Хамелеонша (СИ) - Савченкова Алена - Страница 50

Я отодвинулась, сорвала ленту Бланки, повязала свою и снова тесно к нему прильнула, зажмурившись и боясь отпустить. Людо стиснул меня в ответ до хруста костей, ткнулся носом в волосы и поцеловал в висок, потом, скользнув ниже, в скулу и ещё ниже — осторожно в уголок губ.

— Знаешь, — зашептала я, — иногда мне кажется, что если… когда мы справимся, исполним долг, то в награду получим шанс прожить жизнь заново. Знаю, глупо, но я представляю, что мы опять станем детьми, родители окажутся живы, дом цел, и все будет, как раньше.

Людо одеревенел, потом раздраженно оттолкнул меня и вскочил.

— Повзрослей наконец! Ничего уже не будет, как раньше! Мы не будем такими, как раньше. Родители умерли, дома больше нет, и остались только ты и я. Никто не подарит тебе новую жизнь, так что смирись и довольствуйся той, что есть. Да, потасканная и не радужная, но у кого-то нет и такой.

Я растерянно осталась стоять перед ним на коленях.

Тут откуда ни возьмись появился мотылек, приманенный нашей свечой. Людо повернул голову, следя за его полетом, резко выбросил руку и протянул мне неплотно сжатый кулак, где за пальцами-прутьями теперь билось хрупкое бледное существо, которому не суждено впитать в себя краски дневных собратьев и увидеть солнце.

— Вот, погляди на него. Он при всем желании уже не сможет снова стать гусеницей, точно так и я не могу вернуться в прежнее состояние и смотреть на тебя, как в десять лет, и ты не можешь стать прежней и забыть все, что произошло за эти годы. Есть два пути: либо отпустить его и позволить изведать жизненный путь до конца, — Людо перехватил мотылька за крылышко, и мы оба завороженно наблюдали за его отчаянными попытками прорваться к пламени свечи, — либо… — Пальцы сжались, и пленник затих.

Людо перевернул ладонь, и мертвый мотылек упал к нашим ногам смятым лепестком.

— И дай мне наконец доделать эту табличку! — сердито закончил он, отодвинул меня и опустился обратно.

Больше я ему не мешала, сидела тихонько, подтянув колени к груди, пока сквозняк подталкивал неподвижные крылья и шевелил ниточки лапок и усиков, имитируя жизнь безжизненной оболочки. Откровенно говоря, из нас двоих я всегда втайне считала себя более зрелой и склонной к анализу и размышлениям, а Людо — к действиям, но недавняя отповедь заставила почувствовать себя маленькой и глупой. Он прав, какая-то часть меня так и осталась в прошлом.

— Готово.

Я вздрогнула, очнувшись от оцепенения, посмотрела на пластину и слегка нахмурилась.

— Я же сказала не писать последнюю букву.

— Какая разница?

— Разница в том, чтобы не проклясть ненароком ребенка.

— Лора, когда наш план осуществится, не станет никакой Мораты и её ребенка, и вообще всего этого, — он обвел рукой пространство вокруг. — Пусть скажут спасибо, если замок останется хотя бы в хрониках.

Резон в его словах, конечно, имелся, но я в ходе недолгих препирательств настояла-таки на своем, и Людо, ругаясь сквозь зубы, выскоблил крайний символ в каждом слове.

Потом я сразу вернулась в комнату и, пока ждала его, сожгла припрятанный пергамент с неудачными попытками расшифровки, а пепел стряхнула наружу. Когда пришел брат, первым делом поинтересовалась:

— Получилось?

— Да, подкинул в колыбель через окно.

Заснуть никак не удавалось. Отчасти из-за напряжения в связи с грядущими завтра событиями, отчасти из-за Хруста. Он вскарабкался на кровать, втиснулся между нами и все время ворочался: то раскидывался звездочкой, то вытягивался поперек, складывая лапы на лицо — передние на моё, задние на брата, — то топтался, пытаясь прижаться ко мне и отпихивая Людо. Наконец, брат не выдержал и поднялся.

— Спи сама в этом зверинце.

— Не уходи, я сейчас выставлю его!

Но он все равно ушел. Я вздохнула и подгребла поближе вульписа, который мгновенно обрел покой и свернулся возле меня теплым невинным калачиком.

— Кажется, он до сих пор на нас обижается… — Хруст поднял большие влажно поблескивающие глаза и лизнул меня в нос — как волшебной пыльцой посыпал: я, сама того не заметив, провалилась в сон.

Застал он меня на окруженном туманом пятачке посреди ночного поля, и не одну, а с Людо. Мы горячо спорили, я уговаривала пойти вперед, пока на закрылась узкая тропинка, бледным лучом рассекающая дымчатое марево, а брат упирался, желая остаться на месте. Кольцо тумана меж тем сжималось, грозя поглотить наш островок. Тогда я ступила на дорожку одна, и дымка мгновенно сомкнулась за спиной, отрезав от Людо.

— Люд-о-о!!

Но непроницаемая пелена заглушала крики. Я попыталась вернуться на прежнее место, шаря вслепую, но всюду натыкалась лишь на туман и в итоге сама сбилась с пути. Когда уже совсем отчаялась увидеть что-то, кроме спустившихся на землю облаков, рядом раздалось знакомое урчание. Пошарив глазами, я обнаружила вульписа, приглашающе трогающего убегающую в туман тропинку. Я нагнулась, подхватила его на руки и, прижав к груди, двинулась в неизвестность.

22

Тревожное чувство не отпускало меня и по пробуждении, удерживая под тягостным впечатлением от сна, в котором мы с Людо оказались разлучены. Но времени предаваться меранхолии не было, учитывая, что я и так проспала: снизу доносился шум, стучали шаги, хлопали двери. Снаружи возле крыльца собрались люди. На хмурых лицах отчетливо читалось: случилось несчастье.

Покои королевы оказались пусты, а дверь распахнута настежь. Все фрейлины вскоре отыскались столпившимися возле дверей главной залы, заодно с доброй половиной других обитателей замка. Коридор галдел, шуршал нарядами, звенел, возмущался, ахал и выражал нетерпеливое возбуждение. Среди взрослых тел протискивались младшие пажи и дворовые мальчишки, получая за это щелчки и подзатыльники. Самые расторопные и отчаянные заняли выгодные позиции на мраморных постаментах. Один сидел на плече у статуи, обняв лысую голову некого славного деятеля прошлого, и целился огрызком яблока в стражника, пытавшегося подцепить его за штанину пикой.

Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, придерживая сердце, неторопливо приблизилась и поинтересовалась у ближайшей фрейлины причиной всеобщего волнения. Леди Агнес, а это была она, обернулась с легким пожатием плеча:

— У кого-то из дворовых женщин ребенок умер.

Брошенные безразличным тоном слова обрушились на меня многотонной плитой.

— Как… умер, — прошептала я онемевшими губами.

— Да не умер, а тяжко захворал, — встряла другая, с пышными каштановыми локонами. — И что-то там с этим нечисто.

— Или может захворать. И не ребенок, а муж, — добавила третья.

Цепочка событий стремительно превращалась в запутанный клубок.

Кто-то мягко тронул меня за руку.

— Аудиенция у дяди началась чуть свет, — шепнула Бланка. — Даже созвали внеочередной Совет. С тех пор никто не выходил.

— Вы знаете, кто обратился и почему? — так же тихо спросила я.

Она покачала головой и погладила Финика, которого держала на руках.

— Я пришла позже.

Донесшееся снизу урчание заставило её вскинуть светло-рыжие брови.

— А это кто тут у нас? — Не успела я и глазом моргнуть, как она вручила мне кролика, а сама присела на корточки перед вульписом. — Ваш?

— Да, ваше высочество, но не стоит его трогать. Хруст из кусачих.

— Хруст, значит, — улыбнулась она, сверкнув начавшими наливаться белизной глазами, и протянула к вульпису руки.

Тот предупреждающе оскалился и неуверенно посмотрел на меня, попутно плотоядно облизнувшись на Финика. Белоснежный комок в моих руках затрепетал, а потом неожиданно ответил низким утробным рыком. Это точно кролик?

— Не вздумай укусить её высочество, — пригрозила я вульпису. — Следи за манерами.

Но это оказалось лишним. Бланка явно умела ладить со зверьми, как и все в её семье — глупо было с моей стороны сомневаться. Хруст позволил себя помешкорить, стоически перенес детский интерес принцессы к бахроме на ушах, разрешив подергать, и даже снисходительно заурчал, когда она подхватила его на руки и, перевернув на спину, погладила живот — только состроил мне страдальческую гримаску, мол, все ради тебя, хозяйка.