Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь (СИ) - Чеп Инна - Страница 40

— Вам тоже пора?

Девушка гордо вскинула голову — в его словах ей почудился вызов.

— Я вам мешаю?

— Нисколько. Наоборот, я пришел к мнению, что мы с вами довольно похожи.

— Вот как?

— Да, мы с вами небожители с одного облака*. Вы так же, как и я, живёте стереотипными представлениями, так же презираете окружающих, хоть себе в этом и не признаетесь, так же имеете на все собственное мнение и не любите его менять под воздействием внешних факторов. И покорность вы можете надевать лишь как временную маску, не более. Не представляю, почему вас ещё не выгнали из Института.

— Я очень люблю свою работу и хорошо в ней разбираюсь.

— Это видно. Но боюсь, этого мало. Скорее всего либо вы скрашиваете вечера какому-нибудь вашему начальнику (не краснейте, откуда вы знаете, что я имею ввиду? Уверен, вы помогаете ему с документацией, не более!), либо вам покровительствует какой-нибудь бескорыстный импотент от науки. Скорее всего просто из чувства жалости. Возможно, он принял вас на место сестры и отчасти винит себя в ее смерти.

Зоряна нахмурилась. Взгляд ее метал молнии, рот приоткрылся, готовя выбросить в лицо мужчине очередную обвинительную тираду. Вадим попробовал опередить девушку:

— Я — хам, ничтожество, зазнайка, глупец, грубиян, мужлан, невежа. Я перечислил все слова, что пронеслись сейчас в вашей голове или что-то упустил? Судя по вашему раздосадованному виду, запас ругательств у вас крайне мал. Ничего, со временем расширится, не беспокойтесь. Ну что ж, партию словами мы сыграли, дона Добре. Может, теперь сыграем в шахматы?

Зоряна прищурилась, всматриваясь в лукавое лицо сидящего напротив мужчины. И приняла вызов.

— Хорошо! Давайте в шахматы.

Вадим довольно улыбнулся.

— Только чур, я играю черными.

— Я в этом не сомневалась.

— Вот мы и пришли к первому в нашей жизни консенсусу.

Звякнули деревянные фигурки, занимая свои места.

Да начнется игра.

____________________________

*Небожители с одного облака — равно "одного поля ягоды". То есть "мы очень похожи". В старых-старых сказках Континента фигурируют люди с крыльями, живущие на облаках — небожители.

Глава 17. Подхолмье

— Папа, а когда мама плидет?

Любима примеряла деревянной кукле бусы и серьги, что ей смастерил в кузне отец. Яромир смотрел на нее с тоской и жалостью.

— Она не придет, Люба.

— А Жина сказала, что плидет. Она много знает. Она говолит, что кого залывают в землю, они потом вылезают. И наказывают плохих. Кто их обижал. А ее блат сказал, что мама пойдет какой-то Лине сердце выглызать. А потом мама к нам велнется, да?

Демоновы бабы с их сплетнями, будь они прокляты! Дети же слушают!

— Жина шутит, дочка. Это легенды Кровавых времён. Сейчас в центре Континента никто не восстаёт из могил. Ну, может, на севере встретится кому-нибудь раз в год случайно созданная нечисть. Да и то будет тварь болотная или лесная. Не бойся, никто из могил не поднимается в нашем веке.

Девочка насупилась.

— Я не боюсь! Я маму жду!

Яромир почувствовал бесконечную усталость. И злость. Она поднималась из глубин души и затапливала все его существо. Ну, бабы стервы! Мотают ребенку душу, а ведь и без того ему с девочкой приходится не сладко! Без Данисы жить трудно, а тут доброхоты ещё в свежей ране калёными клещами возятся!

— Мама не придет. Маму забрал Отец.

— Зачем? — удивился ребенок. — Нам она нужнее.

— Зато там ей лучше. — Бред, но что ещё он может сказать малышке? В Серземелье, как и во многих соседних странах ни в перерождение душ, ни в мир мертвых не верят. Но нельзя же сказать ребенку просто: мамы нет и никогда ты с ней не встретишься, потому что душа ее — осколок мира, что сотворил Отец, и, умерев, она лишь вернула данную ей миром энергию на место? Нет, маленькой девочке такое рассказывать нельзя. И Яромир продолжил говорить ересь: — Здесь, помнишь, мама лежала, болела, ей плохо было? А там, у Отца, она будет здоровой и счастливой.

— Как же она будет счастливой, если там нас нет? — вытирая выступившие слезы, спросила Любима. Яр сел на пол рядом с дочкой, погладил ее по голове. Стал нервно придумывать очередную отговорку.

— А там… Она на нас оттуда смотреть будет. Как мы живём, как ты растешь, как замуж выйдешь за хорошего человека. И будет радоваться за нас. Любоваться на твое новое платье. Улыбаться, наблюдая, как твои куклы пьют чай.

Люба задумалась.

— Оттуда, это из подземного кололевства?

— Почему из подземного? — удивился кузнец.

— Так маму же в землю закопали. Значит, она ушла в подземное кололевство? А можно меня тоже закопать? Я к маме пойду.

Яромир схватил дочь в охапку, прижал к себе.

— Глупая! Не спрашивай никогда такого! Ты маленькая, тебе туда нельзя! Слышишь? Ты меня слышишь? Никогда такого не говори, Люба!

Девочка угукнула, затихла на руках у отца. Между светлых бровей залегла упрямая складка.

— Эй, хозяева! Хозяи-ин, отзовись!

В открытое окно заглянула женская голова.

— О, Яр, ты дома! Так я зайду!

И, не дожидаясь ответа, женщина заспешила ко входу. Скрипнула дверь, соседка ввалилась в дом.

— Ох, так и знала! Не убрано, не стирано, есть нечего! Давай-ка я помогу, а? По-соседски?

Она по-хозяйски шагнула к столу, взяла со стула Данисин передник.

— Не трожь! — Вырвалось у Яра. Совершеннейшая глупость, но ему не хотелось, чтобы в доме хозяйничала чужая женщина. — Мы сами справимся.

Последняя фраза должна была смягчить первый окрик, но на гостью не подействовало ни то, ни другое.

— Да мне что, сложно что ли! — она встряхнула передник, повязала его деловито поверх платья. — Я сейчас мигом что-нибудь приготовлю! Понимаю ж: бабы дома нет, мужик в беде. А я завсегда помочь рада такому мо́лодцу! — и соседка улыбнулась ему подкрашенными свеклой губами. — Мужику без бабы же сложно. По-всякому. — Она поправила бусы, лежащие на груди нитью алых капель. Объемная грудь колыхнулась. — В разных делах недостача случается. Ни поесть, ни ещё чего. А я если что — всегда под боком, да, Яр? А дите и погулять может, у тебя огорожено знатно, не убежит. Правда, Люба? Ты же хорошая девочка, от мамки не бегала и от папы не побежишь, да?

Малышка хмуро кивнула. Гостья умилительно проговорила:

— Вот и молодец! Самостоятельная девочка! Она и без мамы будет умницей!

Любима в ответ авторитетно заявила:

— Мама заболела и ушла лечится в подземное царство.

Соседка всплеснула руками.

— Ох, выдумщица! Яромир, что ж ты ребенку сердце рвешь! Деточка, умерла твоя мама. Свела ее в могилу ведьма северная, чародейка лихая. Не увидят теперь мамкин облик твои глазоньки, ох беда-а! Не услышат песни ее твои ушки!

Девочка зашмыгала носом. Яр вскочил на ноги, шагнул к незваной помощнице.

— Отдай! — руки дёрнули за передник. — Снимай и уходи отсюда! Мы сами справимся! Прочь! Прочь иди!

Женщина взвизгнула, отпрянула, выбежала в дверь, выкрикивая в ответ ругательства. У Яра в руках остался порванный передник, а за спиной — хмурая голодная дочь.

И никого кроме них двоих нет и не будет в этом холодном доме.

— Кашу будешь? — спросил он, подходя к горе немытой посуды. Передник аккуратно свернул, положил на край стола.

— Как вчела? — уточнила девочка.

— Да, как вчера. Только свежую.

— Она не вкусная.

Яр тяжело вздохнул.

— А если…

Кузнец хотел предложить дочери пройти до гостиного двора, купить выпечки, он не раз ел там пироги, они у Азарины вкусными всегда выходят, хоть ягодные, хоть мясные, но вспомнил, что произошло с Риной при его попустительстве. Вряд ли дона Брит обрадуется сейчас посетителям, в ее состоянии лежать надо, а не у жаркой печи суетиться. Как она там? Вызвали ли ей доктора? Есть ли кому о ней заботиться? Говорят, Игнас уехал служить какому-то генералу. Значит, она осталась одна? Или нет? Тот наглый тижиец — кто он ей? Проклятый степняк так нагло себя вел в тот день: зыркнул на Яра, как на врага (или соперника?), подхватил по-хозяйски Рину, а на вопрос офицера ответил, что "мы этого чулувэка не знаым". И офицер, бегло опросив, отправил его домой. Оставив Рину на того тижийца.