Рожденные в СССР. Часть вторая. Обретение (СИ) - Коруд Ал - Страница 32

Леонид Ильич вышел встречать к лимузину лично. Его искренняя улыбка на помолодевшем лице тут же отозвалась сердечным объятием со стороны Кириленко. Брежнев, видимо, также был тронут встречей, подчеркнув событие русским троекратным поцелуем. Все-таки Брежнев по натуре был добродушным и гостеприимным человеком, умел располагать к себе.

— Отлично выглядишь, Леонид! Постройнел то, как!

Кириленко отступил на шаг и внимательно оглядел Генерального секретаря, одного из самых могущественных людей на планете.

— Уж стараюсь, — улыбка Брежнева разошлась до ушей. Ему было приятно воочию наблюдать эффект длительных диет и физических процедур. — Пролечили, диету назначали. Каждый день гуляю в лесу и в бассейне плаваю. Слушай, тот алтайский доктор поистине волшебник! Никаких пилюль, все природными средствами.

— Так древнейшая медицина! Но все-таки, Леонид, о современной науке забывать не стоит.

— Ага, так они и дадут забыть, — весело подмигнул гостю Брежнев. Его лицо сейчас прямо светилось от благодушия. — Но, знаешь, чертовски приятно чувствовать себя снова человеком. Отдохнул от дел, подумал. Как будто заново родился, — он оглянулся на «прилепленного», стоящего в стороне с пристегнутым к руке наручниками «дипломатом», в котором лежали секретные документы. — Сразу поработаем? Пока с утра голова свежая.

— Есть еще какие-то интересные предложения? — поинтересовался Кириленко.

— Ты меня знаешь, я тебе их сразу кучу вывалю. Но давай сначала дело, — коротко кивнул в сторону двери Леонид Ильич. — Потом пообедаем и остальное, — он заговорщицки подошел поближе. — Виктория сама сегодня сварила мой любимый «Рыжий борщ, да и врачи мне разрешили на выходных немного поскоромничать.

— Ого! Столько понаписали, — Кириленко с откровенным удивлением взял стопку машинописных листов.

— Мы тут с Соломенцевым собрали неплохую группу специалистов. Работаем, — коротко кивнул в ответ Брежнев. — Проработали новый Устав по главам, сейчас подбиваем бабки. Надо же еще обосновать изменения для пленума. Когда, Андрюша, думаешь его проводить?

— Наметили на октябрь. Как раз страда пройдет и люди смогут без спешки подготовиться. Но окончательно решим на заседании Политбюро.

— Политбюро, — пошамкал по-стариковски губами Брежнев, и Кириленко стало как-то нехорошо. Больно уж сейчас его старый товарищ был похож на Того, из проклятого времени. Но буквально через секунду лицо Генсека опять расплылось в улыбке, в глазах появилась живость. — Надо — решим! Так, что ты тут у нас привез? Давай, почитаю.

Через полчаса, несмотря на прохладу залы, в которой были открыты двери на улицу, оба руководителя были мокры как мыши.

— Андрюша, — отодвинул от себя кипу привезенных бумаг Леонид Ильич, — обязательно это именно сейчас начинать? При мне? Честного говоря, я ни фига не понял. Они там в Комарово что вообще обсуждали?

— Наше будущее, Лёня. То, о чем мы с тобой даже не задумывались и в том времени просрали.

Брежнев откинулся в удобном кресле и взял стакан с морсом. С минуту он глядел куда-то в открытую дверь, наблюдая за солнечными бликами, затем задумчиво повернулся к Кириленко.

— Наверное, ты прав. Ничего мы, старики, в этом уже не понимаем. Пусть они решают. Молодежь! В конце концов для них и старались.

Кириленко немного напрягся, но мучавший его вопрос все-таки задал.

— Не передумал, Лёня?

— Нет! — ответ был твердым, от благодушия гостеприимного хозяина не осталось и следа. Сейчас перед ним сидел глава могущественного первого в мире социалистического государства. — Подготовлю Устав, проведу съезд и на покой.

— Ну, покоем это назвать будет сложно.

— Понимаю, буду помогать по мере сил. Просто вот какое дело, Андрей, — Леонид тяжело взглянул на старого верного товарища. — Хочу исправить то, что совершил Там. Нацепил, понимаешь, на себя бирюлек, окружил подхалимами. Да и Афганистан… Как я мог довериться этим сволочам! Обманули старика, — Брежнев бросил взгляд в окно. — Ну один уже поплатился, с остальными разберемся.

Кириленко выдержал многозначительную паузу. Был грех, воспользовался он тогда мнительностью Генсека и настоял на срочном аресте Андропова. Несмотря на обычное добродушие Брежнев временами мог быть человеком предельно резким.

— Все хотел узнать, как там в Рейкьявике прошло? Примаков на Ближнем Востоке болтается, Ивашутин Африкой по горло занят, спросить не у кого.

— Ты разве документы не получил?

— Пришли, но это не то. Хочется личной оценки.

— Понятно, — Брежнев неожиданно с легкостью подскочил с места и выкрикнул. — Николай, подготовь, пожалуйста, кинозал! — затем он повернулся к собеседнику и с хитрецой на лице пояснил. — Счас я тебе покажу, что мы за сюрприз для американцев приготовили. Впечатлились! Что же по встрече… Нормально все прошло. Во всяком случае мы все свои задачи выполнили и, не побоюсь этого слова, даже перевыполнили. МИД и Госдепартамент завалили работой выше крыши! В сентябре поеду в ООН на Генеральную Ассамблею. Поможешь с помощью своих аналитиков подготовить выступление? Видишь, как все зашиваются. «Новый курс» у нас на «Общечеловеческие ценности». И слово то откуда такое мудреное выискали?

— Поможем, обязательно поможем, — улыбнулся Кириленко. Значит, не зря работала специальная группа референтов и Отдел Пропаганды. Пока события на внешнеполитической арене шли по их плану. Но и противник не дремлет, собирает информацию. Появились и первые перебежчики. Правда, заокеанские партнеры с некоторых из них еще поплачутся. Плохо только то, что с каждым месяцем воздействие послезнания будет помогать им все меньше. Так что вся надежда только на себя.

— Люблю смотреть новые фильмы. На них душой отдыхаю. Вот специально попросил привозить положенные «на полку» ленты. Некоторые откровенная дрянь, но попадаются и весьма неплохие. Ты смотрел полную версию «Мне двадцать лет»? За что его так сократили? Просто замечательный фильм! У нас такая прекрасная молодежь. Да, они мыслят по-иному. Но так и должно быть! Это же другие поколения! Вот так мы и убили всяческую творческую мысль. Кто-то отчаянно боялся инакомыслия, а оно, как чертополох проросло везде.

— Показывали на закрытом просмотре. Хороший фильм. Заставляет размышлять, — коротко кивнул Андрей Павлович. Он был уже у в курсе, что Брежнев самолично спас от закрытия и «полки» многие замечательные картины. Поэтому мыслящие люди в руководстве кино специально привозили к нему фильмы, вызывающие слишком много вопросов от всевозможных перестраховщиков от культуры. Например, Шукшинская "Калина красная" и даже всем известную комедию "Кавказская пленница, или новые приключения Шурика". "Бриллиантовая рука", "Белорусский вокзал". Сколько же дури было в головах киношных начальников!

Наконец, свет погас и по экрану пошли кадры цветного фильма. Город, явно несоветский, по автомобилям сразу понятно. Люди, спешащие по своим делам, дети, играющие на площадке. Студенты в аудиториях, врачи в операционных. Все занимаются своими обычными житейскими делами. Затем многие поднимают головы, сопровождая взглядом летящие ввысь ракеты. Кто-то уже явно паникует, забирается в бункер, бежит к автомобилю.

Внезапно небо озаряет яркая вспышка. Затем начинается настоящий ад. Кириленко было до ужаса страшно наблюдать, как люди и животные сгорают буквально за мгновение, дома вспыхивают как спички, а целые кварталы городов за секунды превращаются в ничто. На горизонте появляются огромные грибообразные разрывы. Они сами по себе наводят страх и панику. Люди пытаются бежать, но уже поздно. Приходит ударная волна и уничтожает все на своем пути, затем с неба начинает сыпаться пепел. Кириленко не сразу догадался, что он радиоактивный. От этого стало еще страшней.

Последняя часть короткого, составленного из отрывков разных кинокартин фильма повествовала о жалком существовании остатков человечества после короткого обмена ядерными ударами. Особенно было страшно наблюдать за этим из космоса. Летящие черточки ракеты, многочленные вспышки, а затем настоящий ад внизу. Постапокалипсис на поверку оказался еще страшнее, чем его описывали. Это не жизнь, это жалкое выживание на крохах, оставшихся от цивилизации. Фильм закончился, секретари ЦК КПСС еще некоторое время сидели в мрачном молчании.