Десять (СИ) - Романова Наталия - Страница 1

Наталия Романова

Десять

Пролог

На грани сна и яви она ещё раз пробежалась по сообщениям в телефоне, а по сути — в своей душе.

«С десятилетием тебя, родная».

«Я помню каждый год этого десятилетия».

«Я обожаю каждый месяц из этих лет».

«Я люблю каждый день из этих месяцев».

«Я ценю каждый вздох из этих дней».

На прощание она услышала короткое: «В десять».

Всё было готово к десяти, она была готова. Шёлк простыней, прохлада комнаты… Только ночь разделяла их.

На грани сна и яви она услышала щелчок двери, потом тихие шаги.

Неспешный диалог мужских губ и женской шеи. Запаха улицы и свежести геля для душа. Влажных волос и шёпота.

Она смотрела на розы у себя перед глазами. Кустовые, нежные. С полупрозрачными листиками, которые источали тонкий аромат.

— С десятилетием тебя.

— Роз тоже десять?

— Одиннадцать. Мне нужен следующий год.

Глава 1

Она сладко потянулась, ловя последние минуты полусна, придумывая на грани яви, какой сон мог бы ей сниться, если бы она видела сны.

Удобная привычка просыпаться раньше будильника на десять минут вне зависимости от того, на какое время тот заведён, давала возможность побыть наедине со своими мыслями, позволить себе минуты тишины и отстранённости — невиданная роскошь в век скоростей.

С первым же сигналом будильника, она легко встала, отбросила сонливость и морок придуманных снов, бодро начала свой день. Долгий день.

Стакан воды, упражнения для пресса, ног, позвоночника, для гибкости, стройности, для хорошего настроения, для всего, что может понадобиться и не понадобиться в течение дня. Беговая дорожка стояла около широкого окна, выходящего на газон с молодой, светло-зелёной травой. На синее утреннее небо с кучевыми облаками и почти сухую ветку дерева, заслоняющую вид на зелень.

По пути в ванную комнату она открыла дверь в «детскую», где из — под одеяла торчали ноги уже совсем недетского размера.

— Просыпайся, засоня.

Ответом было невнятное бурчание и недовольное сопение под подушкой, накрытой одеялом.

— Я ещё зайду, — напомнила она.

Готовя завтрак, поймала себя на том, что терпение начинает заканчиваться. Она собиралась совершить едва ли не десятую попытку поднять из постели ребёнка, когда тот собственной персоной, с заспанным лицом, уселся за стол, вопрошая одним взглядом — что же он будет есть?

— Где «доброе утро»? — поинтересовалась она.

— Доброе, — недовольно буркнул ребёнок, уткнувшись взглядом в тарелку.

— Может, сначала умоешься?

— Не-а.

— А как же режим?

— Ну его. Спать хочу.

— Ну-ну. Завтракай, потом поговорим. — Она задорно подмигнула, отлично понимая, что мрачное утреннее настроение сына начнёт улучшаться по мере поглощения блинов.

Ежедневного и обязательного завтрака, без которого кареглазый парнишка отказывался выходить из дома. Настолько, что научился печь блины сам ещё когда учился в первом классе.

Но сильнее всего сын любил завтрак, приготовленный мамиными руками.

— Не люблю рано вставать, — пояснил в очередной раз парнишка.

— И что делать? — с улыбкой ответила она. Знала наверняка, какая фраза последует дальше, каким тоном, и что она ответит.

— Если бы…

— Никаких «если бы».

— Мам!

— Не мамкай, мы сотни раз уже говорили. Какой интернат? Разве ты сирота, или у тебя нет дома?

— Да при чём тут это? Даже сын Петра Павловича живёт в интернате.

— Сын Петра Павловича может жить хоть на луне.

— Ма-а-а-м, — скорее для проформы проныл сын. — Я бы там высыпался.

— Ты бы спал дольше на сорок минут, ничто не мешает ложиться раньше дома, — улыбнулась она. — До конца учебного года осталось меньше месяца. Мы поговорим с папой по этому поводу, и если это действительно, — она подчеркнула интонацией последнее слово, — необходимо, то я, конечно, разрешу, но со следующего года. Сейчас нет никакого смысла, согласись.

— Согласен, — понуро ответил сын.

Выехала из дома, глянула на парнишку, который устраивался поудобнее на заднем сиденье, чтобы добрать свои минуты сна. Потом на роллетные ворота гаража: поднявшись, те открыли вид на асфальтовую дорожку, ухоженный двор и литые ворота, немного более вычурные, чем хотелось бы их хозяйке. Перед красной машиной ворота открылись как по мановению волшебной палочки. И так же закрылись.

Посёлок, некогда тихий, дачный, вдали от города, почти в одночасье стал элитным и престижным, но всё ещё пытался подстроиться под новые реалии. Дорогие дома соседствовали с бюджетными дачными домиками, покосившимися от старости. Высокие заборы с камерами слежения по периметру — с заборами из видавшего виды деревянного штакетника, неровного и рассохшегося.

Город, который строился семимильными шагами, перешагнул через этот посёлок, словно Гулливер через маленькую базарную площадь, и разросся дальше. Он бы поглотил, подмял домишки под свой ритм, снос малюсенький мир, поставив на его место огромные многоэтажки, но помешал статус «природоохранной зоны». Теперь город и посёлок жили вместе, как соседи по огромной лестничной площадке с большим количеством жителей.

Она выехала из посёлка по гладкой, словно зеркальной, поверхности асфальта — неизменное преимущество элитного статуса проживающих. По пути слушала негромкую музыку и в уме перебирала сегодняшние дела, желая только одного — никаких сюрпризов. Сюрпризы на её работе редко бывали приятными, сегодняшний день хотелось провести спокойно.

— Приехали, — сообщила она сыну, останавливая автомобиль у стен школы — интерната.

— Спасибо мам, ты сегодня не заберёшь?

— Боюсь, что нет. Может, дедушка. Созвонимся.

— Да, конечно… А можно?.. — В голосе сына слышалась отчаянная надежда. Живя вдали от друзей — приятелей, он отчаянно нуждался в общении. Часто приглашать гостей не удавалось, но всегда возможны исключения, так почему не сейчас?

— Ладно, только сегодня, потому что через пару дней праздники, — смеясь, ответила она. — Пригласи кого-нибудь из ребят на выходные.

— Отлично, мам, спасибо. — Сын поцеловал в щеку. Невиданное проявление нежности от парнишки, однажды решившего, что он слишком взрослый для таких жестов.

Уже на парковке, перед зданием, где проходила едва ли не большая часть её жизни, она дала себе возможность вдохнуть — выдохнуть, включила музыку на полную громкость — её способ релаксации.

Из машины выбралась лёгкой, самую малость пружинистой походкой, одёрнула юбку, возможно, немного коротковатую и яркую — из красной шотландки. По пути улыбалась встреченным коллегам, кокетливо стреляла глазами, слегка флиртовала, так, чтобы было ясно — это только флирт и только здесь и сейчас.

Стоило пройти буквально пару шагов, и кокетливая улыбка сменилась на приветливую, а яркая шотландка — на одноцветную форму.

Типовые здания из белого и красного кирпича областной больницы раскинулись на большой площади рядом с городским лесопарком, вдали от шумных магистралей и жилых массивов.

Её путь лежал в центральный корпус. Там, в боковом крыле, на первом этаже с отдельным входом, который закрыт в это время суток, располагалась её вотчина: длинный широкий коридор, стены, расписанные сказочными героями, огромная игровая комната, с большим количеством игрушек, часто пустующая, и, в самом конце — кабинет.

Когда-то у неё был просторный кабинет с кожаным мягким гарнитуром, большим столом и стеклянным, во всю стену, стеллажом. Отделение разрослось, из кабинета сделали палату на четыре человека, пришлось перебраться в скромное помещение рядом с «каморкой» старшей медицинской сестры. С небольшим холлом перед двумя дверями, где едва поместилась пара кресел — роскошь из прошлой жизни, и растение в большом горшке. Никто в отделении не знал, что это за цветок, но ухода оно практически не требовало и со своей задачей — создавать видимость уюта, словно он возможен в этом месте, перед дверью, где посетителей могут ждать неутешительные новости, — справлялось. А ещё маленький, яркий столик с цветными карандашами и раскрасками, которые всегда в изобилии на нем лежали.