Право на одиночество (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 47

– Хорошо, – кивнула я, подумав. – Я согласна. А где и когда встречаемся?

– В двенадцать на станции «Царицыно». А теперь пойдём, я отвезу тебя домой.

Но отойти далеко от проходной мы не успели – меня кто-то окликнул.

– Наталья Владимировна!

Я обернулась. У проходной мялась какая-то женщина. Сначала я её не узнала, а затем…

– Марина Ивановна?!

Ничего себе! Надеюсь, она не убивать меня пришла?

Я почувствовала, как рука Громова крепче обхватила мой локоть – видимо, он подумал о том же самом. Хотя, признаюсь, это была довольно глупая мысль.

Крутова изменилась. Если раньше на её лице было застывшее презрение ко всему свету, то теперь я видела там что-то другое.

– Здравствуйте, – она подошла ближе. Мы с Максимом Петровичем кивнули, ожидая продолжения. Но Крутова молчала, кусая губы.

– Марина Ивановна, – наконец не выдержала я, – вы чего-то хотели?

– Да… – она замялась. – Я хотела извиниться за всё. Это было очень глупо и подло по отношению к вам, Наталья Владимировна, вы ведь ничего мне не сделали…

– Я рада, что вы всё-таки это поняли. Я не держу на вас зла.– Я сделала шаг вперёд и протянула ей руку. Несколько секунд Марина Ивановна переводила взгляд с моей ладони на лицо, а потом вдруг улыбнулась, тоже протянула руку и пожала мою ладонь. –

Я кивнула. Странно, я никогда не мечтала о том, чтобы Крутова извинилась передо мной, но когда она все-таки это сделала, мне стало легче.

 – Прошу прощения, нам пора, – сказала я, и мы с Громовым, попрощавшись, направились к его машине.

Когда он усаживал меня на заднее сиденье, я случайно заметила Молотова возле проходной. Он стоял, скрестив руки на груди, и с неприятной улыбкой следил за мной и Громовым. И я понимала, о чём он думает.

Усевшись рядом, Максим Петрович сказал:

– Пожалуй, мы с тобой в последний раз едем на этой машине.

– Что? – я перевела на него удивлённый взгляд. – Почему?

– Я решил отказаться от служебной машины и шофёра. Хочу водить сам, а то стал уже забывать, каково это – баранку крутить.

Сделав паузу, Максим Петрович сказал:

– Не каждый человек способен на то, что сейчас сделала ты, Наташа. Так легко простить… А ведь эта женщина чуть не сломала тебе жизнь своей выходкой.

Я улыбнулась и рассмеялась, тряхнув волосами.

– Почему ты смеёшься?

– Это было легко, Максим Петрович. Она ведь жалеет о своём поступке. И я знаю, что моё прощение принесло ей облегчение. Прощение человека, перед которым ты виноват, освобождает душу от оков вины. Следующий этап, и намного более сложный – простить самого себя. И тут уже я, к сожалению, ничем не смогу ей помочь. Да и никто не сможет.

Помолчав, я добавила:

– У меня были хорошие учителя, научившие меня прощать.

– Твои родители? – сразу понял Громов. Я кивнула.

Некоторое время мы ехали в полном молчании. Я смотрела в окно, на меняющиеся дома и улицы, и думала… Думала о том, как узнать у Громова то, что меня очень интересует. И наконец решилась…

– Максим Петрович… Я хотела кое-что у вас спросить.

– Да? – он поднял глаза и улыбнулся.

– Когда вы… в общем, когда вы поссорились с Молотовым из-за его спора… Что вы ему сказали?

Громов озадаченно смотрел на меня.

– Что я ему сказал? Хороший вопрос. Я не помню. А почему ты спрашиваешь?

Я вздохнула. Господи, неловко-то как!

– Понимаете… Некоторое время назад Молотов приходил просить прощения. И когда мы уже прощались, он задал вопрос… – я запнулась.

– Так? – кажется, Громов насторожился.

– В общем, он спросил, не сплю ли я с вами, – выпалила я, поморщившись. – И я подумала – откуда он взял такую мысль? Может, вы ему что-то не так сказали… случайно?

Я ожидала, что Максим Петрович рассердится, но вместо этого он улыбнулся.

– Наташа… Что ж, если тебя это волнует, могу успокоить – я совершенно точно помню, что не говорил ничего такого, из чего Молотов мог сделать подобный вывод. Точных своих слов, конечно, я не воспроизведу, но общий смысл был в том, что я его не считаю мужчиной после таких вот споров, и если он будет продолжать преследовать тебя, придётся принять меры.

Вот оно как… Что ж, мои предположения оказались верны – у Молотова действительно разыгралось воображение.

– Наташа, – Громов, по-прежнему улыбаясь, взял меня за руку и тихонько её сжал, – не сердись на Алексея. На его месте я подумал бы то же самое.

– Почему? – вскинулась я, стараясь не обращать внимания на сладкую волну, поднимающуюся от руки к сердцу.

– Причин много, – мягко сказал Громов. – Я даже не уверен, что смогу перечислить их все. Во-первых, ты действительно очень красивая девушка, на которую любой мужчина обратит внимание. И Молотов логично предположил, что и я не стал исключением. Во-вторых, посуди сама – я прибежал к нему в кабинет и, не особенно стесняясь, ударил его в челюсть, наговорил кучу гневных слов и ушёл. С чего так будет делать простой начальник? И Молотов решил, что ты моя любовница. Что логично, учитывая его мировоззрение и образ жизни. Он же не понимает, что девушку можно просто уважать.

Я молчала, кусая губы. Да, Зотова, попала ты. Я чувствовала, что пройдёт немного времени – и очередной слух обо мне поползёт по издательству. Как надоела эта грязь!

– Наташа, – Максим Петрович, протянув руку, погладил меня по голове, словно утешая, – ты зря переживаешь. Сейчас все обсуждают романы самого Молотова. Да и не поверит ему никто, если он вздумает о тебе такие слухи распускать.

– Думаете? – обрадовалась я.

– Конечно. Все решат, что он тебе отомстить хочет за отказ. Поэтому перестань переживать из-за пустяков.

В этот момент шофёр Максима Петровича притормозил возле моего дома. И я, попрощавшись со своим начальником, направилась домой.

И почему-то я была очень рада, что завтра увижу его вновь.

Утром первого мая я проснулась, когда солнечный лучик заглянул ко мне в окошко и начал щекотать нос. Открыв глаза, я впервые за последние годы улыбнулась утру и с удовольствием потянулась. С удивлением осознала, что не слышала тявканье Бобика, не ходила кормить Алису ночью и не фотографировала рассвет. Неужели соседи куда-то уехали?

Собираясь, я насвистывала песенку. Алиса сидела на диване и с удивлением смотрела на меня своими мудрыми зелёными глазами.

– Сегодня я встречусь с твоей тёзкой, – хмыкнула я, легонько щёлкнув кошку по лбу. – Только она человек. Почти как я, только поменьше.

Я хотела почувствовать себя прежней. Надела своё старое льняное платье оттенка летнего неба, сверху – вязаный жакет. День выдался тёплый, так что на ноги – чёрные туфельки на низком каблуке. Платье немного висело на мне – ещё бы, ведь я носила его ещё до смерти родителей. Но ничего, не страшно.

Заплела две косички. Закрепила хвостики голубыми резинками, которые еле нашла – эти резинки я в последний раз брала в руку за день до автокатастрофы. Выпустила изящную кудряшку на лоб – «завлекалочку», как говорила мама.

Я вздрогнула, увидев себя в зеркале. Передо мной стояла девочка лет восемнадцати, не больше. Именно такой я была когда-то. Только вот глаза… Теперь они совсем не светятся, а раньше лучились, почти как у мамы.

Но в целом я осталась довольна своим отражением. Оставив Алисе еды на весь день, я потопала на встречу с Максимом Петровичем и его дочерью.

Подъезжая к Царицыно, я начала нервничать. Надеюсь, Громов не обманывал, и его Алиса действительно не будет возражать против моего общества…

Двери вагона открылись, и я шагнула на станцию.

Они уже были тут – Максим Петрович и худенькая девочка небольшого роста. Громов заметил меня в последний момент, когда я уже подошла к ним.

– Наташа! – воскликнул он с удивлением. – А я тебя не узнал!

– Богатой буду, – я посмотрела на Алису. – Привет. Меня зовут Наташа.

Я протянула девочке руку. Вблизи сходство между Максимом Петровичем и Алисой было более, чем очевидно: такие же тёмно-каштановые волосы, серо-жёлтые глаза, черты лица… А уж когда она улыбнулась и пожала мою руку, я чуть не упала – улыбка Алисы была маленькой копией улыбки Громова.