Большая пайка - Дубов Юлий Анатольевич - Страница 131

Попыток вторжения в деятельность Марии было еще немало, но она отражала их с той же решительностью и эффективностью. Вряд ли Мария отдавала себе в этом полный отчет, но чем больше проходило времени, тем необходимее для нее становилась близость к Платону, не имеющая никакой интимной основы, не подкрепленная материальными благами, не влекущая за собой даже эпизодических деловых встреч. Если в течение дня Платон долго не звонил в офис, чтобы скороговоркой справиться, как дела, и дать несколько поручений, на щеках у Марии загорались красные пятна, голос становился резкими неприятным, и попадаться ей на глаза в эти минуты было опасно.

Проще всего объяснял перемены в ее настроении Марк Цейтлин, который в таких случаях обычно говорил, пожимая плечами:

— Бесится баба. Обычное дело — ее трахать некому. Вот она и сходит с ума.

Ей бы найти кого-нибудь, вот с таким членом, и все было бы в порядке.

Однако простые объяснения не всегда оказываются верными. При инфокаровском режиме работы с личной жизнью у всех было не очень. А у Марии, при канувшем в неизвестность муже, хуже, чем у других. Иногда, во время коротких отпусков, у нее завязывались курортные романчики, но они так ничем и не кончались и приносили мимолетное, скорее моральное, чем физическое удовлетворение, потому что после первой же ночи Мария начинала откровенно тяготиться партнером. Вряд ли даже она сама отдавала себе отчет в том, что ее «я», перекипев в алхимическом инфокаровском тигле, попросту сублимировалось в насущную, требовательную и всепоглощающую потребность служения, конечной целью которого было бы полное слияние с человеком, олицетворяющим ныне весь смысл ее существования, — слияние не физическое, не плотское, но духовное, не подвластное ни времени, ни внешнему миру и не обремененное низменными человеческими страстями — страхом, жадностью или ревностью.

Мария с удивлением обнаруживала, что, когда Платон, поглощенный важными государственными или коммерческими делами до полного забвения, поручает ей срочно связаться с какой-нибудь очередной Эммой или Кларой, послать машину, забрать эту Эмму из косметического салона и привезти в ресторан, или же оформить швейцарскую визу, купить билет, провести через депутатский зал и проследить, чтобы Клара точно вылетела к нему в Лозанну, то она, Мария, которой, с учетом прошлого, полагалось бы испытать если не злость, то по крайней мере обиду, воспринимает поручение с какой-то непонятной радостью, чуть ли не с восторгом. Она встречалась с ослепительными длинноногими красавицами, подолгу разговаривала с ними, выслушивала интимные откровения, давала советы…

И оставалась лучшей подругой Эммы, даже когда ей на смену окончательно и бесповоротно приходила Клара. И не переставала общаться с Кларой, когда появлялась Элина.

Может, в этом было что-то противоестественное, но в калейдоскопической смене платоновских подруг Мария видела чуть ли не основу все усиливающегося единения между собой и Платоном. И чем больше было этих подруг, тем меньшую потребность ощущала Мария в налаживании своей собственной личной жизни.

Марк, будучи человеком сугубо земным, конечно же, ошибался, объясняя вспышки темперамента причинами физиологического характера. Все было куда сложнее. Именно эта сложность привела к тому, что, захватив полностью все деловые контакты Платона и осуществляя регулярное руководство его личными связями, Мария стала самостоятельно расширять круг его знакомств. Теперь уже девочки стали попадать в постель к Платону только через нее. Хотя сам Платон об этом, скорее всего, и не догадывался.

Ее знали во всех модельных агентствах. Она находила время, чтобы приезжать на просмотры и конкурсы, куда со всей страны стекались девочки в поисках славы и выгодного мужа, тихо садилась в углу, доставала блокнот и делала пометки.

Затем подолгу беседовала с возможными кандидатками. Беспощадно отсеивала непригодных. А тех, кого в результате выбирала, приближала к себе, шлифовала, давала не подлежащие обсуждению советы и наконец приводила на какой-нибудь прием, на котором должен был появиться Платон. Видя, как загораются его глаза, как он, отставив недопитую рюмку, начинает с мальчишеской застенчивостью протискиваться в сторону новенькой, Мария испытывала чувство, близкое к экстазу. А когда, в конце вечера, Платон увозил с собой ее творение, ошалевшее от неожиданно свалив шегося счастья, Мария явственно ощущала, что это она сама сидит с ним сейчас на заднем сиденье «мерседеса», и у нее радостно перехватывало горло от ожидания того, что сейчас — через какие-то полчаса — должно произойти.

Именно это Марк и имел в виду.

Именно это Мария ему и обещала.

Ультиматум Встреча с Фрэнком Эл Капоне оказалась очень непростой. Этого, впрочем, и следовало ожидать.

Началось с того, что Фрэнк категорически отказался входить в клуб в одиночку. С ним было пять человек — два кавказца и три славянина — огромные, накачанные, с торчащими из-под пиджаков рукоятками пистолетов. Когда Ларри вышел на шум, обстановка в холле уже накалилась. Фрэнк стоял у зеркала в углу и неторопливо причесывался, а две противостоящие группы вооруженных людей — сопровождение Фрэнка и инфокаровская служба безопасности-угрожающе рычали друг на друга.

— Выйдем, — предлагал начальнику смены кавказец, держа руку у пояса, — давай выйдем отсюда, я с тобой сейчас разберусь. У тебя три жизни, да?

Ларри, сделав своей охране чуть заметный знак и лучезарно улыбнувшись, пошел по направлению к Фрэнку, раскрывая объятия. Фрэнк отвернулся от зеркала и тоже заулыбался.

— Ларри Георгиевич? — утвердительно спросил он. — Салям алейкюм, уважаемый. Столько слышал, очень рад познакомиться.

— Мы встречались, — ласково напомнил Ларри, обнимая гостя. — Два года назад, в Саратове. На свадьбе у одного человека.

— Правильно! — Фрэнк осторожно хлопнул себя по голове. — Совсем плохая память стала, просто никуда. Все забываю, ничего не держится. Пора на покой, поеду на родину. Вот только бизнес передам партнерам, — он махнул рукой в сторону сопровождавших его людей, — и сразу же поеду…

Ссылаясь на то, что без «партнеров» он никаких разговоров вести не может, Фрэнк наотрез отказался от единоличной встречи с Платоном. А на доводы Ларри — мол, здесь не принято беседовать с оружием в руках, — резонно возразил, что есть и другие места, где к этому относятся намного спокойнее.

— Уважаемый, — сказал Фрэнк, — ты же знаешь, у нас на Кавказе оружие — первое дело для мужчины. Без штанов можно на улицу выйти, без пистолета никак нельзя. А твои шумят, кричат, требуют оружие сдать. Обидно, понимаешь.

— Эти тоже, что ли, кавказцы? — с уважением отнесясь к народным обычаям, спросил Ларри, кивая в сторону возвышающихся под потолок русских богатырей. — У них вроде бы и папы, и мамы русские.

Фрэнк рассмеялся дребезжащим голоском.

— Так тоже часто бывает, — пошутил он. — Папа русский, мама русская, а сам — кавказец.

Ларри по достоинству оценил юмор собеседника, но впускать во внутренние помещения клуба вооруженных до зубов «партнеров» отказался категорически.

Сошлись на том, что прямо сейчас, чтобы не тратить времени зря, все поедут в «Метрополь». Если уважаемым господам, которые так настойчиво требовали встречи с господином Эл Капоне, нужно взять с собой охрану, — пожалуйста. Нет проблем.

Там будет тихий отдельный столик на троих, за которым можно хорошо покушать. И поговорить о делах. В «Метрополе» присутствие на переговорах «партнеров» было для Фрэнка, судя по всему, излишним.

Фрэнк сел за накрытый стол последним, дождался, когда официант удалится на приличное расстояние, сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил диктофон с болтающимся на черном проводке микрофончиком и, небрежно положив его на скатерть, вопросительно посмотрел на Платона.

— У меня ничего нет, — сказал Платон, изъявляя готовность расстегнуть пиджак.

Он говорил чистую правду. Диктофон был вделан в лежавший на столе серебряный портсигар Ларри. Платон знал, что раз уж их привезли в «Метрополь», то жест Фрэнка был элементарным надувательством — наверняка столик и слушается, и пишется.