Теория катастроф - Дубов Юлий Анатольевич - Страница 5

Тем более что Тищенко оказался не просто человеком слова, но личностью, прямо скажем, уникальной. Не дожидаясь, пока операция с дедом будет завершена, он дал команду – и в течение двух дней элитная квартира была оформлена в собственность Юриной фирмы. Со всеми делами, с регистрацией.

– Смотри, – сказал Тищенко, передавая Юре папку с документами. – Теперь твое дело проследить, когда у Халамайзера пятый выпуск пойдет. И сразу ко мне в бухгалтерию, бумаги приходовать. Понял меня? И с дедушкой не затягивай.

Но с дедушкой началась морока – не приведи господь. Как и было договорено, следующим же утром он появился у Юры с вырученными от Халамайзера деньгами и привычно расположился в кресле. Юра протянул ему пачку бумаг первого выпуска на две тысячи долларов и очередной договор купли-продажи. Дед бумагами пренебрег, схватил договор и впился в текст. Дочитав до конца, закатил жуткий скандал.

Оказалось, что престарелый законник и тыловой ветеран довольно быстро сообразил, что, отдав Юре две тысячи и что-то там подписав, он через полчаса получает на руки в другом месте уже четыре тысячи. И первоначальная идея о девяти тысячах и бесприютной сестре как-то сама собой рассосалась и канула на задворках памяти, уступив место всепоглощающей жажде мгновенного обогащения.

Короче говоря, дед категорически отказывался отложить на вожделенную квартиру первоначальные две тысячи долларов и требовал немедленного обмена всех полученных от Халамайзера денег на бумаги “Форума”. На тех же условиях.

– Я в милицию пойду! – орал дед. – В ОБХСС! В райком партии! Я сразу почуял, что здесь что-то не так. Если вчера все было по закону, требую продать мне. Как ветерану партии и труда! Иначе сей же час иду в милицию. Пусть разберутся. Что это за бумаги за такие да откуда они у вас. Пусть, пусть разберутся.

Видя, что деда понесло и что морщинистая шея его уже становится малиновой, Юра не стал напоминать ему, что райкомов партии больше нету, а снова набрал Тищенко.

Тот выругался в трубку, но общаться с дедом отказался.

– Какая разница, – рассудил он. – Сколько там у него? Четыре? Продай ему на четыре. Пусть подавится. Быстрее закончим.

– А он ко мне завтра с восемью не припрется? – шепотом спросил Юра, отворачиваясь от клокочущего деда.

– Может, – задумчиво согласился Тищенко. – Эдакая сволочь. Он и послезавтра может заявиться.

– С шестнадцатью?

– С шестнадцатью.

– Ну и что мне делать? Он меня за неделю по миру пустит. Мне людям зарплату через три дня выдавать.

– Подъезжай вечером в “Прощание славянки”, – пригласил Тищенко. – Часиков в восемь. Скажешь, что ко мне. И деда возьми с собой. Обсудим.

Роскошная обстановка ресторана не усмирила взбунтовавшегося старика, а всего лишь заставила орать злодейским шепотом, от которого собравшаяся публика вздрагивала и оборачивалась. Пришлось перебираться в кабинет. Там дед разошелся не на шутку. Объяснения Юры и Тищенко, что запас бумаг не бесконечен и что продавать их ему в постоянно удваивающихся количествах нет никакой возможности, дед отметал с порога.

– Ничего себе – рыночная экономика! – вопил он. – Ничего себе – спрос и предложение! Это что же получается такое? Как что хорошее появляется, так сразу опять дефицит? Так раньше хоть в райкомах для ветеранов льготы были. А теперь что? За что советскую власть угробили? Чтобы опять дефицит был?

Произнося слово “дефицит”, дед ожесточенно брызгал слюной, и видно было, что оно ему жутко не нравится.

– Мало бумаг. Мало! – втолковывал ему мрачный и злой Тищенко. – На всех не хватит. Понял, отец? Мы специально их собрали – малую толику – чтобы тебе с квартирой помочь. Понял?

Но верить, что такая замечательная штука, как ежедневное удвоение первоначального капитала, была придумана специально для него, дед отказывался категорически. В его сбивчивом бреде все настойчивее начинала проскакивать идея о том, что вся затея с бумагами была устроена не иначе как властями и исключительно чтобы помочь обнищавшему за годы реформ трудовому народу. А всякие там – и он бросал на Юру и Тищенко недобрые взгляды – скрыли от народа правду и хотят хапнуть куш.

– Сами-то, – ехидно вопрошал дед, – сами-то? По сто тыщ небось в день зашибаете? Долларов? А как мне – то восемь тысяч в зубы – и гуляй. Нет уж! Вот попробуй, только попробуй, – и он грозил Юре корявым пальцем, – мне завтра отказать. Я общественность привлеку. Я – в милицию, – вспомнил он давешнюю угрозу.

Услышав про милицию, Тищенко рассвирепел и так грохнул по столу начальственным кулаком, что столовые приборы взлетели в воздух и жалобно брякнули, собравшись при приземлении в кучу.

– Ты кому милицией грозишь! – взревел он. – Ты с кем говоришь, вошь вохровская? Ты забыл, кто я такой? Сгною, твою мать!

От неожиданного отпора дед присмирел и съежился на стуле, жалобно заскулив. Но боевой блеск в его блеклых голубых глазках не погас.

Начались переговоры.

Когда Юре стало понятно, о чем идет речь, он попытался было возникнуть, но получил от Тищенко толчок в бок и заткнулся. Двадцать тысяч на квартиру дед уже не хотел. Однокомнатная конура – это оскорбление для ветерана. Опять же сестра. Вдвоем в комнате… Или ему на старости лет предлагают спать в коридоре на сундуке? Ха-ха! И это когда по столам гуляют такие деньги. Он что, мальчик? Не понимает, что на зарплату в такие кабаки не ходят? Короче. Квартира должна быть двухкомнатная, не меньше. Сорок метров. И деньги на обстановку. Чтобы холодильник был импортный. И цветной телевизор. И на карманные расходы. Тысяч пять, чтобы приодеться. И чтобы сестра порадовалась, увидев, что брат ее живет не подаянием.

Дедовские притязания тянули примерно на шестьдесят тысяч.

– Выйдем, – мрачно сказал Тищенко Юре, когда позиция деда стала более или менее определенной. – Посоветуемся.

Они оставили осипшего от препирательств старика мрачно сверкать глазами в тиши кабинета и вышли в общий зал.

– Даже не знаю, как теперь быть, – признался Тищенко и выругался, оглянувшись. – Вот ведь скотина. Втравил я тебя… Главное дело, понимаешь ли, что по закону у нас все в порядке. Но он же сейчас такой вой поднимет, что мало не покажется. Писать начнет. На приемы бегать. Крови попьет… И послать я его не могу. Обещал первой жене. Так мы с ней договорились, в общем. Что будем делать?

Юра прокручивал в уме идею, которая возникла у него еще за столом. На отношения Тищенко со стариком ему было, по большому счету, наплевать. С его стороны сделка выглядела очень просто. Он вынимает из фирмы бумаг примерно на двадцать тысяч и дарит их деду. За это Тищенко, в свою очередь, продает ему, Юре, за ничего не стоящие бумажки пятого выпуска роскошную квартиру. Реальная стоимость квартиры не меньше семисот тысяч. Доход от сделки – тридцать пять к одному. Теперь Пискунов заартачился и требует шестьдесят штук. Это значит, что доход составит одиннадцать к одному. На этом и надо немедленно останавливаться, пока дед не передумал. Конечно, вынимая из фирмы бумаг еще на сорок с лишним тысяч, он практически обнулит оборотку. Но это означает всего лишь, что придется положить обратно сорок тысяч своих и закрыть вопрос. Такого количества свободных денег у Юры не было, но недели за две добыть их вполне можно.

Но тут Тищенко преподнес Юре сюрприз. По-видимому, он не совсем верно оценил Юрино молчание.

– Я вот что думаю, – сказал Тищенко. – Надо ему бабки отдать, пусть подавится. Давай прикинем. Однокомнатная обошлась бы в двадцать тысяч. Считай, что ты их уже отдал. Значит, остается еще сорок. С одной стороны, ты это вроде бы не совсем бесплатно делаешь. Правильно? – И Тищенко подмигнул Юре. – А с другой – если бы не я, то у тебя бы проблем не было. Поэтому давай так. Я тебе завтра двадцать штук пришлю. Прямо утром. А с остальным сам разберешься. Ну как?

От таких предложений не отказываются. И Юра понял, что после нескольких лет в бизнесе ему наконец-то посчастливилось встретить истинно порядочного и благородного человека. Конечно же, он согласился.