Тайная дипломатия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 4

Нам наконец-таки принесли заказ. Художник, вытащив из кармана часы, спохватился и, поцеловав Наташину ручку (если я и ревновал, то самую малость), пожав мою руку, ушел.

Некоторое время мы сидели молча, словно французы, у которых не принято говорить за едой. Покончив с ризотто и отхлебнув из бокала, Наталья огляделась по сторонам и тихонько сказала:

– Володя, тебя точно скоро убьют.

– С чего у тебя такие мысли? – удивился я.

– Ты не забыл, что я сотрудник Коминтерна? Наши товарищи из Германии недовольны, что сорвалась мировая революция. Они-то готовились, уже и отряды создали. Все «спартаковцы», кто жив остался, оружием обзавелись.

– А я здесь причем?

– Так все при том же… Бухарин… Еще я не удивлюсь, если узнаю, что и к аресту Тухачевского ты руку приложил. Войны с Польшей нет, стало быть, мировой революции тоже. Переговоры с белыми – это твоих рук дело? Можешь не отвечать, но, если речь шла о Максимилиане Волошине, а ведь именно о нем и шла речь, так он в Крыму. А если ты знаком с Максом, то ты был в Крыму. А что мог делать сотрудник ВЧК в последнем оплоте белых?

– Наташа, если я чего и сделал, то не своей волей, а токмо волей пославших меня партии и правительства. Так что все вопросы к ним.

– Ага, к ним. К ним-то никто вопросы задавать не станет, а вот к исполнителям… Знаешь, дорогой товарищ Кусто, лучше я тебя сама убью, так надежнее.

Глава вторая. Франки для Коминтерна

Я подозвал официанта, кивнул на опустевшую чашку – мол, повторите, перевел взгляд на Наталью:

– Успею еще чашечку выпить?

– В каком смысле? – не поняла моя невеста.

– Я к тому, ты меня прямо сейчас убьешь или позволишь кофе допить? И учти – если убьешь, я на тебе жениться не смогу.

Вместо ответа Наташа придвинулась ко мне, намереваясь поцеловать в щечку, но я успел подставить губы.

– Смотрят же, люди кругом… – зашипела Наталья.

Можно подумать, что окружающим есть дело до того, кто кого чмокает. Здесь Париж, а не Череповец и не Москва даже. Вот если бы мы прямо за столиком собрались заняться чем-то иным, то здесь бы и парижане не выдержали… Глядишь, советы бы стали давать.

– Любопытно, откуда у члена партии большевиков буржуазные предрассудки? – хмыкнул я.

– Ох, Володя, – помотала головой графская дочь. – Как говаривала моя нянюшка: бить тебя некому, а мне – некогда.

– Понял, успею, – кротко кивнул я, принимаясь за вторую чашку. Или это уже третья? Плевать, кофе здесь очень хорош.

– Убедил, я тебя пока убивать не стану, – вздохнула Наталья. – Я тебя потом убью, но не из-за политических соображений. Скажи-ка лучше, как там твоя подчиненная поживает, с бронепоезда? Как там ее? Таня?

При воспоминании о Танюшке в левой части груди, там, где должно быть сердце, что-то сдавило, да так, что пришлось поставить на стол чашку.

– Володя, что случилось? – затормошила меня Наталья Андреевна. – На тебе же лица нет.

Отогнал от горла противный комок, допив кофе, чтобы загнать этот ком поглубже, сказал:

– Таня. Только, Наталья Андреевна, она уже не поживает.

Наташа встала и, плюнув на все приличия, обняла меня, прижала к себе, а потом поцеловала.

– Давай-ка лучше пойдем.

Какое-то время мы шли молча. Похоже, она испытывала чувство неловкости, а я… А я сам не понял – что же случилось? Вроде, излишне сентиментальным никогда не был, терять друзей приходилось, и к Танюшке относился хорошо, но не более того. Да, несколько раз случился и секс, но полюбить девушку я вряд ли бы смог. Наверное, со временем мы могли бы стать просто друзьями, если это возможно между мужчиной и женщиной. А вот, поди же ты…

– Володя, можно я не стану просить прощения за свою глупость? – прервала молчание Наташа. – Или просить? Хочешь, скажу – прости меня за женскую глупость, за бабью ревность? Эта девушка тебе нравилась?

Наталья Андреевна, считавшаяся в моем провинциальном городе «железной большевичкой», неожиданно всхлипнула. Вздохнув, я обнял эту маленькую женщину до сих пор считающую, что она старше меня, прижал к себе не обращая внимания ни на струйки воды бьющие от фонтана, ни на одобрительные взгляды прохожих.

– Наташа, прощения просить не нужно. Нравилась, нет ли, здесь другое. – Задумавшись, как правильно изложить, сказал: – Таня спасла мне жизнь. Понимаешь, я стоял повернувшись спиной, а сзади зашел человек с ножом, а она меня закрыла собой.

Наталья отстранилась, вытерла слезы.

– Ясно, считаешь себя виноватым, – проговорила она и потянула меня вперед. – Давай пойдем дальше, иначе вымокнем.

Мы пошли дальше, и Наташа сказала:

– Могла бы сказать – мол, Володя, не казни себя, ты не виноват, но не стану. Сколько не говори, а казнить ты себя станешь, по себе знаю… Поверь, у меня тоже есть что вспомнить, есть за что чувствовать себя виноватой. И ничего тут не сделаешь, нужно жить с этим дальше.

Наталья права. С этим нужно жить. И верю, что за ее спиной немало неприятных воспоминаний.

– Да, а куда мы идем? – спохватился я.

– В Люксембургский дворец. Ты же говорил, что мечтаешь посмотреть картины импрессионистов.

– А разве они не в Лувре? – удивился я. В мое время импрессионисты находятся в музее Орсе, но в двадцатом году прошлого века Орсе пока еще железнодорожный вокзал.

– Кто пустит импрессионистов в Лувр? – усмехнулась Наташа. – Лет двадцать назад их бы и в Люксембургский дворец не впустили, но времена меняются. – Открыв ридикюль, она вытащила часики, щелкнула крышкой. Посмотрев на циферблат, спросила: – Кстати, тебе хватит четырех часов?

Четыре часа на осмотр картин? Да мне бы и двух хватило за глаза и за уши. Это моя супруга из той реальности осматривала бы картины от восхода и до заката, а дай ей волю – она бы в зале палатку поставила и жила бы среди картин. Но я на всякий случай поинтересовался:

– А мы куда-то спешим?

– У меня на пять по полудню назначена важная встреча. Если хочешь – можешь сходить со мной, нет – оставайся. Музей работает до шести.

Пересказывать содержание картин Мане и Моне, Дега и Ренуара, Гогена и Ван Гога – занятие неблагодарное. Каждый из нас сейчас может посмотреть репродукции – хоть в бумажном, а хоть в электронном виде, но, поверьте на слово, картины великих художников лучше смотреть «живьем». Другое дело, если полотен много, они начинают мельтешить перед глазами, и скоро ты уже перестаешь понимать, кто написал «Завтрак на траве» – не то Моне, не то Мане? Или это вообще Поль Сезанн? И кто здесь Тулуз, а кто Лотрек?

Еще заинтересовало вывешенное в фойе объявление о продаже с аукциона коллекций конфискованных правительством у германских подданных. Объявление на двух языках – французском и английском, поэтому я смог его прочитать. Сходить, что ли? Увы и ах.

Кафе «Сhat et pêcheur», где у Наташи назначена встреча, в двадцати минутах ходьбы от дворца. Для «безъязыких» туристов вроде меня или неграмотных парижан на фасаде прибит эмалированный щит с изображением рыжего кота и парня с удочкой. Стало быть, кафе «Кот и рыболов».

Мы пришли раньше назначенного времени, сели за столик, заказали непатриотичные шницели по-венски и кофе.

– А теперь, Наталья Андреевна, в двух словах – с кем ты должна встретиться и отчего нервничаешь? – Видя, что моя подруга закусила губу, вздохнул. – Наташ, секретность хороша к месту. Лучше бы понимать заранее, к чему готовится.

– Ладно, – кивнула Наталья. – В общем, Владимир, дело такое… Накануне войны все наши живущие во Франции – и большевики, и меньшевики, а также сочувствующие, собрали деньги, сдали их в общую кассу. Казначеем назначили товарища Лаврентьева Ивана Вадимовича. Молодой, но надежный товарищ, лично рекомендованный Владимиром Ильичом. Деньги Лаврентьев положил на собственный счет в банке, потом он должен был перевести их в Вену, Цюрих и Берн. Какие-то суммы перевести успел, а тут война. В Швейцарию перевод еще можно сделать, а в Вену? Французская полиция сразу бы наложила арест на перевод средств во вражескую страну, а могла бы арестовать и владельца счета. Снять деньги и просто перевезти наличными тоже невозможно – банки стали ограничивать выдачу наличных. В общем, деньги застряли, а сам Лаврентьев неожиданно исчез. Думали – либо скрылся с деньгами, либо убит, а может ушел на фронт – многие тогда ушли, да мало ли, что могло случиться. С деньгами распрощались, а недавно Иван Вадимович вдруг появился в Париже. Его отыскали, назначили встречу. Моя задача: узнать судьбу денег и, по возможности, вернуть их Коминтерну.