Филе женщины в винном соусе - Дубчак Анна Васильевна - Страница 21

Включив в большой комнате свет, он взглянул на лежащее на диване бесчувственное тело, не спеша разделся, сел и стал ждать, когда женщина очнется.

Потом встал, снял с женщины дубленку и швырнул ее в прихожую. Сходил в машину за ее вещами. Затем вернулся, сел на стул, взял в руки виолончель и начал играть. Это уже был не Бетховен.

Это было собственное сочинение, свободное, непредсказуемое, оно не подчинялось ни одному из музыкальных канонов, в нем не было ни мелодии, ни гармонии, только масса невысказанных чувств. Мужчина с остервенением водил смычком по струнам и от производимых им звуков испытывал такое головокружение, как от выпитого вина. Он закрыл глаза и вспомнил музыкальную школу, которую ненавидел всеми фибрами своей души.

Он никогда не мог понять, почему необходимо искать мучительными методами подбора, левой рукой скользя по грифу, нужный звук, если есть инструмент более конкретный и простой – фортепиано. Там если уж ты взял ноту «до», так она и прозвучит как «до» и не надо напрягаться. Кроме того, виолончель не давала ни малейшей возможности физически расслабиться. Даже если он откидывался всем корпусом на спинку стула, то рука все равно вынуждена была придерживать инструмент. Но родители сами были виолончелистами и все давно решили за него. И только их преждевременная смерть освободила мальчика от этого ненавистного ему инструмента.

После того как его взяла на воспитание тетка, многое изменилось в его жизни. Исчезла виолончель, но осталась музыка. Но все равно, шли годы, а мальчику, уже давно превратившемуся в мужчину, до сих пор снился экзамен в музыкальной школе. Он сидит с виолончелью в руках и пытается правильно сыграть мелодию «Сурка», но пальцы скользят мимо, в зале раздается смех… Он начинает снова и понимает, что его никто не слушает. Небольшой зрительный зал, забитый до отказа родителями, учителями и учениками, расплывается у мальчика перед глазами, превращаясь в размытое цветное пятно. После экзамена он возвращается в класс, запирается изнутри, срывает с головы тесный жаркий парик, под которым скопился пот, и вытирает голову и глаза большим носовым платком. Он рыдает; в дверь стучатся родители, а ему кажется, что он уже умер, что его больше нет, что он умер там, на сцене, где был осмеян…

Женщина разлепила веки и, увидев водящего смычком по струнам мучителя, сразу все вспомнила. Жгучая ненависть снова захлестнула все ее существо. Она вспомнила, как нежно прощалась несколько часов назад с мужем в московском аэропорту, как стремилась домой к своим близким, Димке, маме и Игорю, и как села в машину к этому преступнику. Но она не дастся ему живой. Она будет бороться до последнего и, если получится, сама убьет этого мерзавца.

Он играл (если, конечно, это можно было назвать игрой) с закрытыми глазами. На ее счастье. И на ее счастье, она была не связана. Не имея представления о том, на каком этаже находится, Виолетта могла рассчитывать только на окно. Она уже приметила тяжелую пепельницу, которой запросто можно было бы разбить стекло и выпрыгнуть… Но если это пятый этаж (а дом пятиэтажный, она заметила это, когда они подъезжали), то она разобьется. А не лучше ли запустить этой пепельницей ему в голову? Она непроизвольно пошевелилась, и он тотчас же прекратил свою игру. Виолетта резко поднялась, схватила пепельницу, швырнула ею в мужчину, но промахнулась; раздался страшный грохот – она попала в застекленный книжный шкаф, разбила стекло…

– А теперь ори, тебя все равно никто не услышит, – сказал он спокойно, доставая из виолончели шило.

– Что тебе от меня нужно? – звенящим голосом спросила она, понимая, что стоит уже одной ногой в могиле.

И он понял наконец, что добился своего: в ее глазах заплясали огоньки страха.

Он положил шило рядом с собой на стул и заиграл что-то диссонирующее и наводящее ужас. Это была мелодия смерти. Во всяком случае, для Виолетты.

– Тебе нравится?

Вместо ответа женщина вдруг резко вскочила и бросилась на него, опрокинув навзничь вместе с проклятой виолончелью. Она хотела схватить упавшее со стула шило, но оно откатилось в противоположный угол комнаты.

– Ты, мерзкий ублюдок, тебя расстреляют… Ты еще ответишь за все, еще ответишь… – Она колотила его кулаками по лицу, но чувствовала, что теряет силы. И когда он обеими руками попытался схватить ее за плечи, чтобы перевернуть на спину, поняла, что надо бежать… Стоит еще немного помедлить, как ее уже ничто не спасет.

Виолетта вскочила с пола и бросилась в коридор, но споткнулась о собственную же сумку и упала, почувствовав, как кто-то сзади пытается схватить ее… Вскочив на ноги, она успела навалиться всем телом на какую-то дверь, ведущую, очевидно, в другую комнату, и, оказавшись в темном холодном помещении, ломая ногти, заперлась на засов изнутри. Ее всю колотило. Она стала шарить по стене в поисках выключателя, но, когда вспыхнул свет, женщина закричала от ужаса: прямо перед ней, раскачиваясь от ветра, врывавшегося в комнату через открытое окно, висело тело. Это был мужчина. В комнате все было разгромлено, валялись опрокинутые стулья, под ногами хрустело битое стекло. Некогда роскошный, персикового цвета, ковер был вымазан запекшейся кровью и посыпан пеплом. Разбитая настольная лампа с шелковым пестрым абажуром была засунута в аквариум, потрескавшийся в нескольких местах от находящегося в нем зеленоватого льда с погибшими от мороза золотыми рыбками.

Виолетта метнулась к распахнутому окну. Первый этаж. Она не поверила своим глазам. Проворно взобралась на подоконник и, в последний раз оглянувшись на качающегося посреди комнаты покойника, подвешенного к перекладине небольшого спортивного комплекса, спрыгнула в снег. Окна выходили на глухую стену соседнего дома. Поэтому-то никто из живущих рядом не мог видеть картину убийства в раскрытом окне…

Виолетта обежала дом. Возле подъезда стояли голубые «Жигули». Если ей удастся, она заведет машину хорошо известным ей способом. Но убийца подстраховался: оставил на всякий случай дверцу открытой, и даже ключи валялись на сиденье. Похоже, он подготовил себе путь к отступлению. Ему и в голову не могло прийти, что этими ключами воспользуется его потенциальная жертва.

Виолетта включила зажигание – мотор завелся; она облегченно вздохнула и нажала на газ.

Глава 13

МЕТАМОРФОЗЫ ПРОКУРОРА

– Ну и где твоя машина? – Они остановились на Академической, возле дома номер 6.

– Я не знаю. Но нам стоит подняться и проверить, есть ли кто в квартире. – Наталия по дороге рассказала Игорю все, что знала об Иванове. Пришлось признаться даже в том, что он был в нее влюблен, часто навещал ее, дарил цветы, но решиться на какие-либо действия так и не смог. Отошел в сторону, уступив Наталию более настойчивому и обаятельному Рафу.

– Он что же, тебе совсем не нравился? – спросил Игорь.

– Нравился. Но они с Рафом такие разные. Раф, кажется, метис: у него мать русская, а отец – татарин. Он черноволосый, смуглый, большой и уравновешенный. Добрый и ласковый. А Саша – белокурый, нежный, но очень изящный. Это ему надо было быть музыкантом, а не Рафу. Хотя он тоже некоторое время учился в музыкальной школе, но недоучился, бросил. Он, во всяком случае, казался более приспособленным к жизни, чем Раф.

– Значит, у тебя было два любовника одновременно?

– Почему два? С тобой – три, – ответила она в тон ему. Все равно отношения были испорчены бесповоротно. За эти сутки в ее душе произошло так много метаморфоз, что образ Игоря Логинова трансформировался из страстного и мужественного любовника в бесчувственного эгоиста и грубого мента. Определив это для себя, она почувствовала, как ей стало легче. Любить такого означало прежде всего не уважать себя.

Они поднялись на несколько ступенек и позвонили. За дверью послышался шорох, затем шаги…

– Мне кажется, я слышу звук открываемого окна… Окно в большой комнате выходит прямо на дорогу. Нам надо встретить его там.

Игорь позвонил еще раз, а потом посмотрел на Наталию. Затем, приняв решение, бросился на улицу, и она услышала его голос. Выбежав следом, увидела бегущего по освещенной улице человека в кожаной куртке. Он свернул в переулок направо.