Я Распутин (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 20

В углу спальни я заметил чемоданы с вещами. Да… вот тебе бабушка и Юрьев день. Драматургия на марше.

– Как же ты адрес разузнала? – поинтересовался я, обнимая женщину за талию – Звонил я тебе, муженек твой зло со мной говорил, ругался.

– Знаю, все знаю, Гришенька. Пошла я к жене Стольникова и все там обспросила про него, про тебя, небесников… Она же мне и адрес дала.

Я удивился тому, что у капитана, оказывается есть жена – он ни словом об нее не обмолвился. Но потом эта мысль ускользнула, нас захватила страсть. Все, что я успел – это запереть дверь спаленки.

Община понемногу устаканивалась, разделили дом на спальные помещения, мало-помалу привели в порядок бывшую винную лавку, натащили скамеек, повесили иконы, портрет императора, покамест бумажный, и флаг. Надо повспомитать, как вообще такие вещи оформляют, чтоб у каждого входящего сразу шаблон рвало.

Пока бегал по лестнице вверх-вниз, упарился и вышел во двор, вздохнуть. Смотрю – а там пацанчик лет десяти в уголке блюет, а его девчонка такая же по спине гладит.

– Что случилось?

– Ой, батюшка…

– Не батюшка я. Зовите дядей Гришей. Так что случилось?

– Минька после обеда блюет. Может, съел чего, – объяснила девчонка.

– Так, парень, где чего ел, куски хватал?

– Не, – слабым голосом ответил спрошенный, держась за живот, – что с кухни дали, то и ел.

Угля бы им активированного… Побежал к соратникам, спросить, смотрю, еще народ за живот держится. Поспрашивал – у всех после обеда. Угля… а зачем активированный, для начала березовый сойдет! Кинулся на кухню, только до печи, в которой березовые дрова жгли, не дошел.

Бабы кашеварили как привыкли – в той же одежде, что на улице ходят, одна над кастрюлей так наклонилась, что концы платка даром что не в вареве плещутся. Поглядел по сторонам, понятное дело, надо срочно чистоту наводить.

– А ну, все вон отсюда! И собрать всех в зале!

Минут через пять все, кто был в доме, столпились в бывшей лавке. Из нее сделали полноценный зал, я даже планировал мини-сцену организовать. Животом маялись человек десять или двенадцать, треть общины. Эдак мне всех перетравят.

– Зашел я нынче на кухню, дети мои, а там грязь и неустройство! Мы же за чистоту небесную и у нас все должно быть в чистоте – и душа, и тело, и вокруг все! Посему накладываю на всех епитимью за кухню – два дня на ржаных сухарях и воде! Мефодий Акинфич, Маня, Никодим, ко мне подойдите.

Поднялись, подошли поближе.

– На кухне беда, грязь. Если бабы так и дальше кашеварить будут, все животом поперемрем. Посему слушайте. Первое – все, что сейчас там наготовлено, вылить.

– Как зе так! – всплеснула руками шепелявая.

– Вот так. Дюжина потравленных в общине, куда уж больше. Второе – кухню заново вымыть, вычистить. Все кастрюли, котлы, ложки-тарелки перемыть, кипятком ошпарить. Чистота – на тебе, Мефодий Акинфич, чтоб все сияло, как палуба при царском визите.

Моряки ухмыльнулись, кивнули понимающе.

– Именно так. Ты, Маня, придумай кухонным халаты какие-нибудь из белого полотна, чтобы всякая грязь сразу видна была. И никого на кухню без мытья рук не пускай.

И санитарной книжки, кстати. Бог весть, кто чем болен. Врача, врача надо в общину.

– За продовольствием догляд есть, теперь и за чистотой нужен. И помните, это у себя на кухне чего хочешь можно делать, сам напортачишь, сам и дристать будешь. А тут ты затащил заразу, а погибают другие. Негоже так. Нам всю Россию вылечить предстоит через веру и любовь, везде чистоту навести, так и начинать надо с себя. Ясно? – я вперил фирменный распутинский взгляд в собравшихся.

– Ясно! Сделаем, батюшка! – зашумело собрание.

И пошел я мастерить «эесерика», как его называл Дрюня. Парню уже было лучше и он с удовольствием расписал конструкцию – две петли да эластичная связка. Но потом спохватился, как же это, если мы за веру и любовь, то к чему оружие?

– Христос как сказал? Не мир я принес, но меч. Вот и мы должны мечом владеть.

Лохтина все собрание просидела в уголке, на кухню не пошла, невместно. Ничего, есть и для нее дело.

– Смотри, Ольга, и запоминай. Вот это, – нарисовал я на бумаге знакомую с детства «монополию», - игра такая, будет называться «Мироед». Вот три лавки, три мельницы, доходные дома и так далее. Паровоз, податная, сундук общинный…

Дальше я худо-бедно адаптировал американскую классику к русским деревенским реалиям, заменив «тюрьму» на «холодную», «улицы» на «трактиры», «маслобойки» и прочие сельскохозяйственные дела. Судя по загоревшимся глазам Лохтиной и десяткам вопросов – получилось неплохо.

– Собери всех, кто сейчас без дела шатается, подумайте, как сделать домики и фишки, из чего деньги, и все остальное. Найди через газету художника. А то и двух. Вот тебе денег – я отсыпал из кармана купюр – Запустим дело, будем по всему городу торговать, доход общине пойдет.

– А потом что? – задала логичный вопрос Лохтина.

– А потом будешь учиться на пишущей машинке работать. Мне много бумаг печатать потребуется.

Озадачил и пошел с «эсериком» тренироваться.

Ко встрече со Столыпиным я основательно подготовился. Хватит экспромтов, нужна планомерная осада. Этот камень можно сдвинуть только постоянным давлением. Гапон пытался наскоком – чем это кончилось, я помнил.

Первым делом, рядом с Большим Гостиным Двором я нашел фотоателье и за пять рублей подрядил фотографа съездить со мной в клинику. Носатый чернявый выкрест по имени Андрей спотыкаясь и вздыхая, уныло тащил штатив с массивной камерой, попутно расспрашивая о работе.

– Несколько фотографий, не сильно умаешься – отмахнулся от его бесконечных расспросов – Лучше скажи как тебя на самом деле зовут.

– Адир.

– Что же ты, Адир, веру отцов поменял?

– А вы знаете, как живут евреи за чертой оседлости? Про погромы слышали?

– Слыхал, слыхал. А еще рассказывали мне, что ваши общины подмяли под себя все самые интересные промыслы в местечках, дешево ссужаете соплеменников и других не пущаете в гешефты ваши. Ростовщичеством занимаетесь, православный люд в большие долги вгоняете. А потом по исполнительным листам имущество залоговое забираете себе. И богатете еще больше. На чужом то горе.

– Они сами берут! – возбудился Адир – Их никто не заставляет!

– И это правда. Но оттого ваше богатство праведным то не становится.

Вот в таких разговорах мы добрались до клиники Калмейера. Оказалось, что Артур Борисович не дожидаясь меня уже сделал операцию по установке аппарата Распутина на ногу одного из пациентов. Тот был вполне румян и чувствовал себя прилично.

– Зачем же Распутина? – расстроился я – Назовите иначе.

– А как? – удивился доктор и принялся задавать мне вопросы, ответы на которые я не знал. С какой скоростью вращать винты, как быстро нарастает костная ткань и так далее.

– Пробуйте так и сяк – пожал плечами я. Адир уже установил штатив, залез под покрывало – Поставьте аппарату на других болящих, чем больше их будет, тем скорее все узнаете.

Расстались разочарованными.

Второе дело, которым я занялся после получения фотокарточек – составление программы партии Небесная Россия, ее устава. Думал так. Покажу Столыпину морковку – ноги дочери можно вылечить и она будет ходить. Под это дело подпишу устав и может даже успею поучаствовать в выборах Думы в следующем году.

Нашел и подрядил машиниста пишущей машинки Ремингтон. Тот мне все красиво оформил, составил тезисы по пунктам.

Глава 8

– Даже слышать не хочу! – Столыпин пристукнул рукой по столу, стоило мне появится в его кабинете в Зимнем – Уже имел неприятный разговор с Его Величеством.

– Насчет чего? – кротко поинтересовался я, снимая черные очки.

Премьер посмотрел на меня с удивлением, остановил взгляд на новом сюртуке. Спустя мгновение продолжил:

– Насчет того, что деревенский мужик будет нам объяснять трудовое законодательство. Ах, прошу покорно извинить! – Столыпин привстал, сделал издевательский поклон – Как же я забыл. Не мужик. Дворянин Распутин-Тобольский!