзя медлить, — напомнил он генералу.

— Однако, каков разбойник сей Пугачев, сколько страху нагнал! — невесело усмехнулся тот и, задумавшись на мгновенье, с сомнением спросил: — Неужто тот казак и в самом деле для России столь серьезную угрозу представляет?

— Кабы не представлял, вряд ли бы граф Чернышев так всполошился, Ваше превосходительство.

— О, я хорошо знаю президента Военной коллегии. И, замечу вам, у графа есть такая наклонность — излишне все драматизировать. Посему, покамест мы все как следует не выясним, предаваться панике не будем.

Секретарь, досадуя в душе на нерасторопного губернатора, топтался на месте, лихорадочно придумывая, как бы его переубедить.

— Ваше превосходительство, — осмелился он возразить ему в который раз, — ежели мы не примем срочных мер, все укрепления по яицкой линии окажутся не сегодня завтра в руках Пугачева.

— Donnerwetter! — снова чертыхнулся, негодуя, генерал. — Неужто некому с негодяем справиться?!

— Вся беда в том, что казаки сами ворота открывают и сотнями на его сторону переходят. Эдак бунтовщики, чего доброго, и на Оренбург замахнутся.

Настойчивость секретаря канцелярии возымела, наконец, должное действие, заставив Рейнсдорпа осознать всю меру опасности, исходящей от самозванца.

— Увы, с большой неохотой, но я вынужден признаться, Петр Никифорович, что вы правы, — сказал он, порывисто вставая, и вскоре скрылся за дверью, ведущей в его апартаменты.

Ивану Андреевичу Рейнсдорпу было не до завтрака. С усилием крякая, натянув на ноги ботфорты и облачившись в нарядный мундир, он вышел в коридор и, нахлобучивая на ходу парик, поспешил к военным, загодя приглашенным предусмотрительным Чучаловым.

Представ перед собравшимися, губернатор несколько раз причмокнул и начал:

— Господа, хочу предупредить вас сразу, у нас нет времени рассиживаться. Дело приняло самый неожиданный и весьма серьезный оборот!.. — От волнения у генерала перехватило дыхание. Он приостановился, судорожно втягивая в себя воздух, потом, немного придя в себя, принялся обрисовывать сложившуюся обстановку. Окончательно успокоившись, он вспомнил о своем высоком сане и, надувшись, как индюк, отдал первые распоряжения.

Озадачив своих помощников, губернатор с пафосом напутствовал их:

— Принять все меры для борьбы с бунтовщиками!.. Действуйте! С богом!

Сразу же после того, как участники совещания разошлись, к старшинам башкирских волостей и дорог были посланы в срочном порядке гонцы с предупреждениями о появлении шаек Емельяна Пугачева, выдававшего себя за императора.

II

Не прошло и получаса с того момента, как курьер вручил Юлаю Азналину приказ губернатора, и вот уже скачут к аулу, вздымая дорожную пыль, еще двое всадников.

Юлай, созвавший было сородичей на совет, завидев приближающихся с невообразимой скоростью конных казаков, запнулся на полуслове.

— Что еще стряслось?

Подъезжая к толпе башкир, казаки осадили взмыленных коней, и один из них громко спросил:

— Нет ли среди вас старшины Шайтан-Кудейской волости Юлая Азналина?

— Я тут, — отозвался Юлай и подошел к незнакомцам.

— Вот вам манифест, — сказал верховой и вручил ему бумагу.

— Какой такой манифест?

— Царев.

— Про что?

— Как прочитаете — узнаете, — бросил через плечо казак, поворотив коня назад. Не успели башкиры опомниться, как оба всадника растворились в быстро удаляющемся облаке пыли.

Народ застыл в ожидании, не сводя глаз с только что доставленной бумаги.

— Это тоже от губернатора? — спросил мулла.

Оставив его вопрос без ответа, Юлай протянул послание Салавату:

— На-ка, улым, почитай, что там батша пишет!

— Так ведь здесь по-русски написано.

— Ну и что. Как написано, так и читай. Потом разъяснишь, что к чему.

Салават вначале быстренько пробежал глазами текст, потом приступил к неторопливому чтению.

Не разобравшие ни слова акхакалы окружили Юлая и Салавата и засыпали их вопросами.

— Про что написано?

— Абей-батша сама эту бумагу писала?

— Не томите. Объясните по-нашему, что это за письмо.

Салават поднял руку, требуя тишины.

— Абей-батша тут ни при чем. Это письмо Петр Федорович Третий написал, бывший император, — начал он.

— Вот те на! Тот батша вроде бы давным-давно помер!

— Нет, Петр-батша выжил, — уверенно сказал Салават. — Он долго скрывался, потом до наших краев добрался и объявил Абей-батше войну.

— Ну хорошо. Положим, он победит, отнимет у нее тэхет[62], а нам-то, башкортам, какой от этого прок?

— Тут про все написано, — отвечал Салават, тыча пальцем в манифест. — Петр-батша обещал нам волю дать и земли-воды наши вернуть.

— Иншалла! — воскликнул кто-то. И толпа возбужденно загудела.

— Услышь, Ход ай, наши молитвы!

— Неужто нам и впрямь суждено опять своей земле хозяевами быть?!.

Много повидавший в должности старшины Юлай хорошо понимал, что радость его сородичей преждевременна.

— Вы как та самая килен, что свекрови платье сшить обещала, не успев еще ни нити спрясть, ни ткани соткать. Рано нам радоваться, йэмэгэт. Я ведь только что вам указ губернатора показывал. А он так прямо и говорит, что тот атаман — ялган батша[63].