Десять (СИ) - Романова Наталия - Страница 37

— Прошу прощения, — раздался растерянный бубнеж от дверей.

Там в неуверенности топтался Владимир Викторович, отец Юлии. За выслугой лет больше не был заведующим отделением, вышел на почетный отдых, но охотно продолжал консультировать тут же в больнице, как пациентов, так и врачей.

— Не ожидал этого от тебя, Юля, — потом выговаривал отец дочери. — Он женатый человек!

— Ему и говори о его семье. Я не замужем! И выросла из твоих нотаций!

— Из некоторых вещей невозможно вырасти. Не вырастают из порядочности, чести и достоинства. Я не стану ничего говорить ему, потому что он не мой сын, его жена не моя дочь. Моя дочь — ты! И ты ведешь себя, как самая настоящая мерзавка, занимаясь этим… на рабочем месте, с женатым мужчиной. Этому нет, не может существовать оправданий.

— Но… — Что могла ответить Юля? Рассказать, что их связь длится девятый год, что она настолько долгая, что уже не вспомнить начала, и никто из них двоих не видит её конца. Замкнутый круг, из которого им не выбраться.

— Никаких но! Не думал, что доживу до подобного. Насколько ты низко пала, дочка. Любая физиологическая сторона отношений не стоит той грязи, в которой ты мараешь себя.

— Я люблю его.

— Тем более. — Отец посмотрел в глаза Юле. — Если любишь, почему позволяешь такому твориться? Зачем разрушаешь его жизнь? Он хороший семьянин, я знаю его жену. Ольга чудесная женщина, поверь, если ей станет известно о вашей связи, он не станет счастливей. Чтобы он не говорил тебе, сколько бы не длилась ваша связь, счастлив он с Ольгой и будет счастлив только с ней. Говорят, первая жена от бога. Ольга ему от бога, а не ты.

Через время Юля сидела в кабинете гинеколога, к Юре она не пошла, попросила другого провести осмотр. Она недоверчиво, в первобытном ужасе смотрела на результаты обследований.

— Мы можем сделать УЗИ.

— Нет. — Юля категорично покачала головой. Знала, что не сможет считать плодом существо внутри неё, если увидит своими глазами, послушает сердцебиение. Плод сразу станет ребенком. Её и Юры… Или Жени. Неважно!

— Я хочу сделать прерывание.

— Юлия Владимировна, подумайте, у вас прекрасный возраст, хорошее здоровье, как раз для второго ребенка.

— Пожалуйста, быстрей… — тихо-тихо, сглатывая тугой комок, пролепетала Юля.

— Приходи завтра к восьми утра. Не придешь, я пойму, хорошенечко подумай, Юля.

— Не говори никому.

— Не скажу, конечно, но …

Разве подобное скроешь в стенах, где сплетни жужжат, как осы, все знают про всех, а любое оперативное вмешательство требует участия коллег. Всё станет известно, но потом. Юлия не хотела искать другую больницу, других врачей, ей было необходимо решить проблему здесь и сейчас. А дальше… хоть трава не расти.

Она отключила мысли и сомнения, когда собиралась в больницу, на этот раз в качестве пациента. Дернула рубильник, вырубив эмоции до самого конца. Ничуть не сомневалась, что после обеда приедет домой. Сама, на своей машине. Прекрасной Мазде красного цвета.

Именно о машине думала Юлия, когда зашла в зал, именно о ней вспоминала, когда ловила ободряющий взгляд анестезиолога. Именно Мазда сбила её в полузабытьи, когда она бежала по больничным коридорам, которые ужасающе быстро сужались. С окрашенных стен стекала, пенясь, густая кровь, шлепала под ногами, которые скользили по бурой жиже. Юля падала, смотрела на свои окровавленные руки, захлебываясь в слезах, соленом привкусе на губах.

Она невыносимо устала бежать, плакать, скулить, задыхаться от пустоты навалившейся на неё.

— Юля, Юль… — Она услышала, как сквозь тонны воды над собственным, распластанным на казенных простынях телом. — Ты напугала нас.

— Что со мной? — Ей с трудом удалось выговорить три жалких слова.

— Основная проблема — кровопотеря. Ты здорово нас, напугала меня, пупс.

— У врачей всегда всё атипично, — прошептала Юля с закрытыми глазами, пряча за полупрозрачными веками вязкие как смола мысли.

Юля то впадала в забытье, то неплохо себя чувствовала, по большей части когда рядом не было Юры. От его взгляда она задыхалась, будто он своим молчаливым пониманием, принятием всего, что бы не сделал его хрустальный пупс, отнимал у неё и пустоту внутри, в мыслях, и снаружи — в одиночестве больничных стен.

— Можно выписываться, две недели больничного на восстановление, потом посмотрим, — при очередном обходе сказал Юра.

— Хорошо, — кивнула Юля.

— Я отвезу тебя.

— Не надо.

— Я отвезу тебя, я тебя не спрашиваю, я оповещаю.

— Ладно… — спорить, настаивать на своем, как обычно поступала Юля, не было сил и почему-то желания. Пустота внутренняя и внешняя продолжала истощать и без того скудные жизненные запасы.

Юра занес её небольшую сумку в дом, где уже суетились отец, мама, Ким и Адель, которая, казалось, ничуть не постарела. Все так же носила шляпки и зачитывалась любовными романами. Она отказалась переезжать к внуку во Францию, в итоге стала полноправным членом семьи его бывшей жены, одной из лучших подруг. Знала самые сокровенные тайны Юли, порой даже без разговоров, черпала информацию словно из воздуха.

— Я бы хотел остаться с Юлей наедине, — единственное, что сказал Юра, когда переступил порог чужого дома.

Никто не посмел возразить. Отец не отвел взгляда, наблюдал за манипуляциями Юрия и движениями дочери — в унисон, копирующие, доверяющие, смущающе-интимные от её слабости. Молча, угрюмо смотрел, как легко Юра поднял его дочь и уверенно прошел в сторону спальни — бывал в этом доме не один раз.

— Юля, я всё сказал жене.

— Что всё?

— Всё. Я развожусь. Мы потом решим, что нам с тобой делать, пока не думай ни о чем, отдыхай.

— Как Ольга? — странно, Юле не было больно за чужую, постороннюю ей женщину, но и ликования она не почувствовала. Она не почувствовала ничего… Всё та же, почти привычная всепоглощающая пустота.

— На удивление спокойно. Сказала, давно знает, что у меня кто-то есть, но не хотела и не хочет знать, кто именно. Мы напишем заявление после того, как я заберу сына из лагеря. Рановато мы его одного на море отправили, похоже перегрелся. Я вылетаю сегодня ночью.

— Хорошо. — у Юлии не было радости, она и не пыталась её отыскать.

Всему свое время, говорят. Возможно, Юлино ушло, сгинуло, распласталось в кровавых коридорах, когда она бежала, давясь пустотой.

Пустотой, которая так и не покинула её.

— Расскажешь мне о своей жене? Ты никогда не говорил.

Для чего Юле эта информация сейчас? Наверное, просто заполнить пустоту никчемными словами, как холодную комнату тропическими бабочками, которые неминуемо погибнут почти мгновенно.

— Она умная, добрая, порядочная женщина, старше меня на пять лет.

— Надо же… — Юля вспомнила Ольгу, выглядящую, как её ровесница, если не младше. Удивительную тихой ненавязчивой красотой и притягательностью. — Не скажешь.

— Мы познакомились, когда я был на втором курсе, поженились почти сразу. Я был сильно влюблен, считал, что навсегда, пока не встретил тебя.

Она уснула почти тут же, он так и не вышел из спальни, несмотря на выразительное покашливание за дверями, и лишь к вечеру отправился в аэропорт.

Юля машинально взяла трубку звонящего на все лады телефона, вынырнув из крепкого сна. Быстро посмотрела на часы — время к обеду. Надо вставать. Необходимо входить в режим, через пару дней за выпиской.

— Юлия Владимировна? — Она услышала голос старшей медицинской сестры отделения, невольно напряглась.

— Да.

— Как вы себя чувствуете? Сможете приехать?

— Что случилось? — Юля нахмурилась, отправилась к шкафу за вещами. Принять душ, надеть чистое белье, костюм по погоде.

— Здесь Андреев Антон.

— Какой Антон? — Она помнила каждого своего пациента, никакого Андреева Антона не было.

— Тошка, сын Юрий Борисовича из гинекологии.

— И что он там делает?

— Из городской педиатрии перевели, по направлению… — шёпотом пролепетала старшая. — Может, вы приедете, все-таки?