Черный гусар (СИ) - "СкальдЪ" - Страница 27

В Чимкенте я долго не задержался. Еще раз навестив Некрасова и пожелав другу скорейшего выздоровления, отправился дальше. Пашино остался с полковником Дикой и штабом полка.

До Ташкента, столицы Туркестанского края, добрались без всяких происшествий. Сам город утопал в цветущих садах. По крайней мере, со стороны Чимкента. Дома прятались в зелени, а воздух казался чистым, наполненным запахом пыльцы и мёда.

В Ташкенте проживала вся администрация края. Кроме самого временно исполняющего обязанности губернатора генерала Романовского, который прибыл сюда в прошлом году, здесь находились командиры частей и подразделений, полковники, священники, купцы и множество чиновников.

Отдельно стоило упомянуть нескольких человек. Генерал-майор Головачев являлся губернатором Сыр-Дарьянской области, подполковник Дмитровский командовал его штабом. Колпаковский управлял Семиреченской областью. Военный инженер полковник Яков Иванович Краевский руководил отдельным Кириучинским отрядом пехоты, а подполковник Абрамов — Джизацким. Войсковой старшина и уральский казак Василий Родионович Серов фактически занимался вопросами безопасности на всей огромной территории края. Бесстрашный, богатырского сложения, неоднократно раненый, всегда на белом коне и в белой папахе, еще более увеличивающий его рост, в белой черкеске, полковник Пистолькорс командовал всей кавалерией.

Временным губернатором не так давно, на смену Черняеву, взявшему без разрешения Ташкент и попавшему в опалу за нарушение приказа, назначили генерал-лейтенанта Романовского Дмитрия Ильича. Человеком он оказался прямым и решительным. А для престижа, столь необходимого в Азии, держал себя по отношению к местным гордо, неприступно, но милостиво. И продолжая политику Черняева, в короткие сроки занял Ирджар, Нау, Ходжент, Ура-Тюбе и Джизак.

Впрочем, без трудностей не обходилось. Казы-Килян, глава духовенства Ташкента, постоянно демонстрировал недовольство новыми порядками. Ахмет-бей, носивший почетное звание эмир-базара, что значило смотрителя за рынком, допекал жалобами на высокие пошлины и упадок торговли.

К тому же, генерал Черняев, уже будучи в столице, затеял с Романовским склоку. А граф Воронцов-Дашков так и вовсе, написал в Петербург о каких-то злоупотреблениях и упущениях по интендантским поставкам. Карьера Романовского в Туркестане началась блестяще, он прославился, но столь подлого удара от Воронцова-Дашкова, которому оказывал протекцию и неоднократно представлял к наградам, генерал не ожидал.

Мы застали Романовского в Ташкенте буквально в последний момент. Он уже начал собираться для поездки в Петербург «объясняться и искать правду». Вместо него оставался командовать Крыжановский.

Но коллежский асессор Пашино слово свое сдержал и успел оформить ходатайство, которое Романовский подписал буквально перед отъездом.

За показанную в Боролдайском деле храбрость и решительность нас с Некрасовым наградили. Он получил первый орден — как раненому в бою офицеру ему полагался орден Святой Анны 4-й степени и Анненское оружие: сабля с надписью «За храбрость». А меня досрочно произвели в поручики. Младшие чины также не остались обделенными. Таким образом, наша разведывательная команда стала первой, кто отличился в Азии и получил награды. Естественно, я дождался, когда Андрей вылечится и вместе с ним снял зал в ресторации «У Ермолаева». Успех отмечали шумно.

Здание все еще достраивалось и полноценным рестораном, особенно после Петербургских и Московских заведений, считаться не могло. Из-за жары люди гуляли под открытым небом, а «залы» разграничивали живые изгороди из винограда и кизила.

А по соседству гуляли купцы и коммерсанты. Среди них находился господин Кузнецов, известный и богатый промышленник, который снабжал неплохим вином всю Россию, от Волги до Хабаровска. Дела его шли прекрасно.

— Эй, человек! Подай вина! — крикнул основательно подпивший Кузнецов и лихо бросил пачку ассигнаций на стол. — Да не «кузнецовского», а чего получше, хорошего!

Все те, кто слышал, дружно захохотали. Потом этот случай стал анекдотом.

При русских, в отличие от прежних ханов и беков, застывших в жестоком и архаичном средневековье, город начал быстро развиваться. Отмена рабства и унизительной торговли невольниками оказала ошеломляющий эффект на культуру, политику и экономику края.

Простые люди вздохнули свободнее, получив гарантии более спокойной и богатой, по случаю уменьшения налогов, жизни. В Ташкенте появлялись новые улицы, открыли Воскресенский базар, на котором использовались проверенные стандартные весы. Купцам стало сложнее обманывать покупателей. Заложили винный, кожевенный и свечной заводики, возвели казармы. Начали приводить в порядок дороги и строить почтовые станции, открыли питейные заведения и новые бани. Русский квартал дошел до арыка Чаули. Там находились внушительные урючные сады, которые прозвали «мингурюк», что значит «тысяча урючин». Именно здесь офицеры любили кутить.

Несколько месяцев ничего не происходило. Романовский добрался до Петербурга и его отстранили от занимаемой должности. Крыжановский вернулся в Оренбург, а временно исполняющим обязанности губернатора назначили генерала Цёге фон Мантейфеля, происходившего из дворян Эстляндии. Особой активности тот не проявлял, ожидая, назначат ли его генерал-губернатором или пришлют другого. Так что край затих, и даже бухарцы немного присмирели.

Я получал от родных письма и слал ответные весточки на требования в красках описывать Туркестанский край и местные обычаи. Тем более, Митька успешно поступил в Императорский Московский Университет, за учебу взялся серьезно, а благодаря моим записям уже сейчас, на первом курсе, начал подготавливать этнографический очерк. Чувствовалось, что из брата выйдет толк. Полина готовилась по примеру матери держать экзамен в Мариинскую гимназию.

В нашем полку наконец-то появились полевые кухни. Нарисовав чертеж, я поговорил с Тельновым, и уже вдвоем мы отправились к полковнику Дике.

— Весьма достойное дело. Я его поддержу! — решил Дика, после того, как я все ему объяснил. Совершив переход от Чугуева до Ташкента, мы поняли, как важно иметь возможность поддержать силы горячей и сытной пищей. Так что нашего командира уговаривать не пришлось.

По моему чертежу изготовили шесть передвижных полевых кухонь, установив их на повозки. Таким образом, каждый из шести эскадронов получил экспериментальный образец. Теперь стоило дождаться, как они проявят себя в походных и боевых условиях, а уж затем направлять доклад в более высокие инстанции о введении нашего изобретения во всей армии. Понятное дело, так просто новшество не внедрить. Нужно время, чтобы решение «созрело» и нужны деньги. Тем более, я же не инженер, наверняка в конструкции найдутся недостатки или упущения, и придется дорабатывать кухню. А еще необходимы покровители, но тут я небезосновательно рассчитывал на помощь цесаревича.

Написали письма и друзья из нашей команды «трое с Невского». Георгий Скалон все еще оставался корнетом в лейб-гвардии Уланском полку. Звегинцев Коля, добившейся чести служить в кавалергардах, уже год как ходил в поручиках и писал о жизни столичного офицера в исключительно теплых тонах.

Я близко сошелся с Пашино и по его совету, и под его же руководством, стал учить два языка: фарси, на диалекте которого разговаривали в Бухаре, и турецкий, он наверняка пригодится в дальнейшем. Петр оказался великолепный учителем, и дело двигалось.

Познакомился с любопытными людьми. Первого, девятнадцатилетнего юношу с умными добрыми глазами и густыми русыми волосами звали Куропаткин Алексей. Он недавно прибыл в Ташкент и служил подпоручиком в 1-м Туркестанском стрелковом батальоне. И если мне не изменяла память, а она, скорее всего, не изменяла, я видел будущего генерала, который совершенно бездарно проиграл сухопутную компанию в Русско-Японской войне 1905 г. Проиграл из-за осторожности, граничащей с трусостью. Вот только сейчас Алексей отличался пылким характером и смелостью, которую мечтал подтвердить в ближайших боях.