Лихой гимназист (СИ) - "Amazerak" - Страница 10

Я вполуха слушал гундёж бати, а сам думал о том, что ждёт меня в гимназии. Первые дни самые ответственные: мне требовалось вернуться в коллектив и не погореть на очевидных вещах, которые я не знаю.

Гимназия встретила меня огромным холлом, освещённым десятком люстр. У двери стоял швейцар. Выяснив у него, где находится канцелярия, я отправился туда, чтобы отдать сопроводительное письмо. По пути встретил несколько гимназистов в одинаковой тёмно-синей форме, как у меня, и с такими же медальонами под воротником.

В большом кабинете за столами сидели пять человек в зелёных мундирах, погружённые в бумажную работу. Я остановился на пороге, осматривая эту картину и гадая, кто из них — инспектор, которому надо отдать сопроводительное письмо и врачебное заключение.

— Алексей Александрович, неужели вы снова вернулись в наше славное заведение? — обратился ко мне полный мужчина с широким добродушным лицом и козлиной бородкой. Он тоже носил медальон. — Рад, что вы наконец-то поправились.

Я подошёл и вручил письмо и медицинское заключение, мужчина взял их и, нацепив пенсне, пробежал глазами.

— Ну что ж, Алексей Александрович, — он отложил бумаги и снял пенсне. — В класс мы вас вернём, разумеется, учёбу можно продолжить с сегодняшнего дня. Готовы дальше грызть гранит науки?

— Всегда готов, — ответил я.

— Рад слышать. Ну теперь осталось только подыскать вам свободную койку, — инспектор поднялся. — Пойдёмте, не будем терять время.

Я подхватил портфель, чемодан и шпагу и последовал за ним.

Едва мы покинули кабинет, как мимо прошла компания ребят. Они поздоровались с инспектором, которого, как оказалось, звали Пётр Семёнович. Моё внимание привлёк крупный белобрысый гимназист со шрамами от ожога на подбородке и левой щеке. Мы встретились с ним взглядом, и у меня возникло крайне неприятное чувство. Из глубины души поднялась злоба. Я ненавидел этого парня, хотя и не мог понять, за что.

Причина могла быть только одна: белобрысый был среди тех ушлёпков, которые покалечили Алексея.

Глава 4

Мы шли по длинному коридору, с одной стороны были окна, ведущие во двор, а с другой — двери классов. Поворот, скрипучая деревянная дверь, несколько ступенек вниз, ещё поворот, и вот мы оказались в очередном коридоре — на этот раз плохо освещённом и мрачном.

Все двери тут были распахнуты, и сквозь них виднелись помещения со множеством кроватей. Место это напоминало скорее казарму, нежели общежитие.

— Ваша прежняя койка, к сожалению, занята, — уведомил меня Пётр Семёнович, — придётся вам обживаться на новом месте.

Мы прошли в конец коридора и свернули в крайнюю комнату. Она была поменьше остальных. По периметру стояли восемь кроватей, а в центре — четыре стола, сдвинутые друг к другу. В изголовье каждой кровати находился шкафчик.

В соседнюю комнату вела ещё одна открытая дверь. Высокие потолки и белые стены, лишённые какого-либо декора, навевали атмосферу больничной палаты. Было холодно, воздух казался сырым. Печка отсутствовала, но у стены стоял большой деревянный ящик, закрытый изразцовой металлической пластиной. От него шло тепло, которого явно не хватало для обогрева всего помещения. Дома у меня тоже топили не жарко, но там без сюртука я не мёрз, а тут — хоть шинель не снимай.

— Две кровати свободны: вот эта и та, — сказал Пётр Семёнович, указывая на кровать рядом со входом и следующую за ней. — Устраивайтесь, располагайтесь, да шибко не задерживайтесь. Первый урок уже начался. Приходите ко второму. Расписание, как обычно, на доске.

Я находился в некотором недоумении. Из дневников Алексея я получил не самое лестное представление о гимназическом общежитии, но реальность оказалась ещё более удручающим. Даже не верилось, что в таких условиях живут дети высшей аристократии. А это ведь третья гимназия — одно из самых престижных учебных заведений Петербурга. Или дворяне жили в нормальных комнатах, а меня запихнули туда, где похуже?

— Э… а у вас все комнаты такие? — поинтересовался я.

— Что именно вас не устраивает?

— Так тут же проходной двор. У вас нет чего-то… более уединённого.

— Помилуйте, Алексей Александрович, всего-то восемь человек в комнате. Одни из лучших номеров. Тут чисто, убирают постоянно, даже батареи есть в каждой комнате. Да и зачем вам уединение-то?

— Чтобы учиться, кончено же, — вздохнул я, понимая, что ничего лучшего мне не добиться. — А я могу проживать в другом месте? На съёмной квартире, например?

— Можете и на съёмной квартире. У батюшки вашего разрешения попросите, и если позволит, так и живите, где батюшка скажет, — объяснил Пётр Семёнович и ушёл, оставив меня одного.

Кровати возле батареи были заняты, я выбрал койку ту, что подальше от входа, и принялся укладывать вещи в шкаф. Тут имелись и вешалки для одежды и полки для книг, а дверца запирались на ключ — хоть какое-то удобство.

Я не переставал удивляться решению отца отправить меня в общежитие. Ехать от дома до гимназии около часа — не так уж много. Да, экипаж был один, а общественный транспорт к нам не ходил, но почему бы тогда ни поселить сына у родственников или ни снять ему комнату? Но нет, надо запихнуть в этот барак. Тоже мне, родительская забота.

Долго оставаться мне тут, понятное дело, не хотелось, но всё упиралось в деньги. До конца учебного года осталось чуть больше месяца. Придётся потерпеть немного, а потом надо срочно что-то решать.

Расписание долго искать не пришлось. Оно висело в начале коридора. Вторым уроком шла арифметика, затем — латынь и практика магических чар. Не успел я разложить вещи и разобраться с расписанием, как во дворе зазвонил колокол. Он возвещал окончание урока. Значит, настало время знакомиться со своим классом.

Когда я пришёл, кабинет оказался заперт, а напротив, у окна, толпились толпилась большая группа гимназистов. Мой это класс или нет, понять было сложно, но проблема разрешилась сама собой.

— Алексей, неужели ты вернулся? — ко мне подошёл невысокий светловолосый паренёк и протянул ладонь, облачённую в белую перчатку. — Признаться, не ожидал увидеть тебя в этом году. Очень рад, дорогой друг, что ты снова с нами.

Я пожал руку:

— Ну здравствуй. Сам не ожидал, но травма оказалась не столь серьёзной, как считали врачи. Два месяца — и вот я снова на ногах.

Я решил, что этот паренёк и есть тот самый Сергей Галатов — друг, о котором Алексей не раз упоминал в своём дневнике.

Мы подошли к группе учащихся, со мной все поздоровались.

— Так что с тобой случилось в тот день? — спросил Сергей. — Разные слухи ходят, а правды никто не знает. Твоё исчезновение окутано тайной.

— А что говорят? — поинтересовался я.

— Я слышал, что на тебя напали грабители. А кто-то говорил, будто у Гуссаковского в тот вечер лицо было в крови. Так что произошло?

— Я не знаю нападавших, — сказал я, — на гимназистов были не похожи.

— Но какие лихие люди могли совершить разбой тут, в центре города? — удивился длинный лопоухий парень с бледным, постоянно недовольным лицом. Он поздоровался со мной одним из первых.

— Да кто ж их знает? — пожал я плечами. — Была у меня с собой довольно ценная вещь. Вот и позарились, видимо. Много дурных людей на этом свете.

Не знаю, насколько одноклассники удовлетворились таким ответом, но дальше расспрашивать меня не стали. Я отметил, что общались тут ребята друг с другом более деликатно и сдержанно, нежели в школах моего мира, и выглядели все какими-то важными и напыщенными. Впрочем, этому вряд ли стоило удивляться, ведь большинство из них с младенчества воспитывалась в дворянских семьях, наподобие моей, с такими же суровыми порядками, а в гимназии их держали в узде надзиратели, постоянно присматривающие за учениками. А если тут ещё и на дуэль вызывают за каждое слово, то и подано десять раз подумаешь, прежде чем что-то говорить.

Вскоре явился учитель в зелёном мундире, и мы прошли в класс. Он тоже заметил моё возвращение и поздравил с выздоровлением. Едва мы расселись за небольшими одноместными партами, как во дворе раздались удары колокола.