Идиставизо - Дубов Юлий Анатольевич - Страница 5

Не то взрывы нарушили что-то в привычном порядке мироздания, не то сон подчинялся своим, внутренним и непостижимым законам, но обещанные восемь километров растянулись невероятно, и к темноте ни до какого лагеря они не дошли. Монин спутник, в очередной раз справившись с картой, кивнул куда-то в сторону и сказал:

— Тут хутор в двух шагах. Хозяин наш человек. Пошли отдохнем, а потом дальше. К утру надо быть в лагере.

Обещанный итальянский хутор как две капли воды напоминал обычную украинскую мазанку, куда в далеком детстве Моню возили к бабушке на лето. Даже наличники на окнах были выкрашены в тот же ярко-синий цвет. И хозяин, в белой рубахе навыпуск, богато разукрашенной вышитыми красными петухами, с бычьей шеей, лысой головой и свисающими по краям рта усами, был похож вовсе не на итальянца, а на отважного председателя колхоза из детского фильма «Отряд Трубачева сражается».

Говорил он по-итальянски, но Моня с удивлением обнаружил, что все понимает.

— Опоздали вы, хлопцы, — с сочувствием сказал хозяин, выставляя на дощатый стол бутыль с мутноватой жидкостью и миску с квашеной итальянской капустой. — Началось уже. Весь день грохало. Ну, будем здоровы. — Он разлил жидкость из бутыли по граненым стаканам. — За победу. — И, подмигнув Моне, добавил: — За нашу победу.

Моня молодецки выцедил стакан, отметив про себя интернациональный сивушный привкус, хрумкнул капустой и встал, повинуясь сопровождающему.

Еще не меньше часа шли они в полной темноте. Время от времени Монин спутник останавливался, вытаскивал из-под плащ-палатки карту, изучал ее при свете фонарика, потом долго смотрел вверх, на звезды, махал рукой, и они двигались дальше. Пока их не остановил прозвучавший откуда-то из кустов стон.

Спутник Мони резко развернулся, взял автомат на изготовку и, сделав Моне предупредительный знак, двинулся на шум. Через минуту он прошипел из темноты:

— Эй, ты! Иди сюда быстро.

В кустах лежал человек с окровавленной повязкой на голове. Человек шумно пил из протянутой ему фляги, всхлипывая и проливая воду на темно-зеленую рубашку, которая мгновенно темнела.

— Тикайте! — сказал раненый, роняя в траву пустую флягу. — Тикайте на юг, до наших. Здесь больше ловить нечего.

Оказалось, что австрийцы каким-то чудом оклемались от охватившего их ступора, выдвинули в горы несколько дивизий альпийских стрелков и взяли в клещи оторвавшийся от основных сил наполеоновский авангард. Оказавшиеся в окружении французы окопались и стали отстреливаться. Бригады Иностранного легиона спешно оставили свой лагерь, просочились сквозь тылы австрийской армии и полезли по склонам, чтобы выбить стрелков со стратегически важных позиций.

При этом ни одному идиоту даже не пришло в голову, что австрийцам на дух не нужно было ввязываться в разборки с французским авангардом. Им нужно было всего лишь обезопасить свои тылы. Поэтому, пока авангард зарывался в землю, а легионеры ползали по скалам, пытаясь обнаружить альпийских стрелков, те уже маршировали на север, ухмыляясь в усы и потягивая из фляжек фруктовую водку.

В результате спешившие на выручку французы прямо на марше влетели в кольцо глубоко эшелонированной обороны. Первые полчаса ураганного огня из всех видов вооружения скосили цвет французской армии. Бригады Мюрата и Нея были уничтожены практически мгновенно. Случайно проскочившая за первую линию укреплений французская кавалерия под командованием русского генерала Шкуро попала под пулеметы, повернула назад и по дороге полностью разметала спешивший на помощь корпус маршала Груши. А альпийские стрелки, которые к тому времени уже брали французов в клещи, наткнулись на подтягивающуюся старую наполеоновскую гвардию и предложили незамедлительно сложить оружие. Выслушав неприлично грубый ответ, стрелки обиделись, примкнули на всякий случай штыки, укрылись за деревьями и вызвали штурмовую авиацию с запасных аэродромов. Через какой-нибудь час цвет освободительной армии перестал существовать.

И произошло все это в местечке, название которого, непонятно почему, прочно отпечаталось в Мониной памяти — Идиставизо.

Именно это слово Моня, ворочаясь в постели и страдая от жары и невесть откуда берущихся гнусных московских комаров, услышал звонко и отчетливо. Будто прозвучала и сразу же была зажата дрогнувшим пальцем басовая струна.

Идиставизо!

— Так, — задумчиво произнес Монин сопровождающий. — Хреново. Ну и что сейчас творится?

Уцелевшие остатки освободительной французской армии выбросили белый флаг и ведут переговоры об условиях капитуляции. По слухам, император Наполеон, переодевшись в женское платье, бежал в Москву. Дело воссоединения Италии можно считать проигранным. Но самое серьезное не в этом. Если на регулярные французские войска, сдающиеся в плен целыми батальонами, распространяется Женевская конвенция, то считать военнопленными легионеров австрийцы не желают категорически. На легионеров охотятся, как на бешеных псов. Расстреливают на месте. Развешивают на темно-зеленых итальянских пиниях. Давят гусеницами танков и топят в реке, связав руки и ноги. За каждого выданного оккупационным властям легионера объявлена награда в тысячу австрийских шиллингов. И чертовы макаронники, еще вчера встречавшие легионеров цветами и слезами радости, с энтузиазмом окунулись в гешефт на чужих жизнях.

— Идти можешь? — мрачно спросил сопровождающий, оценив обстановку. — Или как?

Передвигаться рассказчик мог, хотя и медленно. Сопровождающий извлек из ножен меч, взял его двумя руками за рукоять, примерился и, хрякнув, одним ударом снес небольшое деревце. Потом сел и начал сосредоточенно мастерить что-то вроде костыля. Швырнул к ногам Мони пустую флягу.

— Спустись к реке. Это там, за кустами.

Если бы у Мони был хоть какой-нибудь военный опыт, он, может, и обратил бы внимание на странные шорохи и хруст. Но опыта у Мони не было. Поэтому, возвращаясь с водой, он сперва напоролся животом на что-то твердое и железное, отчего согнулся пополам, а потом заметил, что на пустынной полянке стало многолюдно. Несколько фигур в пятнистых комбинезонах стояли полукругом, уставив вниз короткоствольные автоматы. У их ног, лицом в землю и обхватив головы руками, лежали двое — сопровождающий и раненый в зеленой рубашке. Еще одна фигура стояла перед Моней, уперев в него дуло автомата.

— Еще один, — сказала фигура и смачно сплюнула в кусты. — Твою мать. Руки за голову.

Моня уронил прохладную флягу и исполнил команду. Его быстро, но тщательно обыскали, обнаружили авиабилет и радостно загоготали, увидев открытую дату обратного вылета.

— А ну-ка поставьте их всех рядышком, — раздался из-за Мониной спины негромкий голос, показавшийся Моне знакомым. — Хочу на них посмотреть.

Когда Моня, продолжая держать руки на затылке, встал рядом с товарищами по несчастью, он узнал в неспешно приближающемся человеке Ивана Христофоровича. Тот был одет в такую же камуфляжную форму, только вместо мягкой шляпы с венком из веток у него была лихо заломленная набок пилотка с красной звездочкой. А на груди красовались орден Отечественной войны второй степени и медаль «За Отвагу».

Иван Христофорович скользнул небрежным взглядом по пленным и лениво коснулся зажатым в руке прутиком груди раненого, стоявшего слева от Мони.

— Старый знакомый, — произнес Иван Христофорович. — Не набегался еще, сволочь? Помнишь меня? Под Дарницей?

Раненый с трудом мотнул головой, глядя на Ивана Христофоровича с вызовом.

Иван Христофорович поднял руку с прутиком и несильно хлестнул раненого по лицу. Тут же за спиной у него сверкнули молнии, раненый задергался, разрываемый вдоль груди автоматной очередью, отлетел к сосне и сполз по стволу, взрывая каблуками песок и хвою.

Оглушенный выстрелами, Моня с опозданием услышал крики и мат и не сразу понял, почему фигуры в камуфляже, грохоча ботинками, стремительно удаляются в темноту. Он сперва почувствовал удар по голове, затем по спине, потом понял, что его ставят на колени. И, только скосив глаза и не увидев рядом своего сопровождающего, сообразил, что тот не захотел дожидаться своей очереди.