Обещания и Гранаты (ЛП) - Миллер Сав Р. - Страница 13

Зажмурив глаза, она вздыхает.

— У тебя есть частный самолет.

Бросив взгляд на устаревший, но роскошный интерьер салона, я киваю.

— Есть, — фыркает она, качая головой. — Очевидно.

Я купил реактивный самолет — винтажный McDonnell Douglas MD-87 1987 года выпуска — на аукционе несколько лет назад, но, поскольку я редко бываю на острове, у меня не было возможности им воспользоваться.

В основном он стоит в частном ангаре, который я арендую, пока езжу на общественном транспорте с одной рабочей площадки на другую. Если не считать коротких перелетов с обычным экипажем и настройками, это первый настоящий рейс самолета.

Полагаю, мне кажется уместным использовать его как способ превратить мою старую жизнь в новую.

Приподняв бровь, я закрываю журнал и кладу его на стол между нами.

— У тебя проблемы с частными самолетами, Елена?

— Помимо того факта, что они токсичны для окружающей среды? Не особенно. Я просто не ожидала, что у кого-то вроде тебя он будет.

— Что, скажи на милость, это должно означать?

Один золотой глаз открывается, медленно оценивая меня, прежде чем снова захлопнуться.

— Похоже на то, что поставило бы тебя на карту, и разве это не то, чего обычно стараются избегать все люди моего отца?

— Я не какой-нибудь бродяга. У меня действительно есть материальное благосостояние. Даже дом, как я уже говорил раньше.

— Кто-нибудь еще знает об этом?

Мои брови сходятся над переносицей, когда я изучаю ее неподвижную фигуру. В ней есть что-то неестественное, что-то сломленное и робкое, чего не было всего несколько мгновений назад. Ее руки сжимают подлокотники, костяшки пальцев белеют, когда она крепче сжимает их, осторожно делая глубокие, судорожные вдохи.

Я распознаю страх, даже не будучи его свидетелем. Феромоны, выделяемые, когда человек чувствует угрозу, минимальны, но когда ты тратишь достаточно времени на их изучение, замечать небольшие изменения в запахе и поведении становится второй натурой.

Затхлость и сырость. Пропитанный потом, он вытекает из наших пор, влияя на химический состав нашего мозга. Заставляет нас делать и говорить безумные, непредсказуемые вещи.

И прямо сейчас Елена боится.

— Елена, — говорю я медленно, тщательно выговаривая каждый слог. — С тобой все в порядке?

Она остается совершенно неподвижной.

— Я не люблю самолеты.

— Не любишь?

Качая головой, она издает хриплый смешок.

— Я знаю, что Риччи должны быть бесстрашными. По крайней мере, так папа пытался нас воспитать, поэтому он отдал нас на занятия по самообороне, когда мы с сестрами были детьми. Ты бы видел, как загорелись его глаза, когда я впервые применила эти навыки.

Я думаю о разбитых костяшках пальцев и окровавленных губах, которыми она, казалось, щеголяла каждый раз, когда я приезжал в город на протяжении многих лет, о том, как разбитая плоть казалась постоянным атрибутом. Для такой теплой, умной девушки ее очевидная склонность к насилию никогда не имела особого смысла.

Хотя, полагаю, когда ты вырастешь в мире, изобилующем этим, ты сделаешь все, что угодно, ради капельки внимания.

— В любом случае, — продолжает она. — Мои кулаки ничего не могут сделать, чтобы защитить меня от свободного падения с неба, поэтому обычно я стараюсь избегать авиаперелетов.

Я уверен, что помогает то, что Рафаэль редко позволяет своей семье покидать Бостон.

— Знаешь, с точки зрения статистики, у тебя гораздо больше шансов погибнуть в автомобильной катастрофе, чем в авиакатастрофе.

— Скажи это Бадди Холли, Кеннеди-младшему и Ричи Валенсу.

— Честно говоря, двое из них были в одной и той же аварии. — Я указываю пальцем в ее сторону. — Так что это не совсем честное сравнение. И в любом случае ты слишком молода, чтобы они могли тебя травмировать.

Елена тихо усмехатеся, садясь и открывая глаза. Они скользят по мне, как будто каталогизируя каждый видимый дюйм ущербной плоти, который она может видеть. Склонив голову набок, она поджимает губы.

— Ты убил Матео, — медленно произносит она.

— Пришлось. Он создал для меня несколько проблем, и была большая вероятность, что он был причастен к нарушению безопасности в вашем доме.

— Это то, на чем ты основываешь свою работы? — Ее брови приподнимаются. — вероятность?

Глубоко вдыхая, я складываю руки на коленях и пронзаю ее мрачным взглядом.

— Нет, малышка. На самом деле, каждое решение, которое я принимал в своей взрослой жизни, было тщательно согласовано после тщательного рассмотрения. Я не рискую, если не уверен в исходе.

— Тогд этот брак — это что? Флеш-рояль?

Вместо того, чтобы немедленно ответить, я откидываюсь на спинку сидения и тянусь к буфету справа от себя, перебирая его, пока не нащупываю старый корешок книги, которую когда-то всегда держал при себе.

Я обычно выписывал стихи из книги, а затем вырывал их из своего дневника и оставлял на ее балконе несколько раз в год, когда приезжал в Бостон.

Конечно, я не знал, что это ее балкон; я думал, что это балкон ее матери. На самом деле, только когда ей исполнилось восемнадцать и она подошла ко мне на вечеринке по сбору средств, я узнал, что именно она собирала записки и иногда оставляла свои взамен.

В ту ночь она попросила меня увезти ее. Дать ей возможность выбора, точно так же, как я дал ей надежду противостоять миру ее отца.

Она сказала, что узнала мой почерк и хотела сделать нашу связь более определенной.

Я отказался, неправильно процитировав «Потерянный рай», и провел следующий месяц, пытаясь стереть образ молодой Елены Риччи, распростертой подо мной, как праздник.

Она была совершеннолетней и испытывающей желание, и, честно говоря, я никогда не замечал ее присутствия до той ночи, но она также была ребенком двух людей, которые безвозвратно изменили мою жизнь.

Потом Рафаэль попросил меня понаблюдать за ней, и поэзия стала единственным способом, которым я мог с ней общаться.

Единственным способ, которым хотел.

Вытаскивая потрепанную книгу, я открываю страницу с загнутыми краями, мой палец сразу же находит строку, хотя я знаю большинство стихотворений Блейка наизусть.

— И тогда злодей, бросив тропы легкие, перешел на тропу опасную и прогнал он с тропы той праведника вдаль, в пустынную сторону.

Я выдерживаю ее электрический взгляд, когда читаю эту строчку, и она хмурится.

— Бракосочетание Рая и Ада.

— Брак противоположностей. Добро и зло. Теоретически говоря, мы ни в чем не уверены, — говорю я, захлопывая книгу и подвигая ее через стол в ее направлении. — Но, учитывая ситуацию, у нас нет возможности потерпеть неудачу. Я заключен в этом союзе так же, как и ты; поэтому, к лучшему это или к худшему, твое наказание будет постоянным, жена.

Она хмыкает, постукивая пальцами по колену, по-видимому, погруженная в свои мысли.

— Каковы шансы, что ты убьешь и меня тоже?

— Ноль.

Одна бровь выгибается дугой.

— Ты говоришь ужасно уверенно для того, кто только что убил моего жениха и увез меня от моей семьи. Откуда мне знать, что ты не собираешься отвезти меня в глушь и убить?

Ее тон провоцирует какое-то едва скрытое раздражение, бурлящее внутри меня, и я ощетиниваюсь, протягивая руку, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу на пиджаке. Она следит за движением горящими глазами, этот острый маленький язычок высовывается, чтобы облизать нижнюю губу.

Мой член жадно пульсирует за застежкой-молнией, страстно желая освободиться. Я наклоняюсь, не сводя с нее взгляда, и кладу ладонь на свою эрекцию, ее жар обжигает основание моей руки, когда я ерзаю на сиденье.

Я не должен играть с ней — я и так едва удерживаюсь от искушения. Но по какой-то неизвестной гребаной причине просто ничего не могу с собой поделать.

— Мертвая ты мне бесполезна, малышка, — говорю я, слегка надавливая — недостаточно, чтобы что-то изменить, но достаточно, чтобы почувствовать, как капля преэкулята сочится с кончика, впитываясь в ткань моих боксеров.