Пораженец (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 55

Несколько картин продали и в Америку, там предпочитали русскую экзотику, медведи-балалайки, ничего же не меняется, правда? Нашим агентом в Голливуде стал Макс Фактор, среди прочего он заключил эксклюзивное соглашение на прокат в России фильмов студии “Кейстоун”. А после того, как оттуда ушел их ведущий актер Чаплин — уже с самим Чарли.

С кинофабрики поехал обратно домой и сразу доложился жене, чтобы не создавать никаких двусмысленных ситуаций, но меня в ответ огорошили известием, что у нас нынче парадный ужин. Даша не столь давно нашла себе любовь всей жизни — прибывшего на лечение подпоручика — и сейчас, когда дело уверенно повернуло к свадьбе, собиралась представить его нашей большой семье.

Переваривал эту новость я в кабинете, где опять зарылся в бумаги Центросоюза и Жилищного общества и прочие письма-телеграммы. Беда с продовольствием нарастала, причем не из-за нехватки, а из-за кривой логистики и безалаберного хранения. То есть отобрать у артелей государство смогло, а дальше уперлось — вагоны заняты военными перевозками, склады заняты военными поставками. И если запросы армии худо-бедно удовлетворяли, то вот поток в города потребности не покрывал. Ненамного, но запасы истощались, и каждый день кому-то не хватало. И чем дальше — тем больше.

Забастовки тоже из одиночных событий становились ежедневными — везде росли цены на хлеб, яйца, молоко, мясо… Мы делали, что могли, устанавливая прямые связи артелей с профсоюзами (что помогало отбивать часть наездов “продотрядов”, особенно когда поставки шли напрямую на заводы, занятые оборонзаказом). И даже поделились с рабочими поселками семенами и живностью. От “подсобного хозяйства” во многих местах успели отвыкнуть, теперь вот пришлось восстанавливать навыки. Мы тоже засеяли половину сокольнического участка картошкой и прочим овощем, мало ли.

Подпоручик Семен Бородулин мне не глянулся.

Хотя внешне, по нынешним меркам — прямо-таки писаный красавец, хорошо сложенный шатен с карими глазами, женщины от таких без ума. Но вот все остальное…

Начать с того, что он вперся в гостинную при шашке, хотя офицеры обычно оставляли ее при входе вместе с фуражкой. Он тоже повесил портупею на вешалку, но только после того, как совершил пару кругов по комнате и убедился, что все присутствующие заметили “клюкву” на эфесе и анненский темляк. Поначалу я отнесся снисходительно — ну, “свежий кавалер”, обычное дело, кто из военных не тщеславен?

Потихоньку разговорились, парень оказался из самого натурального мещанства, сын владельца парикмахерской. Как есть Свирид Петрович Голохвастов, и даже манеры почти такие же. И нос он задирал преизрядно — как же, единственный офицер среди шпаков! А когда Терентий развеял это заблуждение, то Семен оглядел накрытый стол, пересчитал всех нас и сквозь сжатые зубы заявил, что офицеру нельзя сидеть вместе с нижним чином.

Жекулин и Ваня, муж Аглаи, переглянулись и лететь бы господину подпоручику из двери, открыв ее собственной башкой, но я успел распорядится:

— Ира, будь добра, переставь прибор на отдельный столик.

Пунцовая Даша, плюнув на хорошие манеры, зашептала на ухо Бородулину и он, покраснев как задница при запоре, свои возражения снял.

На этой веселой ноте и начался ужин.

Село нас за большой стол восемь человек — все три семейные пары, живущие в доме, да еще одна потенциальная. И четверо за малый, детский — Сонька, Машка, сын Ираиды и Терентия Виталий и сын Ивана и Аглаи, тоже Иван.

То, что мы ели все вместе, так сказать, хозяева и прислуга, хотя давно считали друг друга членами одной большой семьи, произвело на подпоручика тяжелое впечатление, усиленное водкой, и он пустился в разглагольствования о необходимости разграничения между “благородными” и “неблагородными”. Потомственная дворянка Наталья Семеновна Белевская (по мужу Скамова) смотрела на него со все возрастающим изумлением, но помалкивала.

Как, впрочем, и остальные, а Семен, время от времени подливая себе в рюмку, разливался соловьем и вскоре дошел до того, что солдат надо пороть, а революционеров — вешать.

Был никем, решил, что стал всем. И ладно бы образование получил, манер поднабрался — нет, уверен, что звездочек на погонах достаточно. Пару раз, когда он тянулся за солью через весь стол, Даша сжимала зубы и к концу вечера только воспитание удерживало ее, чтобы не расплакаться.

Смотрины, к счастью, завершились тихо — ихнее благородие принял лишку на грудь и заснул. Иван да Терентий отнесли его в Дашину квартирку, пока та рыдала на груди Наташи:

— Он хороший… Он просто контуженый…

Вот же подарочек. В чистом виде “Любовь зла, полюбишь и козла”.

— Даша, дорогая, ты же понимаешь, что он с нами жить не сможет? — гладила ее по голове жена. — И не в происхождении дело, лишь бы человек правильный.

Наташа увела Дарью, а вернувшийся Терентий со вздохом процитировал известный куплет:

Как служил я дворником,

Звали все Володею,

А теперь я прапорщик —

Ваше благородие!

Да, хлебнем мы горя с “володями”, именно они за Корниловым и пошли — глотки рвать за дворянские привилегии, мечту всей мещанской жизни.

Глава 23. Эпилог

Лето-осень 1916

Возможно, останься премьером Столыпин, он смог бы поправить ситуацию или хотя бы не утратить над ней контроля. Но его спихнули в начале лета, несмотря на все успехи. Хотя успехами это видел только я, по сравнению с событиями в моей истории, а вот современники наоборот, считали его действия провалами, вменяя в вину проблемы и с продовольствием, и с производством вооружений, и с транспортом.

И царь, сбежавший в минскую Ставку из неуютного Петрограда, где его мощно затенял Петр Аркадьевич, отправил Столыпина в опалу, если без экивоков. На его место назначили Трепова, хотя всю интригу затеял Штюрмер.

Сдается мне, там дело было не в одном Штюрмере. Против самодержавия начал играть “Прогрессивный блок” — невиданное ранее объединение центристов — кадетов и части консерваторов. Во всяком случае, пошла информация, что земские деятели скоординировались через масонские ложи и потихоньку саботировали меры по обеспечению продовольствием.

Пришлось заниматься саботажем и нам — спасали артели. Давление на них с приходом Трепова (сына того Трепова, в которого стреляла Засулич и брата пресловутого питерского губернатора) выросло, но в городах еды не прибавилось. Уже в начале лета в нескольких уездах крестьяне активно сопротивлялись изъятиям, и число таких случаев нарастало.

Местное начальство привычно вызвало войска, но по большей части обломалось. Среди солдат были и фронтовики, и до четверти артельных, они и так не горели желанием, да еще наша пропаганда… А уж когда правительство в целях увеличения мобресурса разрешило призывать административно-ссыльных…

Офицеры тоже сильно изменились, среди прапорщиков-поручиков появилось множество “разночинцев”, старшие командиры уже довольно хорошо понимали расклады, а самые ретивые получили памятку с подписью “Армия Свободы”.

Центросоюз, кроме необходимости прятать урожай, чтобы не остаться с голым задом на будущий год, столкнулся и еще с одной проблемой — резким скачком пожеланий вступить в артели.

Длинный Савелий Губанов ссутулил плечи и заложил руки за спину, мрачно рассматривая через панорамное окно перспективу Усачевки и блестящие вдали купола Новодевичьего. Наконец он оторвался от созерцания и повернулся к нам:

— Я против того, чтобы их принимать. Это просто нечестно по отношению к старым членам.

— Павел Дормидонтович, а ты что скажешь?

— Прав Савелий. Сколько лет мы их уговаривали, а они вокруг да около ходили, кобенились. А теперь прибежали, когда приперло.

— Я думаю, это сиюминутное решение. Пока плохо, пересидеть где посытнее, а как выправится, они точно так же побегут назад, — сел за стол Губанов.

Свинцов кивнул: