Подземелья Лондона (СИ) - Блэйлок Джеймс - Страница 9

Один из троицы — крупный рыжебородый мужчина — поймал его взгляд, и Бомонт сразу же отвел глаза, чтоб не привлечь его внимание снова: внимание не сулит добра, особенно если ты карлик. Он расслышал, как кто-то сказал: «Если это не чертов лепрекон, то я соленая треска…» А еще один добавил: «Слышь, запихаем его в мешок и заставим золотишко нам отдать. А то кинем в реку, как лягушонка».

Бомонт проглотил остаток картофелины и отхлебнул сразу половину пива из кружки. Похоже, насчет качества сегодняшнего вечера он ошибся. Подняв правую руку, карлик похлопал по своей бобровой шапке и почувствовал, как флейта выпала из кармана в рукав. Когда он опустил руку вдоль ножки стула, инструмент аккуратно скользнул ему в пальцы. Там он, полностью приготовившись к неизбежному, его и оставил.

— Да он глухой, этот мелкий паскудник, — сказал один из соседей голосом, не обещавшим ничего хорошего. — Что ты там у себя прячешь в шапке? Видать, Дюймовочку?

Не обращая внимания на гогот, вызванный шуткой, Бомонт разложил на столе и разгладил афишку, чтобы изучить как следует. Глаза художник схватил верно, как и изгиб плеча и накидку, завязанную на горле. Бомонт и вправду знал этого человека — доктора Игнасио Нарбондо, — на которого работал несколько месяцев, до того момента, как наниматель улетел вниз головой в бездонную дыру, открывшуюся в мраморном полу собора Оксфордских мучеников. В тексте говорилось и о награде в двадцать фунтов за сведения о местопребывании изображенного человека. У Бомонта они были. Внизу афиши значился адрес: «Лазарус-уок, 12», возле Темпла — очень роскошный адрес, если память ему не изменяет.

На стол упала тень, и Бомонт поднял глаза на рыжебородого, который высился над ним, пьяно раскачиваясь, но все равно являя собой угрозу. Гадко ухмыляясь, незваный гость протянул руку и неторопливо сбил бобровую шапку Бомонта с его головы, потом защемил нос Бомонта костяшками пальцев, сжал их и жестко крутанул под оглушительный взрыв хохота своих приятелей.

Едва хулиган разжал пальцы, Бомонт сунул афишку в карман, перехватил флейту покрепче и вогнал рыжебородому в горло. Затем мгновенно развернулся, схватил свою шапку и кинулся к дверям, слыша позади булькающий хрип, но не оглядываясь, пока не оказался на большой улице, промахнув за доли секунды половину переулка, где мог легко оторваться от всех троих, вздумай они его преследовать. Над тротуаром висел настолько плотный туман, что определить, есть ли погоня, удалось бы навряд ли, но тот же туман скрывал Бомонта куда лучше, чем преследователей. Карлик свернул на Лоуэр-Темз-стрит и зашагал в сторону Лондонского моста и того адреса, где мог получить свою награду, если его сведений окажется достаточно. Он вслушивался, не зазвучат ли шаги за спиной, но их не было.

V

ПРОСЬБА МАТУШКИ ЛАСВЕЛЛ

— Этот холодный пунш — просто благодать, — сказала Матушка Ласвелл, когда они устроились у кухонного стола, на котором красовались тарелка бисквитного печенья и вазочки с джемом, взбитыми сливками и лимонным творогом. Гостья еще не перешла к цели своего визита, продолжая светскую беседу и, как показалось Сент-Иву, избегая важной для нее темы.

— Сироп для пунша сделан из вишни и апельсина, если не ошибаюсь? Очень славный! — сказала она.

— Из красного апельсина, — уточнила Элис. — Хасбро привез их из Лондона неделю назад. Возможно, под Рождество в сочетании с бренди было бы еще лучше, но для теплого вечера больше подходит ром.

— Полностью согласна, — ответила Матушка Ласвелл с улыбкой, которая, однако, быстро угасла. Женщина зачерпнула джем, а затем сливки и, украсив ими свое печенье, откусила. Закончив вдумчиво жевать, уточнила: — Кажется, бисквиты работы миссис Лэнгли?

— Да, верно. Миссис Лэнгли непревзойденный мастер по части бисквитов, — кивнула Элис. — Сироп тоже ее рук дело. Рецепт придуман еще ее бабушкой. Хотелось бы мне иметь хоть половину кухонных талантов миссис Лэнгли!

— А ей, несомненно, хотелось бы хоть половину вашей красоты. Мне самой хочется, хотя было время, когда я могла взглянуть в зеркало без содрогания.

— У вас нет причин вздрагивать перед зеркалом, — возразила Элис. — В вашем лице больше характера, чем у пяти женщин. Будь я художником, обязательно сделала бы набросок.

— Хотелось бы, чтоб это было правдой, — вздохнула Матушка Ласвелл. — Но я просто старая бестолковая тетка. Натворившая в прошлом кучу глупостей, которые возвращаются ко мне, словно фальшивый пенни, — гостья отложила надкушенный бисквит на тарелку и откинулась в кресле, перебирая крупные стеклянные бусины своего ожерелья — разнообразные версии человеческого глаза, некоторые до жути натуральные. Элис и Сент-Ив ждали продолжения, но внимание Матушки Ласвелл перешло к картине на стене — два орангутана, замершие на ветвях огромного, перевитого лианами тропического дерева, наблюдают за проползающим по нахоженной тропе аллигатором.

— Какая чудесно загадочная картина, — произнесла Матушка Ласвелл минуту спустя. — Обезьяны подобны ангелам, взирающим на мир с высоты, не боясь левиафана. Однако мы всего лишь смертные, обреченные земле…

Взглянув в окно, женщина задумалась на мгновение и сказала:

— Я ценю вашу дружбу, — она перевела взгляд с Сент-Ива на Элис и обратно. — И притаскивать свои неприятности в дом людей, о которых ты высокого мнения, мне кажется не слишком уместным…

— Напротив, — Элис, положив ладонь на руку Матушки Ласвелл, перебила женщину, — было бы неуместно поступить иначе. Мы не забыли, как вы спасли Эдди и вернули его нам, когда он оказался в беде. И никогда не забудем.

— Элис права, — подтвердил Сент-Ив. — Мы перед вами в огромном долгу, хотя это очень грубое определение. Пожалуйста, расскажите, что вас заботит.

— Расскажу, — согласилась Матушка. — Да пребудет Господь между нами и нашими бедами! Боюсь, на нас надвигается нечто ужасное. И я здесь, чтобы просить вас об услуге.

— Мы оба в вашем распоряжении, — ответил ей Сент-Ив.

— Тогда вам лучше поехать со мной. На фургоне отсюда полчаса пути. Мне до смерти боязно, что с моей подругой случилось нечто дурное, и я вынуждена позвать вас к ней. Билл еще не вернулся из Мейдстоуна, где ему позарез надо повидать человека насчет овец, а мальчик Симонидов слишком юн. А ехать одна я не хочу, профессор.

— Тогда вы попали по адресу. Куда, мадам?

— Домик в Боксли-Вудс. Его занимает моя подруга Сара Райт. У меня ясное предчувствие, что с ней неладно. Понимаете, ее считают ведьмой, и она пострадала из-за этого. Так случается с теми, кто видит то, что недоступно большинству людей.

— А мне знакомо это имя, — сказала Элис. — Тетя Агата время от времени упоминала Сару Райт.

— Ваша тетя Агата консультировалась у нее. Как и другие женщины, я это точно знаю, но они приходили тайком. Агата Уолтон подъезжала к дому Сары среди бела дня. И меня это радовало. Когда Сара появлялась в деревне, дети швыряли в нее палками и обзывали ведьмой, поэтому со временем она просто перестала туда наведываться и была почти забыта. Однако от ее дома через лес к нашему «Грядущему» ведет нахоженная тропа, и я много лет носила Саре Райт мясо, ржаной хлеб и зелень. Можно сказать, она жила отшельницей, хотя готова была поделиться, когда ей было что сказать, и никому не принесла вреда.

Тут Матушка запнулась, и на ее лице отразилась боль.

— Я не должна говорить «была». Со временем все больше дерзких мальчишек из деревни, наслушавшись сплетен о ведьме, совершали вылазки в Боксли-Вудс, чтобы взглянуть на нее, — из «Грядущего» нам было видно, как они крадутся по тропе. Но Билл, когда обосновался на ферме, отвадил их — не разрешал им откалывать свои штуки. А этим утром, когда Билл уехал в Мейдстоун, я увидела трех мальчишек, бегущих в деревню так, словно за ними гнался дьявол. Эти-то мальчишки и заставили меня насторожиться. — Матушка ненадолго смолкла, потом спросила: — Полагаю, вы встречали Клару, слепую девочку, которая живет на ферме?