Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 60

За то время, пока они умывались, причесывались, отряхивали и чистили одежду, а потом сидели в вестибюле, пальба то усиливалась, то замирала, а через полчаса стихла совсем. Еще полчаса и к ним снова вышел доктор, на этот раз без халата, в цивильном платье и приглашающе махнул рукой к выходу на дворовый проезд, где их ждала запряженная пролетка клиники.

Они выехали на Царицынскую как раз между двумя цепями. Солдаты медленно продвигались к монастырю, заходили во все подъезды и проверяли все дома, вплоть до чердаков. Подпоручик во второй цепи взмахнул револьвером, остановил пролетку и недобро спросил:

— Кто такие?

Второй раз за день Митька оказался под прицелом винтовок. Солдаты с красными погонами без шифровок, все как один, голубоглазые блондины немалого роста, разгоряченные недавним боем, зыркали на них уж очень неприятно.

— Приват-доцент Московского университета, коллежский асессор Фохт.

— А эти? — револьвер качнулся в сторону Митяя с Виталиком

— Дмитрий, племянник с товарищем.

Офицер еще раз недоверчиво оглядел троицу, даже не взглянув на университетского кучера, но два чистеньких мальчика и доцент в хорошем летнем костюме, с тростью, при шляпе и галстуке, нетерпеливо хлопавший перчатками по левой руке, не были похожи на мятежников.

— Пропустить.

Когда они подъехали к баррикаде, в которой был проделан изрядный пролом, солдаты подтащили к стене дома пятерых избитых и раненых дружинников, споро выстроились в линию, вскинули винтовки и по команде офицера дали залп.

— Господа, это варварство! — воскликнул потрясенный Фохт.

— Приказано арестантов не иметь и пощады не давать, — высокомерно повел плечами с погонами поручика блондин с поросячьими глазками и крикнул кучеру, — пошел, пошел!

В упавшем у стены вторым справа Митька и Виталик с ужасом узнали Лятошинского.

***

Через пару дней в подвале на Марьиной роще мы подводили итоги не нами затеянного восстания.

Как и предполагалось, противопоставить пару тысяч дружинников регулярным частям с пушками и пулеметами было идеей скверной, даже если юзать тактику малых групп, которая еще толком даже не была создана, не говоря уж о том, что для нее крайне желательна быстрая связь.

Мелкие хаотичные налеты типа “бросили бомбу с чердака, стрельнули пару раз из револьверов и убежали” солдат нервировали, но без общего руководства были малополезны и уже через три дня боевка была окончательно подавлена, баррикады разобраны и начались повальные аресты.

— По заявлению градоначальства и нашим подсчетам, убито двести пятьдесят человек, из них военных и полицейских тридцать, дружинников около ста, — говорил Красин. — Ранено около пятисот, военных сто, дружинников полсотни.

— А остальные кто?

- “Случайные лица”. Когда артиллерия по домам садила, многих непричастных задело, — невесело сообщил Медведник.

— Арестовано в Москве и губернии до восьмисот человек, на многих фабриках локауты.

Вот чтоб я помнил, больше это или меньше того, что было в моей истории? Вроде меньше, потому как у нас тут не случилось боев в Симонове, быстро затухли столкновения на Бронных и не так сильно досталось Пресне — фабрика Шмидта стояла целехонькая, никто ее пушками с землей не ровнял.

Аресты почти не затронули “практиков”, которым было запрещено соваться в бой и приказано везде агитировать за стачки и отговаривать от восстания. Похватали, в основном, тех, кто “высовывался” и бегал, размахивая револьверами, особенно много взяли самых активных в баррикадных боях анархистов и эсеров-максималистов, с самого начала выступавших за восстание. И тут, как в известном анекдоте, я испытывал двоякие чувства — с одной стороны, движение лишилось наиболее буйных и неуправляемых, но с другой, это же все равно были наши люди!

— По финансам, — продолжал Красин, — ряд крупных пожертвований, в том числе от Крейниса, князя Шаховского, князя Макаева…

— Это архитектора, что ли? — удивился я.

— Его самого. Деньги перенаправили в Политпом. Оружием снабжали хозяева и администрация фабрик Цинделя, Мамонтова, Кушнерева, тоже часть перехватили, сейчас в надежных тайниках.

— А с сытинской типографией что? — я вдруг вспомнил мемориальную доску, на которой было написано, что тут долго оборонялись дружины печатников, а потом здание сожгли дотла орудийным огнем.

— А что с ней? — удивился Леонид. — Все там тихо и спокойно, наша типография работает, вот две другие, к сожалению, потеряны — на Пресне и на Лесной улице. Кстати, сытинские в Монетчиках порядок поддерживают, черносотенцев туда не допускают, так же в Симоновской и Рогожской слободах.

— А черносотенцам-то что надо?

— Так власти из них милицию сформировали, теперь вот ходят по улицам, вроде как тоже за порядком следят.

— Столкновения с ними есть? Избиения, самосуды?

Собравшиеся переглянулись.

— Вроде нет, — неуверенно сказал Красин, — своего рода соглашение о разделе сфер влияния. Мы не лезем в их районы, они в наши.

Ну слава богу, это точно лучше, чем было.

— Очень хорошо показали себя Советы уполномоченных, управление стачкой не терялось, все делали быстро и вовремя. Кстати, забастовщики в требования включали запрет на увольнения депутатов, а если кого выгнали — считаю, надо поддержать из наших средств.

— Обязательно. Крамер?

Савинков, весь разговор сидевший как обожравшийся сметаны кот, сощурился и начал свой доклад.

— Пожар в Гнездниковском получился на пять, мы на место вытащенного напихали других бумаг, так что у охранки до сих пор впечатление, что все сгорело дотла.

— Сведения точные?

— Три независимых источника, и еще от четвертого ждем подтверждения, — несколько даже самодовольно ответил Борис.

— Всю картотеку понемногу перетаскали из ухоронок в известное место, сейчас разбираем. Там такое, такое! — не выдержал и затряс руками Савинков.

— Ну и хорошо, потом отдельно поговорим и подумаем, как это пустить в дело. А пока надо на некоторое время снизить активность, возможно, кое-кого перевести на нелегальное, переждать. Сейчас главное — вывести из-под удара как можно больше товарищей, Муравского нужно подключать. Твои бойцы где? — повернулся я к Медведнику.

— В основном, в Люберцах и дальше по Казанской дороге.

— Где??? А семеновцы где?

— Все в городе, — непонимающе ответил Егор.

— Значит, так, — я постарался взять себя в руки, — они сейчас закончат зачистку города и наверняка двинут карательную экспедицию в сторону Коломны, откуда был большой отряд дружинников. Можно просто убрать наших ребят оттуда. А можно… Сколько там у тебя пулеметов?

Глава 24

Лето-осень 1905

Пол в квадратную коричневую и охряную плитку, справа от гардероба — восемь ступенек к двойному порталу входа, за ним мраморная трехпролетная лестница с чугунными перилами…

Учебный год у Мазинга начинался точно так же, как и прошлый — снова нудел регент, снова были выстроены классы в коридоре, только не было обычного веселого гомона, неизбежного спутника встречи с приятелями после летних каникул. Нет, приготовишки и младшие еще шебуршили, но старшие и дополнительные классы, к удивлению учителей, в строю невесело молчали.

Еще свежи в памяти были события трехнедельной давности, когда в городе гремела артиллерия, огрызались огнем баррикады, скакали казаки и никто не работал. И если восстание и забастовка так или иначе задели всех, то митиному классу сверх того достались две смерти.

Про гибель Лятошинского стало известно почти сразу и эту новость успели пережить, да и была она, учитывая взбалмошный Петькин характер и его способность влезать в любые истории, не слишком неожиданной, что ли. А вот то, что шальным осколком на Кудринской убит тихий и застенчивый Ваня Альшванг, самый старательный ученик и самый домашний мальчик класса, стало для ребят потрясением.

На первой же перемене Виталий и Митя просто и буднично рассказали о последнем свидании с Петькой и о том, как закончилась его жизнь. Год назад они бы точно напустили на себя таинственность и важничали, что стали свидетелями того, чего не видели остальные, а сейчас это даже не пришло им в голову.