В интересах государства. Орден Надежды (СИ) - Хай Алекс - Страница 74

— Готово, — художница развернула ко мне рисунок, и я ахнул.

— Да вам не в Управление нужно было идти, а в Академию Художеств! — Воскликнул я, еще больше смутив сотрудницу. — У вас талант. Сарпедон собственной персоной, как живой.

Она тут же принялась делать еще несколько набросков — в профиль, в полный рост. Эти получились более схематичными, но основные черты угадывались.

— Да, все верно, — кивнул я. — Не узнать невозможно.

Бестужев забрал листы у Чернявской и улыбнулся.

— Большое спасибо, Лариса Олеговна. Вы свободны, — он дождался, пока художница выйдет, и повернулся ко мне. — Вы, собственно, тоже. По крайней мере, до завтрашнего утра. Рисунки мы сведем в одну бумагу и раздадим сотрудникам. Пусть покажут своим информаторам. Если Сарпедон торчит в Гостином дворе, то его точно должны были увидеть.

— Да, — я поднялся и лишь сейчас понял, как вымотался за этот день. А ведь еще требовалось пригнать Македонского к особняку Штоффов, уговорить Пелагею пустить меня ночевать… — Жду новостей. Рад знакомству, Гавриил Петрович. Только можно мне тоже одну копию?

— Конечно.

Бестужев вышел в коридор с бумагами и минут через пять вернулся с копией.

— Прошу.

Я сложил листок с портретом Сарпедона вчетверо и убрал во внутренний карман пальто.

Попрощавшись, я вышел и сел в Македошу. Достал “фоторобот”, развернул и снова посмотрел на Сарпедона.

У меня был один знакомый, кто наверняка мог видеть этого хмыря в Гостином дворе.

Пора было попросить торговца редкостями Бронштейна о еще одной услуге.

Глава 36

Македонского я оставил во внутреннем дворе городской резиденции Штоффов. Пелагея сперва обрадовалась моему визиту, но когда я сообщил о трагической гибели Василия, едва не захлебнулась в рыданиях.

Те немногочисленные слуги, что обслуживали дом на Вознесенском, были в прострации и, казалось, не могли поверить в уход Василия. Мне и самому до конца не верилось. Иногда события в моей жизни брали настолько стремительный разбег, что я с трудом мог сориентироваться и понять, что происходит.

— Что же за времена такие для нас наступили? — вытерев слезу, Пелагея схватилась обеими руками за кружку с обжигающе горячим чаем. — Сперва Матильду Карловну выслали в Букурешт, потом случилась беда с Ириной Алексеевной, а теперь и Василий… Господи, за что это все нам? Что же теперь будет…

Мне с трудом удалось уговорить безутешную домоправительницу пойти спать. Сам я, даже не раздеваясь, рухнул на кровать в гостевой комнате и продрых без единого сновидения аж до самого звонка будильника. И лишь утром как следует привел себя в порядок.

К моему удивлению, всю одежду уже почистили и выгладили, а в столовой меня ожидал горячий завтрак. Служанка Марьюшка — бойкая девица лет шестнадцати — пригласила меня трапезничать. Я заметил, что ее щеки были красными от слез.

Да уж, привез я им вести… Прямо под самый Новый год.

— Зачем же вы в столовой накрыли? — растерялся я, увидев аппетитное многообразие. — Я ведь так, просто переночевать заскочил… Мог бы спокойно на кухне поесть.

— Ох, Михаил Николаевич, нам это сейчас в радость, — отмахнулась Марья. — С тех пор, как обе госпожи разъехались, здесь все словно вымерло. Скучно, делать нечего. А тут гость, пусть и с печальными вестями. Нам не тяжело, а вам приятно.

Насчет того, что здесь все вымерло, она, конечно, погорячилась. Особняк празднично украсили — но гораздо скромнее, нежели если бы здесь сейчас обитала Матильда. С баронессы сталось бы организовать что-нибудь поистине грандиозное. А сейчас слуги просто хотели праздника, вот и расстарались как смогли. И, кажется, я им его испортил.

Быстро умяв яичницу с беконом и закусив все это дело тостами с вареньем, я выпил пару чашек черного, как сама Аспида, кофе и наконец-то проснулся окончательно. На часах было начало десятого. Самое время мотаться по делам.

Бумажка с портретом Сарпедона нашлась во внутреннем кармане пальто. Там же был бумажник с моими весьма скромными сбережениями.

Мда. Пора уже найти какую-нибудь подработку, чтобы не тянуть финансы из отцовского кошелька — им и так после праздников придется туговато. Хорошо бы договориться с Корфом хотя бы на скромную оплату моих героических подвигов.

— До свидания, Михаил Николвевич! — хором провожали меня слуги, с трудом натянув любезные улыбки на лица. — Счастливого Нового года!

Попрощавшись с домашними, я вышел на морозный воздух. Над Петрополем все еще висела почти ночная темнота, и я побрел до Гостиного двора пешком. Раз уж оказался в центре, да еще и не был ограничен во времени, решил воспользоваться возможностью и получше изучить центр.

Маршрут я выбрал почти что туристический. Мог бы срезать дорогу по Казанской улице, но решил прогуляться по набережной. Добрался до канала Грибоедова, перешел мост и медленно побрел в сторону Дворцовой. И уже там, дойдя до Невского, прогулялся по проспекту до Гостиного двора. На все потратил полчаса, но прогулка вышла отличной — мороз щипал щеки, прозрачный воздух хрустел, да и снега за ночь насыпало ровно столько, чтобы и не поскользнуться на наледи, и не утонуть в нем по щиколотку. Одним словом, красота. Даже скверное настроение немного приподнялось.

Лавка торговца редкостями Бронштейна была еще закрыта. На табличке красовалась надпись: “Открыто с 10:00 до 20:00”. Я взглянул на часы — ничего, осталось подождать минут десять.

Сам Бронштейн уже возился в магазинчике — я видел его снующую меж стеллажей фигурку. Старик что-то протирал, обмахивал метелкой скульптурки и бюсты. Заметив меня, он слеповато прищурился, надел очки и расплылся в улыбке.

— Заходите, ваше сиятельство! — радостно пригласил он, отперев дверь. — Прошу прощения, не сразу вас заметил. Давно ждете?

— Нет-нет, только пришел. И, увы, сегодня я без денег.

— Ничего страшного. Вернете. Но что же тогда привело вас ко мне в столь ранний час?

Я покосился на дверь.

— Вы не могли бы пока что запереть магазин? У меня к вам конфиденциальный разговор.

Бронштейн озадаченно на меня уставился, но возражать не стал.

— Разумеется, ваше сиятельство. Один момент.

Пока он возился с замком, я достал сложенный вчетверо лист с портретом Сарпедона и протянул старику, когда тот вернулся.

— Понимаю, вопрос прозвучит странно. Но вы никогда не видели здесь этого человека?

Семен Яковлевич нахмурился, затем спохватился и поменял очки — две пары висели у него на груди на цепочках.

— Вот, другое дело… Старость — мерзкая штука, Михаил Николаевич. Не рекомендую.

Он внимательно уставился на портрет. С моего позволения взял листок в руки и поднес ближе к массивной антикварной лампе с витражным абажуром.

— Да-да… Я его знаю, — Бронштейн удивленно поднял на меня глаза. — Прошу прощения за бестактность, но какие дела могут связывать столь благородного человека вроде вас и такую сволочь?

— Значит, он еще и сволочь? — улыбнулся я.

— Ох, известный негодяй. Это, ваше сиятельство, Марат Хлыщев по весьма оригинальному прозвищу Хлыщ. Не хотел бы навязывать свое мнение, но от этого человека я рекомендую держаться подальше.

А вот это уже было интересно. Значит, мужик-то засветился. Или даже не особо и прятался. И судя по всему, мужичок-то с предысторией…

— Семен Яковлевич, понимаю, что не в моем положении просить вас о еще одной услуге — я ведь должен вам денег за тот прекрасный артефакт. Но вы не могли бы рассказать об этом Хлыщеве все, что знаете? Это очень важно.

— Расскажу. Но за это будет своя цена.

— Сколько?

Бронштейн улыбнулся.

— Нет, Михаил Николаевич, денег я с вас больше не возьму. У меня в ходу другая валюта — информация. Расскажите мне, как же так вышло, что сын графа разыскивает уличного преступника. И тогда я расскажу все, что мне о нем известно.

Что ж, этого следовало ожидать. Больно уж занятный был старичок для простого антиквара. Мы, Миха, нарвались на торговца информацией. Если я все понимал правильно, то Бронштейн был человеком полезным и уважаемым. Таких не трогали даже отморозки.