Хорошая дочь - Слотер Карин - Страница 9

Так, стопы двигаются – что еще можно сделать?

Сэм натянула икроножные мышцы, разогревая их. Почувствовала жжение в квадрицепсах. Напряжение в коленях. Она фокусировалась на ногах, говоря себе, что может двигать ими, пока тело не послало обратный сигнал: да, ноги двигаются.

Она не парализована. У нее есть шанс. Гамма всегда говорила, что Сэм научилась бегать раньше, чем ходить. Ноги были самой сильной частью ее тела.

Ноги помогут ей выбраться отсюда.

Сэм начала работать ногами, делая едва заметные движения вперед-назад, пытаясь пробурить тяжелый слой земли. Дыхание в ее руках стало горячим. Сознание затуманилось, она почти перестала паниковать. Не слишком ли много воздуха она тратит? Имеет ли это значение? Она уже не вполне понимала, что делает. Нижняя часть ее тела двигалась вперед-назад, и порой ей казалось, что она качается в маленькой лодке на поверхности океана, потом она возвращалась в реальность, осознавала, что зажата под землей, и пыталась двигаться быстрее, сильнее, после чего снова забывалась на своей лодке.

Она попробовала посчитать секунды: «Раз Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи…»

Ноги свело судорогой. Живот свело судорогой. Все свело судорогой. Сэм заставила себя остановиться, хотя бы на несколько секунд. Отдыхать оказалось почти так же больно, как двигаться. Молочная кислота разъедала изнуренные мышцы, отчего крутило желудок. Позвонки перекрученными винтами впивались в нервы и электрической болью стреляли в шею и ноги. Каждый выдох трепыхался в ее ладонях, как птица в ловушке.

«Шанс выжить составляет пятьдесят процентов, – читает Чарли свое „Руководство“, – но только в том случае, если пострадавшего обнаружат в течение часа».

Сэм не знала, как давно она оказалась в могиле. Это, как и пожар в доме из красного кирпича, и смерть матери, произошло когда-то в прошлой жизни.

Она напрягла пресс и постаралась поднять корпус вбок. Уперлась рукой. Нагрузила шею. Тяжесть навалилась в ответ, вдавливая ее плечо в сырую почву.

Ей нужно больше места.

Сэм попробовала покачать бедрами. Сначала пространства было на дюйм, потом на два, потом она смогла подвигать талией, плечом, шеей и головой.

Увеличился ли зазор между ртом и руками?

Сэм еще раз высунула язык. Его кончик дотянулся до места, где соединялись ее ладони. Здесь как минимум полдюйма. Уже прогресс.

Она стала работать локтями, двигая ими вверх-вниз, вверх-вниз. Дюймов на этот раз не получилось. Сдвинулись сантиметры, потом миллиметры земли. Ей приходилось держать ладони перед лицом, чтобы дышать. Но в какой-то момент она поняла, что надо копать руками.

Один час. Столько ей дала Чарли. Время Сэм наверняка уже заканчивалось. Ее ладони были горячими и мокрыми от испарений. Голова кружилась.

Сэм сделала последний глубокий вдох.

Оттолкнула руки от лица.

С трудом отвернула ладони от себя: казалось, запястья вот-вот сломаются.

Она сжала губы, стиснула зубы и впилась ногтями в землю, яростно пытаясь ее разгрести.

Но земля сопротивлялась.

Плечи пылали от боли. Трапециевидные мышцы. Ромбовидные мышцы. Лопатки. В бицепсы впивалось раскаленное железо. Ногти обламывались. Кожа на костяшках пальцев ободралась. Легкие были готовы схлопнуться.

Она больше не может сдерживать дыхание. Она больше не может бороться. Она устала. Она одна. Мама умерла. Сестры нет. Сэм начала кричать, сначала мысленно, потом в реальности. Она была очень зла: в ярости на мать, которая схватилась за дробовик, в гневе на отца, который навлек этот ад на их дом, в негодовании на Чарли за ее слабость и в гребаном бешенстве из-за того, что ей теперь придется умереть в этой гребаной могиле.

Неглубокой могиле.

Вдруг она почувствовала пальцами руки прохладный воздух.

Она прорвалась через почву. Меньше двух футов отделяли Сэм от жизни или смерти.

Но радоваться было некогда. Не было больше воздуха в легких, не было надежды, если она не продолжит копать.

Она начала смахивать пальцами всякий сор. Листья. Сосновые шишки. Убийца пытался скрыть свежую могилу, не рассчитывая, что зарытая там девочка вылезет наружу. Она набрала полную горсть земли, потом еще одну, еще и еще, пока наконец не смогла поднять себя наверх одним последним рывком пресса.

Сэм поперхнулась внезапным потоком свежего воздуха. Она выплюнула землю с кровью. Волосы ее были спутаны. Она потрогала голову сбоку. Мизинец соскользнул в крошечную дырочку. Внутри нее кость была гладкой. Здесь вошла пуля. Ей выстрелили в голову.

Ей выстрелили в голову.

Сэм отдернула руку. Она не осмелилась вытирать глаза. Прищурившись, поглядела вдаль. Смутные очертания деревьев. Она увидела перед собой две жирные точки света, они плыли перед ее лицом, словно ленивые шмели.

Она услышала, как где-то рядом течет вода, отдаваясь эхом, будто бы через тот тоннель под метеовышкой, который ведет к асфальтированной дороге.

Мимо проплыла еще пара световых пятен. Это не шмели.

Это фары.

Глава первая

Чарли Куинн шла по темным утренним коридорам Пайквилльской средней школы, охваченная гнетущей тревогой. Это было не чувство стыда после бурно проведенной ночи. Это было чувство глубоко укоренившегося сожаления. Вполне уместное, потому что первый раз она занималась сексом с мальчиком, с которым этого делать было не надо, как раз в этом здании. А точнее, в спортзале: отец оказался прав, когда предупреждал ее о том, как опасно гулять поздней ночью.

Она повернула за угол, зажав в руке мобильный телефон. Не тот мальчик. Не тот мужчина. Не тот телефон. Не тот коридор, потому что непонятно, куда, черт побери, здесь идти. Чарли развернулась и пошла обратно той же дорогой. Все в этом дурацком здании выглядело знакомым, но все было будто бы не на своих местах.

Она свернула налево и оказалась около приемной директора. Пустые стулья поджидали нашкодивших школьников. На похожих пластиковых сиденьях коротала свои школьные годы и Чарли. Она препиралась. Грубила. Ругалась с учителями, одноклассниками и неодушевленными предметами. Взрослая Чарли влепила бы Чарли-подростку пощечину за то, как она всех доставала.

Она прижала сложенную ладонь к стеклу и заглянула в темный кабинет. Наконец что-то выглядит именно так, как должно. Высокая стойка, за которой вершила судьбы миссис Дженкинс, школьная секретарша, никуда не делась. Вымпелы спортивных команд свисают с покрытого разводами потолка. Детские рисунки скотчем приклеены к стенам. В глубине светится одинокая лампа. Чарли не собиралась спрашивать директора Пинкмана, как ей пройти к любовнику. Хотя она шла и не к любовнику. Она шла к человеку, который позвонил ей сказать что-то вроде: «Эй, детка, ты унесла не тот „айфон“ после того, как я трахнул тебя в своем пикапе около бара „Темный рейс“ вчера ночью».

Чарли не задавалась вопросом, о чем она думала, потому что в бар с названием «Темный рейс» ходят не для того, чтобы думать.

Телефон в ее руке зазвонил. Чарли увидела чужую заставку: немецкая овчарка с собачьей игрушкой в зубах. Номер определился как «ШКОЛА».

Она взяла трубку.

– Да?

– Ты где? – Его голос звучал напряженно, и она начала думать об опасностях, поджидающих девушек, которые трахаются с незнакомцами из бара: ревнивая жена, неизлечимые венерические заболевания, кровожадная бывшая, в одиночку воспитывающая его детей, или позорное членство в фан-клубе «Алабамы».

– Я перед кабинетом Пинка, – ответила она.

– Иди назад, второй поворот направо.

– Угу. – Чарли нажала «отбой». Она задумалась, отчего у него такой тон, но решила, что это неважно, потому что больше она его никогда не увидит.

Она пошла назад, и ее кроссовки поскрипывали при каждом шаге по вощеному полу темного коридора. Вдруг за спиной что-то щелкнуло. В приемной загорелся свет. Сгорбленная пожилая женщина, подозрительно похожая на призрак миссис Дженкинс, прошаркала за стойку. Где-то вдалеке открылись и закрылись тяжелые железные двери. Там же пиликнул металлодетектор. Кто-то звякнул связкой ключей.