Чумные ночи - Памук Орхан - Страница 4

– К сожалению, чума замечена на Мингере, – сказал Бонковский-паша. – И вирулентность у нее чрезвычайно высокая.

– Что?!

– Да, паша, чума проникла в мусульманские кварталы на Мингере. Не удивляйтесь, что вы ничего такого не слышали, пока готовились к свадьбе, – вести об этом скрывают. Кстати, о свадьбе. Мне очень жаль, что я не сумел откликнуться на ваше приглашение, но у меня есть оправдание. Я не мог уехать из Измира.

– Я слежу за тем, как свирепствует эпидемия в Гонконге и Бомбее, читаю все, что об этом сейчас пишут.

– Положение еще хуже, чем пишут, – уверенно заявил Бонковский-паша. – И в Китае, и в Индии тысячи людей убивает один и тот же микроб. Это одна и та же болезнь. И в Измир пришла именно она.

– Но в Индии эпидемия уносит огромное количество жизней… А в Измире вы ее остановили.

– Дело в том, что в Измире нам помогало местное население и газеты, – проговорил Бонковский-паша и немного помолчал, давая понять, что собирается сообщить нечто важное. – В Измире болезнь затронула греческие кварталы. К тому же измирцы – люди весьма просвещенные и цивилизованные. А на острове Мингер чума замечена главным образом в мусульманских кварталах, и уже погибло пятнадцать человек! Там нам будет куда тяжелее.

Доктор Нури по собственному опыту знал, что мусульман сложнее заставить соблюдать карантинные ограничения, чем христиан. С другой стороны, он уже устал от преувеличений, которые допускали медики-христиане, такие как Бонковский-паша, рассуждая об этой проблеме. Спорить он не стал. Неловкое молчание затянулось, и, чтобы нарушить его, Пакизе-султан произнесла, обращаясь будто бы к капитану:

– Споры на эту тему не утихают.

– Вам, конечно, известна история бедняги доктора Жан-Пьера! – произнес Бонковский-паша с улыбкой желающего пошутить учителя. – Поскольку его величество считает вопрос об эпидемии чумы на Мингере политическим, я должен скрывать от всех, с какой целью еду на остров. Об этом меня несколько раз предупреждали и его приближенные, и губернатор Мингера Сами-паша. Кстати, я знаю его с давних пор, когда он еще руководил каза, а позже – санджаком[14].

– Пятнадцать смертей – большая цифра для маленького острова! – сказал доктор Нури.

– На эту тему я не могу беседовать даже с вами, паша. Запрещено! – развел руками Бонковский и с улыбкой кивнул в сторону Пакизе-султан, словно предупреждая: «Осторожно, шпион!», а затем заговорил с ней тоном доброго дядюшки, тоном, которого придерживался много лет назад при встрече с воспитанными на европейский манер османскими принцессами в театре дворца Йылдыз или же на приеме по случаю визита кайзера Вильгельма, пусть и сохраняя известную дистанцию. – Впервые в жизни вижу, чтобы дочери султана позволили выехать за пределы Стамбула, – сказал он с преувеличенным удивлением. – Представительницы Османской династии пользуются все большей свободой и европеизируются!

Когда письма Пакизе-султан будут опубликованы, читатели увидят, что она уловила скрытую в этих словах иронию, даже насмешку. Умом и тонкостью восприятия она не уступала своему отцу Мураду V.

– Паша, – ответила она Бонковскому, – я предпочла бы скорее отправиться в Венецию, нежели в Китай.

И разговор перешел на Венецию, где бывали и Бонковский-паша, и доктор Нури.

– Я слышала, что там, как и у нас на Босфоре, из одного здания в другое переправляются на лодках и можно даже вплыть в дом на лодке, так ли это? – осведомилась Пакизе-султан.

Потом потолковали про «Азизийе»: до чего же это быстрое и мощное судно, какие комфортабельные на нем каюты. Этот роскошный корабль тридцать лет тому назад повелел построить для себя позапрошлый султан, Абдул-Азиз (в честь которого и назвали пароход), хотя империя тогда пребывала в долгах как в шелках. В противоположность своему племяннику Абдул-Хамиду он не жалел денег на укрепление османского флота. На пароходе имелась султанская каюта, обшитая панелями из красного дерева, блиставшая позолотой и зеркалами в роскошных рамах, такая же как на броненосце «Махмудийе». Русский капитан похвалился превосходными характеристиками своего корабля: он может принять на борт сто пятьдесят человек, а скорость развивает до четырнадцати миль в час. Как жаль, что его величество, обремененный множеством дел, уже который год все не изыщет времени, чтобы совершить на «Азизийе» хотя бы прогулку по Босфору! Все сидящие за столом знали, конечно, что султан Абдул-Хамид, опасаясь покушений на свою жизнь, старается держаться подальше от пароходов и прочих плавательных средств, но эту тему затрагивать остереглись.

Когда капитан сообщил, что до острова осталось всего шесть часов пути, Бонковский-паша поинтересовался у доктора Нури, доводилось ли тому когда-нибудь бывать на Мингере.

– Нет, ни разу, – ответил доктор. – Там ведь не случалось ни холеры, ни желтой лихорадки.

– Вот и я, к сожалению, там прежде не бывал. Однако в свое время из любопытства наводил справки об этом острове. Плиний в своей «Естественной истории» пространно повествует о его уникальной флоре, о деревьях и цветах, об отвесных вулканических склонах и окруженных скалами бухтах на северном побережье. Климат там тоже удивительный. Много лет назад я подал его величеству записку о том, что на Мингере можно было бы выращивать розы, хотя ни разу там не бывал.

– И что же? – полюбопытствовала Пакизе-султан.

Бонковский-паша задумчиво улыбнулся. Пакизе-султан подумала, что даже ему, должно быть, пришлось пострадать от подозрений мнительного султана, и перевела разговор на предмет, который уже несколько раз успела обсудить с мужем: случайно ли два лучших в Османской империи эпидемиолога однажды в полночь встретились близ Крита на личном корабле султана?

– Уверяю вас, это просто совпадение, – сказал Бонковский-паша. – Никто, даже сам губернатор Измира Кыбрыслы Камиль-паша[15], не знал, что «Азизийе» окажется ближайшим кораблем, способным доставить меня на Мингер. Разумеется, я был бы не прочь отправиться с вами, чтобы убедить китайских мусульман в необходимости повиноваться карантинным ограничениям и следовать другим современным мерам. Согласиться соблюдать карантин – значит смириться с европеизацией, и на Востоке достичь этого становится все сложнее. Но пусть ваше высочество не расстраивается. Уверяю вас, в Китае тоже есть каналы, и даже более длинные и широкие, чем в Венеции, и там тоже, как на Босфоре, имеются изящные лодки, на которых можно заплыть прямо в дом.

Молодожены восхищенно смотрели на Бонковского, который, оказывается, много знает о Китае, хотя и там не бывал.

Когда ужин, не слишком долгий, подошел к концу, супруги вернулись в свою каюту, которая больше напоминала дворцовые покои. Все украшавшие ее столики, часы, зеркала и светильники были привезены из Франции и Италии.

– Вас что-то расстроило, – произнесла Пакизе-султан. – Вижу по лицу.

Как оказалось, доктору Нури почудилась некая издевка в том, что Бонковский то и дело называл его пашой. Этим титулом по традиции Абдул-Хамид пожаловал новоиспеченного супруга своей родственницы сразу после бракосочетания, однако тот еще ни разу так не представлялся, не чувствуя в сем необходимости. Теперь же, когда его подобным образом именовал настоящий паша, да еще и в солидных летах и чинах, человек почтенный, доктору становилось не по себе. Он чувствовал, что не заслужил такого обращения. Впрочем, решив, что Бонковский не из тех, кто стал бы вкладывать в него издевку, супруги оставили щекотливую тему.

Они были женаты тридцать дней. Оба долго мечтали о том, чтобы найти себе подходящую пару, но, не найдя, давно оставили надежду на семейное счастье. И вот благодаря внезапному решению Абдул-Хамида (от знакомства до свадьбы прошло всего два месяца) они оказались мужем и женой – и были необыкновенно счастливы. Потому, несомненно, что оба, неожиданно для самих себя, получали огромное наслаждение от физической близости. С тех пор как пароход вышел из Стамбула, бо́льшую часть времени супруги проводили в своей каюте, в постели, и это казалось им вполне естественным.